Эксперт антикварного рынка Дмитрий Буткевич: «Музейные кражи чаще всего заказывают медвежатникам или квартирным ворам»

Недавно в России был издан каталог украденных предметов искусства и антиквариата. В числе вещей, находящихся в розыске, — 509 картин и 154 иконы. О том, кто и как ворует культурное наследие, «ЗН» рассказал известный эксперт антикварного рынка Дмитрий БУТКЕВИЧ.

— Самая знаменитая, музейная кража последнего времени, конечно, в Эрмитаже, — говорит г-н Буткевич. — Но знаменита она благодаря резонансу, а стоимость не очень велика. Мои коллеги подсчитали, что от продажи 221 украденной вещи на антикварных рынках можно выручить около полутора миллионов долларов. Это часть коллекции, переданной в Эрмитаж десять лет назад. В эту коллекцию входили в основном произведения религиозного искусства: иконы, кресты… Самые ценные экспонаты — потиры, некоторые из них именные и датируются XVIII веком. Это действительно серьезные вещи. Но кроме них там было столько дряни! Я читал список украденного. Там, например, есть такое описание предметов: «Солонка серебряная, с цветными вставками, XIX век». Все! Зайди сейчас в любой магазин — таких солонок пруд пруди.

Были и такие вещи: «Маленькая фигурка из камня, глазки цветного металла, подделка под Фаберже, 1980-е годы». Даже такую ерунду украли, которая вообще ничего не стоит... На некоторых вещах отсутствовал инвентарный номер — они даже не были описаны в музейном реестре! А фотографий оказалось только 20 на 221 украденный предмет.

Это была самая эффектная кража. Путин создал межведомственную комиссию, которая поехала в Эрмитаж и будет там работать, между прочим, два года!

Еще вспоминаю кражу в Русском музее двухгодичной давности, когда воры просто разбили стекло на первом этаже, залезли и вырезали две картины: кажется, Репина и Поленова. Просто вырезали и убежали!

— Сигнализация не сработала?

— Они успели все это сделать до прихода охраны: она же ночью спит… Картины впоследствии нашли, а воров — нет. Учтите, я говорю о крупных музеях, а в провинции дела еще хуже. Например, некоторое время назад при сверке фондов в Ставропольском музее обнаружилась пропажа большой картины Генриха Семирадского. Кто-то из сотрудников музея просто вынес картину и продал. Ее нашли в одной антикварной лавке, где она висела, как оказалось, уже несколько лет!

— Каков «механизм» поиска украденных музейных вещей?

— У нас, в России есть федеральная служба по сохранению культурных ценностей — Росохранкультура. Не путать с Роскультурой, которую возглавляет Михаил Швыдкой. Вместе с Министерством культуры эти организации имеют отношение к музейным ценностям: Роскультура управляет музеями, но если вещь украдена, она поступает в ведение Росохранкультуры.

В Росохранкультуру поступают сведения о кражах не только из музеев, но и из частных коллекций. Фотографию и описание каждого украденного предмета они включают в списки, которые регулярно рассылают во все музеи страны и помещают в Интернет. Недавно они издали каталог предметов искусства и антиквариата, находящихся в розыске. Это очень полезная вещь.

Напомню, как были найдены эрмитажные вещи… Директор российской фирмы «Ортодокс-антик», торгующей религиозными предметами старины, узнал об этой краже. Он зашел на сайт Эрмитажа и в разделе украденных экспонатов обнаружил потир конца XVIII века, который стоял у него в магазине. Он сразу сдал его в Росохранкультуру. Без компенсации.

— Как вообще могло случиться, что такое количество вещей было вынесено из крупнейшего музея?

— Это ведь происходило в течение многих лет. А выяснили только при сверке фонда. Как известно, хранительница умерла от разрыва сердца прямо во время проверки. Замешанными в краже оказались ее муж и сын, имевшие как родственники свободный доступ в музей. Но странно, что они крали не самые хорошие вещи — там есть получше. К тому же, зачем красть из своего фонда? Логичнее было бы взять у соседа. Скорее всего, тащили и не ставили ее в известность. А сдавали украденное за треть стоимости в ломбард, даже не в антикварные лавки.

— Говорят, что в некоторых музеях сегодня экспонируются копии особо ценных картин, а оригиналы либо прячутся в целях безопасности, либо просто проданы на Запад…

— Существует расхожее мнение, что все антиквары — жулики, музейные работники — ворюги, а на стенах музеев висят одни подделки. Сомневаюсь, что это возможно. С точки зрения безопасности этим никто не станет заниматься, например, вместо «Черного квадрата» Малевича вывешивать плакат — это неуважение музейного работника к самому себе.

