Химеры оперы

На одном газетном «перекрестке» однажды встретились две оперы — Львовская и Одесская. Две стационарные академические бесприданницы, с высоко поднятым гордым фасадом каждая. «Как жизнь-то в текущем контексте —вы-то в какой музыкальной коалиции?» — «Да вроде дружим все против тех же. Вот, говорят, во Львов в новом сезоне может даже сам маэстро Гергиев пожаловать и принять участие в создании «Пиковой дамы». А там, глядишь и Путин на премьеру подтянется, если уже немузыкальная коалициия того-этого…» — «Но вы хотя бы поете, хотя бы пляшете, хотя бы на гастроли время от времени выезжаете, а мы-то, почитай, бомжуем: само здание в свое время гораздо быстрей построили, чем теперь пытаются отреставрировать — и конца-краю этой арии не видно…»

Фантом долгостроя

Мария ГУДЫМА (Одесса)

Призрак бродит по Одесской опере, призрак прежнего директора, а вместе с ним тени тех, кто еще недавно вколачивал именные сваи в фундамент, пересчитывал фигурки амуров и зефиров, отнюдь не распроданных поодиночке, наносил кисточкой позолоту на рокайльные завитушки зрительного зала, произносил речи, называл очередные сроки открытия театра, строил смелые репертуарные планы.

Увы, и в 2007 году открыться после реставрации Одесский академический театр оперы и балета не сможет. Это совершенно очевидно сегодня любому, кто ступит ногой на сцену. Три года назад здесь планировалось «со дня на день» установить противопожарный занавес, и даже не один. Старый, сорокатонный, деформировал здание, его сняли, но потом едва не сгорели. Должны были установить два занавеса весом по десять тонн, изготовленные из современных негорючих материалов. Один занавес должен был отделять зрительскую часть от закулисной, другой хотели установить над складами декораций. Но и теперь занавесов нет, сцена перегорожена металлическими лесами и щитами, пол совершенно разбит. Весь прошлый год реставрационные работы не финансировались, в нынешнем году вместо обещанных двадцати миллионов поступило только два — не будет театр открыт в очередной установленный срок, не будет…

Разводит руками директор театра Владимир Палиенко, работающий в этой должности последние полтора года — ну что можно поделать? Кучма и Гриневецкий стремились отреставрировать театр, нынешнему руководству страны и области, очевидно, этот объект неинтересен.

После реставрации здания в целом можно было бы поискать помощи у меценатов, богатых предприятий, коммерческих структур, банков, портов, создав попечительский совет. Этот совет мог бы помогать с выпуском спектаклей, реставрацией, закупкой и настройкой инструментов, пошивом костюмов, ремонтом театральной техники, органа, приглашением гастролеров, интересных постановщиков. Но об этом пока даже мечтать рано. А что говорить о нынешней творческой жизни труппы, когда театр давным-давно отрезан от своей базы? Думалось, переезжать приходится на короткое время, оказалось — на годы. Балетные спектакли идут на сцене Театра музыкальной комедии имени Михаила Водяного, оперные — на сцене Украинского музыкально-драматического театра имени Василя Василько.

Вспоминают старожилы, что в шестидесятые годы, когда проходила первая крупная реставрация театра, опера почти полностью переехала в украинский театр. Ни в коем случае не призываю повторить этот опыт, замечу только, что спектакли со всеми декорациями и костюмами, персоналом и актерами заполняют помещения дружественных театров, у которых, конечно же, и своих проблем полно. Хорошо еще, что директор украинского театра Валентина Прокопенко нашла возможным не брать с оперы ни плату за аренду, ни даже компенсацию за коммунальные услуги.