Что касается фальшивок, то потенциально такое возможно, особенно в провинциальных музеях. У нас, куда ни поедешь, скажем, в Серпухов или Самару, висят и Венецианов, и Боголюбов, обязательно — Айвазовский… Картины-то сомнительные, а уж настоящие они или нет — одному богу известно, ведь экспертиза не проводилась.

— Накладки случаются, когда в двух музеях висит одна и та же картина и в обоих случаях — оригинал?

— Не думаю. Тут у поддельщиков вот какая сложность существует: все музеи имеют каталоги, по которым легко определить, откуда взята картина, и если покупатель захочет проверить подлинность и понесет украденную картину на экспертизу, то велика вероятность того, что эксперт без труда выявит и подделку, и пропажу: «Ага, она висела в таком-то музее!»

Помните историю с картинами норвежского художника Эдварда Мунка? Посреди бела дня пять человек в масках ворвались в музей, содрали со стены две картины и убежали. Недавно картины были найдены: очевидно, похитители не смогли их продать.

— А как же подпольные коллекционеры? Как можно объяснить страсть людей к безумно дорогим ворованным вещам, которыми даже похвастаться нельзя?

— Они сами и наслаждаются! Представляете, какой у человека адреналин вырабатывается, если он единственный в мире владелец, скажем, портрета Доры Маар кисти Пикассо, купленного за 105 млн. долл.?! Он никогда никому его не покажет — сам будет приходить раз в день в специальную бронированную комнату, смотреть и получать от этого удовольствие.

Коллекционирование — своего рода болезнь. Коллекционеры — донельзя увлеченные люди, способные ради своей страсти все из дома вынести, жену и детей голодными оставить, украсть и даже убить.

В начале XVIII века в Барселоне жил монах дон Полтасар, который очень любил книги. Но денег у него не было, и ему приходилось время от времени продавать ту или иную книгу. А после этого он залезал в дом покупателя, убивал его и возвращал книгу себе.

Поэтому нет ничего удивительного, когда кто-то заказывает кражу понравившейся картины.

— Тогда, очевидно, есть и специалисты по музейным кражам, сродни наемным убийцам?

— Уверен, что нет. Это неприбыльно: у «киллеров» работы полно. А в музеях по заказу крадут мало. Когда возникает необходимость что-то выкрасть из музеев, то чаще нанимают людей «смежной специальности», например квартирных воров или медвежатников.

Года три назад в Москве произошел такой случай: в квартиру одного дилера ворвались несколько человек, связали его жену и дочку и вынесли дюжину картин: Поленова, Маковского… Дилер собирал для кого-то эту коллекцию, даже часть денег получил. Это очевидная наводка кого-то из участников сделки. Притом все сошлись во мнении, что работали непрофессионалы, к тому же «залетные», то есть не московские, которым просто дали заказ: «Пойдите туда-то и заберите то-то и то-то!» Картины позднее нашли, кажется, в камере хранения: что с ними сделаешь, когда они в розыске?

— Какие существуют пути нелегальной продажи антиквариата? Можно ли вывести украденную вещь за границу?

— Самая известная операция связана с книгой «Птицы Америки», украденной из библиотеки Салтыкова-Щедрина в Питере. Это безумно дорогая книга: издана в Америке в середине XIX века, огромный формат, вся состоит из цветных картинок, раскрашенных от руки. Кто-то вырезал по одной эти иллюстрации и вывез за границу. Их продали на аукционе Christy’s то ли в Амстердаме, то ли в Нью-Йорке. Когда заявили о краже, владельцу пришлось вернуть книгу назад. Но, к сожалению, аукционы не имеют ни сил, ни возможности проверять каждую вещь. Взять, к примеру, аукционный дом «Гелос» — четыре тысячи предметов в месяц. Поэтому проверку проходят только вещи, вызывающие сомнение: стертый инвентарный номер, у принесшего человека — бегающий взгляд, он не может внятно объяснить, где взял эту вещь, говорит, что нашел в мусорном баке… Но если скажет, что осталась от бабушки, то никак не проверишь.

Большие аукционы издают каталоги, которые отсылаются в Росохранкультуру, и те по своим базам отсматривают выставляемые на продажу предметы. Находят краденые — снимают. Так, пару лет назад в каталогах, присланных с аукциона Sotheby’s в Лондоне, были обнаружены два безымянных портрета XVIII века, украденных лет десять-пятнадцать назад в одном российском музее. На торги их выставил русский эмигрант во Франции. Наши сразу же направили официальные документы, заблокировали торги и вернули картины в Россию.