А тут еще и жгучая интрига возникла, вполне в духе итальянской оперы. Конфликт приснопамятных «глюкистов» и «пуччинистов» не идет ни в какое сравнение! Части труппы не по душе нынешний директор. И сегодня несколько человек мечтают вернуть на эту должность прежнего — дирижера Василия Василенко («Человек творческий, а Палиенко-то чиновник, служил одно время заместителем мэра Боделана»). Их желание поддерживают, что очевидно из материалов переписки с вышестоящими инстанциями, начальник управления культуры и туризма Одесской облгосадминистрации Юрий Кузнецов, председатель комитета по вопросам культуры и духовности при Верховной Раде Украины Лесь Танюк. Не будем судить, кто лучше — Василенко или Палиенко. Только ведь не в перемене мест слагаемых дело, не в ротации кадров руководящего состава. Разве Василенко в мгновение ока раздобудет нужные для завершения реставрации миллионы? Если да, то я обеими руками за смену власти в опере! Только ведь не так это, далеко не так…

Фантом бывшего директора не дает покоя, в частности, солистке оперы Валентине Петренко, ознакомившей меня с перечнем зловещих проступков директора нынешнего. В этом списке — хранение костюмов в неприспособленных помещениях. Сваленные в мешки костюмы мокнут под дождем, покрываются пылью и плесенью, гниют. Остается предположить, что Василенко, будь он водворен в прежнее кресло, немедленно удастся найти средства на ремонт производственно-технического комбината на Садиковской, куда театр перевез, как считалось, на короткое время костюмы и декорации, главным образом, уже списанные, например, к спектаклям «Коммунист», «Гибель эскадры», «Петр I». Палиенко, во всяком случае, пока безуспешно просил у облгосадминистрации средства на ремонт хотя бы кровли комбината.

Казалось бы, списанное проще выбросить да сжечь. Но только у рачительного хозяина все в дело идет, и костюмеры с бутафорами периодически возрождают к жизни какой-нибудь фрагмент, чтобы использовать в идущем спектакле. На постановочные расходы в нынешнем сезоне ни один одесский театр ведь не получил ни копейки! А спонсировать постановки меценаты готовы, если их логотипы разместятся на фасаде прославленного здания, ни больше ни меньше. Так что круг замкнулся…

Фантом, оглаживая демоническую бородку, нашептывает: «В мое время премьеры выходили чаще…» Ну и не все были одинаково удачны, мягко говоря. К тому же поиски средств на эти постановки граничили с авантюрой, и последствия приходилось расхлебывать именно нынешнему директору. В вину Владимиру Палиенко вменяется скудость действующего репертуара — «Кармен-сюита», «Богема» и еще несколько названий.

Но о какой полноценной премьере в таких условиях может идти речь? Раз в полгода театр выходит на капитальное возобновление того или иного спектакля, на днях везет в Эстонию на фестиваль в Курессааре возобновленного «Трубадура». В конце сентября одесситы увидят этот шедевр Верди на сцене все той же музкомедии. Планируется также концертное исполнение «Пиковой дамы». И это уже само по себе подвиг, если учесть, что хор репетирует в помещении буфета на первом этаже оперы, оркестр — во Дворце моряков. Будь театр уже реставрирован, на его сцене гастролировали бы такие музыканты мирового значения, как Пласидо Доминго или Юрий Башмет, чье присутствие на сцене музкомедии, конечно же, вовсе не «комильфо»…

Еще один вопиющий факт: съездил в августе прошлого года балет на гастроли в Грецию, а зарплату группе занятых артистов и обслуживающего персонала выдали из средств театра, стало быть, на эту сумму (около 38 тысяч гривен) «нанесен ущерб государству». Ну, возбудили по сему факту уголовное дело. А что дальше-то? Непонятно. Застопорилось дело, не движется. Зато те, чьему воображению постоянно является фантом Василенко, повсюду твердят: «Наш директор плохой, возбуждено уголовное дело!» Лучше бы убедили греческих импресарио, что и эту сумму они должны выдать гастролерам. Глядишь, и гастролей бы никаких не случилось. Их и не будет, заверяет Владимир Палиенко, опасно в таких условиях устраивать гастрольные поездки. Нет пока законодательной базы, определяющей гастрольную деятельность театра за рубежом. Вроде бы театр имеет право сам решать какие-то вопросы, но на деле возникают проблемы.

«Не надо все беды театра списывать на затянувшуюся реставрацию», — говорили мне сторонники Василенко. К сожалению, именно в реставрацию упираются проблемы театра, силой судьбы (почти по Верди) поставленного в унизительное положение. Театры и музеи в зданиях, являющихся архитектурными памятниками, — игрушки дорогие. Вот уже и одесский Музей западного и восточного искусства (бывший дворец Абазы), хоть и с укрепленным фундаментом, пугает змеящимися трещинами в стенах. Жемчужина музейного собрания, картина Микеланджело Меризи да Караваджо «Взятие Христа под стражу», реставрированная на деньги фирмы-спонсора, висит в зале, полном таких трещин.

Директор музея Виктор Никифоров, попытавшийся созвать экстренную пресс-конференцию и привлечь тем самым внимание к проблемам, получил ответ от начальника управления недвижимых объектов культурного наследия Одесской облгосадминистрации Натальи Штербуль:

— Вы видите, как обстоят дела с реставрацией оперного театра. Наверное, это не менее значимый объект, чем музей! В рамках целевой субвенции, идущей на горисполком и составляющей 27 миллионов, какие-то работы будут проведены и в музее.

А по городу ходят упорные слухи, что музей, несмотря на все законодательные препоны, задумал сделать своей собственностью весьма богатый господин. И если музей закроют просто потому, что находиться в нем станет опасно, и не проведут реставрацию, на которую нужных средств у области нет, пиши пропало.

Вместе с тем, как заявил начальник управления культуры и туризма Одесской облгосадминистрации Юрий Кузнецов, есть предложения от бизнесменов реставрацию музея провести за их счет, но взамен им должны предоставить в отреставрированном здании некоторые площади. Слушайте, может быть, это выход? Как для музея, так и для оперного театра? А то как бы не потерять за годы идущей черепашьими шагами реставрации эти жемчужины архитектуры старой Одессы. Не директоров нужно менять в первую очередь, а собственников, шепчу я, отмахиваясь от тающего на глазах фантома, который пытается на прощание уколоть меня дирижерской палочкой…

«Брак» по контракту

Татьяна КОЗЫРЕВА (Львов)

Генеральный директор, художественный руководитель Львовской оперы Тадей ЭДЕР считает, что в театре должна существовать только контрактная система, а не всхлипы социалистических «арий». Сама же Львовская опера постоянно страдает от регулярных эстрадных децибелов (когда перед театром без конца проходят какие-то массовые мероприятия) — в кабинете директора даже качаются люстры.

— Какие творческие или экономические факторы являются для вас сегодня приоритетными в формировании репертуара? Можно ли говорить о некой специфике именно вашей репертуарной политики?