— Кто теряет в таких ситуациях?

— Теряет только владелец, который вынужден безвозмездно отдать вещь. Аукцион рискует потерей лишь своего процента от суммы сделки.

В 1970-х годах была украдена подборка рисунков Павла Филонова — это опять-таки Русский музей. Они не выставлялись, были в фондах. Кто-то из хранителей их вынес, они оказались на Западе, прошли аукцион, их купил Центр Помпиду — музей современного искусства в Париже, и они висели там в экспозиции. Наши обнаружили, выставили претензии — французы, естественно, сопротивлялись, лет пять шло дело, но в результате Центр Помпиду все же вернул рисунки.

Вообще-то, существует понятие «добросовестный приобретатель». Если ты купил краденую картину, то не обязан ее возвращать — такого закона нет. То есть ты долго будешь судиться с государством, но силой изъять у тебя никто не имеет права. Но тот, кто постоянно на этом рынке, не захочет портить отношений с государством, не захочет, чтобы за ним постоянно ходили, смотрели, присылали налоговую инспекцию. Проще — отдать.

Отдал — и ты на хорошем счету в Минкульте. Теперь тебе могут позволить вывезти какую-нибудь вещь за границу. Ведь у нас закон такой: если вещь произведена менее пятидесяти лет назад, ее можно вывозить без разрешения; от 50 до 100 лет — только с разрешения Министерства культуры, с уплатой соответствующего налога; свыше ста лет — вывоз запрещен. Но есть возможность вывозить малоценные вещи, например иконы XIX века, тоже с разрешения.

— У нас в Украине условия вывоза подобных вещей гораздо сложнее.

— У вас вообще ничего нельзя вывозить. Это плохо. Должен быть обмен. Например, во Франции и Англии существует понятие ценности государственного значения. К сожалению, ни в России, ни в Украине этого нет: какую-нибудь мазню начала XIX века вывести нельзя ни при каких обстоятельствах, а Кандинского 1930-х годов — в принципе, можно.

Сошлюсь на европейскую практику. Года два назад в Англии произошел такой случай. Знаменитое произведение из мрамора «Три грации» итальянского скульптора Антонио Кановы было выставлено на аукцион. Американский фонд «Гетти» купил статую за три миллиона долларов. Но продажу заблокировали и временно запретили вывоз вещи из страны. Там существует правило: в течение трех лет государство имеет право выкупить произведение, если сумеет собрать деньги. Но за три года денег не собрали, и «Три грации» уехали а Америку. Точно такая же практика существует и во Франции.

— Чем «страховая стоимость» антикварной вещи отличается от рыночной?

— Страховая стоимость — это сумма, которую владелец вещи получает в случае ее пропажи. Для нас понятие страховой стоимости не совсем корректно. Вещь никто не страхует: нет шкалы, отсутствует схема. Отдельные случаи, наверное, имеют место, но в целом практика не работает: очень дорого выходит, но главное, нет шкалы.

У нас страховой стоимостью считают такую штуку: ты владелец антикварного магазина, куда я приношу вещь на комиссию и хочу получить за нее, скажем, 100 тысяч неважно чего. Ты говоришь: «Нет, столько ты никогда не получишь! Поставь 20 тысяч — это реальная цена». Тогда выписывается квитанция на 20 тысяч, которые антиквар обязан будет отдать владельцу предмета в случае его пропажи.

Рыночная стоимость весьма отличается от страховой. К примеру, ты взял у меня вещь за 20 тысяч, а покупателю можешь сказать — сто тысяч. По квитанции ты отдаешь мне 20 тысяч, а 80 тысяч оставляешь себе. Это называется маржа или дельта — прибавочная стоимость антиквара.

— Возможно, несколько наивный вопрос, но все же: можно ли уменьшить количество музейных краж?

— Часто говорят о том, что надо поднимать зарплату музейным сотрудникам, чтоб не воровали. В этом есть некий смысл, потому что в Третьяковке, скажем, у ведущего эксперта оклад пять тысяч рублей. (Около 190 долл. США. — Авт.) По-моему, это ненормально.

С другой стороны, на Западе зарплаты хорошие, а все равно крадут. И не меньше, чем у нас! Дай человеку больше — у него больше запросов будет: он захочет ездить не на «Жигулях», а на «Мерседесе» или на «Хаммере» последней модели. Вор — это психология.