— Никто оперы каждый день не пишет. Есть стабильный репертуар, существующий во всем мире. И в Ла Скала, и в Мариинском, и в Большом такой же репертуар, как и у нас. Репертуарная политика зависит, прежде всего, от труппы. Если, например, у меня есть Калаф, я поставлю «Турандот». Если нет, не буду ставить. Поскольку не могу рассчитывать только на гастролеров. Конечно, я мог бы именно так работать (так делает весь мир), но на это нет денег. Опять-таки хочу обратиться к теме меценатства. Если меценат профинансирует, допустим, 20 спектаклей — нет проблем. Я приглашу солиста из любого театра мира, и тогда у меня в кассе постоянно будет стоять очередь за билетами. А на сегодняшний день имеем то, что имеем. Эта кухня разлагается еще по-другому. У нас пагубна и неверна сама суть проблемы исполнительского мастерства. Академия искусств, консерватория выпускают молодого специалиста. И меня абсолютно не интересует, у кого он учился и какого цвета у него диплом. Но ни один из выпускников не сдаст мне полной партии — споет две-три арии. Мы слушаем: диапазон, голос и внешность есть. Посему берем его на работу. И он год, два, три учит партию, а мы платим зарплату... Еще раз повторяю: это полнейший нонсенс. Во всем мире действует система контрактов, и певец получает гонорар, согласно контракту, который с ним заключают на определенное количество исполнений определенных партий. Если же случилось так, что по вине исполнителя спектакль сорван, он платит неустойку в трехкратном размере. Именно такая система обязывает артиста добросовестно относиться к исполнению своих обязанностей. Да, это рабство, но с другой стороны... А как у нас? Случается, что за полчаса до выступления исполнитель приносит мне больничный. Вы же понимаете, взять листок нетрудоспособности не проблема. А исполнитель договорился за определенную сумму где-то спеть, а на государственную работу, то есть в театр, принес больничный. И то, что спектакль горит, что зритель ждет, его совсем не интересует. Это якобы мелочи, но они вырастают в огромный ком. Я мир объездил — практически нет оперы в Европе, где бы я не побывал. Я всюду видел украинцев — если не солистами, то в оркестре или хоре. Так почему эти люди, обладающие колоссальным талантом, должны выступать под другим флагом, принося славу другому государству? Почему мое государство не может обеспечить им достойные условия здесь? Почему нас покупают, как рабов, за бесценок? Львовская опера в марте была в Катаре — мы открывали Всемирный фестиваль оперного искусства! Значит, есть у нас талант? (Львовяне стали единственным европейским коллективом, который пригласили на тамошний Международный фестиваль культуры. Они привезли туда оперу «Травиата». По видеоматериалам организаторы выделили нашу труппу среди театров России, Германии и Беларуси. Приезд Львовской оперы оплатило министерство культуры Катара. — Т.К.) Почему же, имея такой «чернозем», мы всю жизнь боремся за урожай? Вот такие мы хозяева! А культура, театр, искусство никогда не решали социальных проблем. Мы эти проблемы должны доводить до ведома государства. Решайте там, наверху... Но эти проблемы никто не будет решать до тех пор, пока государственные мужи не ощутят потребности в искусстве. Как можно давать циркуляр сверху, даже не поинтересовавшись, можно ли вообще такое сделать? Наша главная оценка — зритель. Мы для людей, а не люди для нас! А кого это интересует?! И такое повсюду. Это относится, кстати, и к площади перед нашим оперным. Подойдите к центральному входу театра и почитайте, что написано на доске: памятника архитектуры, охраняется государством. Так как же можно перед оперой ставить сцену и заводить такие децибелы, что в моем кабинете люстры качаются? А театр — это позолота, лепнина. Все рушится.

— Вы обращались в городской совет по этому поводу?

— Куда?!

— Допустим, в отдел культуры. К городскому голове, наконец...

— Да никогда со мной никто не согласовывал вопросы по поводу проведения перед оперой массовых мероприятий! Меня ставят перед фактом!

— Сопротивляться не пробовали?

— Мне объясняют: театр — это ваша территория, а за два метра от театра — это уже наша, городская территория, господин директор.

— А не обращались с предложениями по поводу перенесения массовых мероприятий в другое место?

— Обращались, и не раз. К городским головам обращались — и к старым, и даже к новоизбранному г-ну Садовому. Кроме того, поглядите, что вообще творится перед нашим оперным? Кто дал лицензию на право размещать перед оперой огромных игрушечных коров и коней (антураж для фотографирования. — Т.К.)? Никто ничего не знает. Кроме того, вы же не идете в театр в фуфайке? Вы естественно, парадно одеваетесь, правда? Центр в выходные закрыт для транспорта, а это побуждает пройтись пешком. Вы получаете удовольствие?

— Нет! Не получаю.

— И иностранцы не получают. А вот те, кто выдавал лицензию на коней-коров, довольны.

— Неужели нет никаких способов на это повлиять?

— Посмотрите, в каком состоянии плиточное покрытие перед оперой, как исписаны стены самого театра! Прогуляемся по периметру! Я когда-то лично ездил в Челябинск, привозил медь, которой покрывали купол. Мы сделали все сточные трубы медными. Теперь до высоты 4,5 метра стоят пластиковые трубы, поскольку медные украли. Центр города, а трубы украли на лом!

— А милиция что?

— Нам говорят: «Ваши трубы — вы и охраняйте». Получается, что возле каждой я должен поставить своего работника. Это все, конечно, печально. И еще. У нас раньше было Министерство культуры и искусства. А теперь?

— Теперь есть Министерство культуры и туризма.

— А куда подевалось искусство? Я не работник культуры — я работник искусства. Великого искусства! Хотя... Не хочется обо всем говорить в черных тонах. На днях один из банков открывал новое помещение. Знаете, как они организовали свой праздник? Взяли наш театр в аренду, пригласили Викторию Лукьянец из Вены. И мы поставили «Травиату» для гостей и работников банка. Знаете, какая аура была в зале, как были довольны люди? Значит, можно сделать, если есть желание? Ведь эти люди поняли, что такое «фанера», а что настоящее искусство. Нельзя свадьбу праздновать под музыку Баха. Нельзя в кирзачах и тельниках приходить в театр... У Пушкина, помните? «Выход в оперу — это выход в свет». Вот поэтому я и говорю: государство, у тебя есть такая глина, так лепи же из нее!

— Какие качественные перемены (конкретно для вашего театра) произошли после того, как Львовская опера поменяла статус и стала национальной?

— Сам процесс перехода из академического в статус национального довольно труден. Мы были в коммунальной собственности, а теперь перешли в государственную. И этот процесс продолжался три месяца, в течение которых мы вообще не получали зарплату, так как нас нельзя было финансировать, пока не перешли в государственную собственность. Теперь же нам платят как академическому театру — обязаны ввести в бюджет. И Министерство культуры, и Министерство финансов обещают вернуть все долги — начиная с 1 января. Пока эти обещания лишь на бумаге. Я был на заседании Кабинета министров, которое проводил вице-премьер-министр Кириленко, и мы, директора коллективов, имеющих статус национальных, поняли: следующие коллективы, которые получат статус национальных, будут лишены льгот, которые есть у нас.

— Почему?

— Потому что в государстве нестабильная финансовая ситуация. Мое личное мнение — разрыв между театрами слишком велик. И это провоцирует конфликтные ситуации. У нас шесть оперных театров: в Киеве, Донецке, Харькове, Днепропетровске, Одессе и Львове. Так неужели должна существовать такая разница между шестью коллективами? Скажу откровенно (в конце концов, это не тайна): опера не драматический театр. И ставить на одну плоскость драматический, кукольный или театр для детей и юношества и оперу нонсенс. Это первое. Второе. Нигде в мире нет заслуженных и народных артистов, нет категорий — первой, второй, третьей... (Паваротти какой категории?) Существует только одно понятие: либо вы поете — либо не поете, либо играете — либо не играете. Это один-единственный статус. Когда вы приходите на вернисаж, в картинную галерею или магазин, то не купите не понравившуюся картину, и никто не заставит вас ее купить. И ни один художник, взяв кисть, но не сделав ни одного мазка, не скажет, сколько будет стоить холст. А мы так работаем! Зрителя и театр нельзя разделять. Вы хотите или не хотите купить билет именно на этот спектакль. Сейчас не советские времена, когда к нам приводили толпой солдат или пэтэушников — с семечками, рогатками... Такой театр никому не нужен, ведь это не воспитание. И мы должны это понять, тем паче это должны понять наверху...

Возьмем, к примеру, драматический театр. Если вам 18 лет, у вас одна роль. Если 30—40 — другая. Соответствующие роли актер получает в возрасте 60, 70, 80 лет. Такие роли есть, они написаны. В опере этого нет. Если я бас и мне 18 лет, я, несмотря на возраст, играю старика. Если мне 70 лет, но я тенор, то играю героя-любовника. А зритель должен получать удовольствие и от пения, и от того, что видит. При этом Министерство труда не разрешает заключать контракты — потому что, видите ли, настанет безработица! Третий вопрос, несомненно, волнует всех директоров театров, особенно оперных. Я уже упоминал категории: первая, вторая, мастер сцены... У меня десять мастеров сцены. Один поет каждую неделю, а может, и дважды в неделю. Второй — раз в квартал, а третий — раз в год. И все получают одинаковую зарплату. Это нонсенс. Зачем изобретать велосипед? Разве оперные театры есть только в Украине? За рубежом платят за конкретную роль, за конкретную работу — согласно контракту. И об этом знают налоговая, менеджер и исполнитель. Все! Если, предположим, у меня поет Иванов, и на него стоит очередь за билетами, разве я дам ему такую же зарплату, как и актеру «кушать подано», несмотря на то, что он мастер сцены? Но так оно есть. То есть мы еще работаем по законам социалистической системы, а хотим получать деньги по законам капитализма. Не получится! Нужно что-то менять — или мы возвращаемся к социализму, или идем в капитализм! Если говорить о социалистической системе, то в те времена театры имели 90 процентов всего необходимого. Сегодня же вынуждены зарабатывать на свет, тепло, постановочные — на все, ведь государство дает нам деньги только на зарплату. Пусть будет так! Но тогда дайте нам право самим зарабатывать.

— Как?

— В театре должна быть только контрактная система. Тогда я буду знать, кого брать на работу. Для чего мне в штате 12 теноров, если поет один? Я предпочитаю эти 12 ставок дать одному. Или приглашу на ту же зарплату певца из Парижа или Варшавы. И вот тогда в наш театр постоянно будет стоять очередь, вот тогда будет коммерческая работа.

— Тем более что у вас большие расходы и на декорации, и на свет, и на костюмы...

— Вы правы. Колоссальные расходы. Например, мы шьем 120 пар балеток на месяц, стоимость одной — четыре-пять долларов. Два раза потанцевали, нужно менять. Уже не говорю о транспорте, других нуждах. Постановка спектакля стоит 300—400 тысяч гривен. Нужно пошить 500—600 костюмов. В спектакле задействованы до 160 человек — как минимум. Вот мы сейчас собираемся везти по Украине «Моисея», где задействованы 200 человек. Речь идет о гостиницах, транспорте — это очень большие расходы. Так какой же должна быть цена билета, чтобы покрыть расходы? И самое главное. Когда мы говорим о работе театра, нужно определиться, что первичное, а что вторичное. Если государство хочет иметь театр, оно либо должно его финансировать из государственного бюджета, либо, как во всем мире, должен вступить в действие закон о меценатстве, и тогда государство умывает руки. Притом закон должен быть таким, чтобы меценат стоял в очереди, дабы быть меценатом. Он должен быть заинтересован больше, чем я. Чем? Государственной гарантией своей продукции, льготным кредитом, снятием налогов, рекламой, должен входить в состав директорского совета театра. То есть должно быть так, как в спорте. Разве тренер футбольной команды «Динамо» или «Шахтер» хозяин? Хозяин тот, кто финансирует. Именно финансирующий человек спрашивает у тренера: «Сколько нужно денег, чтобы мы через два года имели золотые медали?». И ставит довольно конкретное требование: «Я даю столько денег, сколько ты сказал. Но если через два года команда не получит золотые медали, тебе тренером не быть». Поверьте, людям театр нужен. У Львовской оперы всегда есть зритель. Да, я согласен, побудить пойти в театр могут несколько причин. И реклама в частности. Но ничто не заставит зрителя аплодировать. А нам аплодируют. Так каким же должен быть уровень, чтобы человеку захотелось прийти именно в оперный театр?! Поэтому я постоянно говорю, что нас нужно поддерживать. По крайней мере, не дать опуститься с того уровня, на котором мы находимся сегодня.

Кабинет министров Украины постановлением от 3 апреля ввел с 1 января 2006 года новые дополнительные коэффициенты повышения должностных окладов работникам национальных учреждений культуры. Так, для руководителей учреждений и их заместителей, артистического и художественного персонала введен дополнительный коэффициент от 2,2 до 4, для руководителей структурных подразделений, профессионалов, специалистов, высококвалифицированных рабочих, обеспечивающих и непосредственно выполняющих творческие, музейные, научно-исследовательские, научно-образовательные функции, а также функции по охране культурного наследия — от 2 до 3,7. Для работников Национального академического театра оперы и балета им. Тараса Шевченко, в частности для руководителя театра, его заместителей, артистического и художественного персонала — от 2,9 до 5,9, для руководителей структурных подразделений, профессионалов, специалистов, высококвалифицированных рабочих, обеспечивающих и непосредственно выполняющих творческие функции — от 2,5 до 5,7. Действие постановления распространяется на работников 18 учреждений культуры, среди которых и Львовский национальный академический театр оперы и балета им. Соломии Крушельницкой.