Война людей

Украинская война протекает на удивление застенчиво. Помимо того, что протекает она уже не первый месяц настоящей кровью, все публично-официальные рассуждения о ней напоминают разговоры о месячных. Намеками, иносказаниями, ну вы же понимаете, ну как-то неожиданно и, как всегда, некстати, а вы чем пользуетесь? Мы демократией, а вы? Монологи Украины, перефразируя широко известную в узких кругах пьесу…

Если бы Маленький Принц был действительно королевских кровей, а не романтической выдумкой сентиментального французского летчика, он бы точно знал, что ему делать со своей шпагой. И не задавал бы глупых и наивных вопросов. Ведь в рыцарские времена благородным людям модно было задавать вопросы, приставив кончик шпаги или острие меча к горлу. Вероятно, поэтому ответы всегда находились. Но это была бы уже совсем другая сказка, дружок.

Война является неизменной спутницей человеческой истории. До 95% всех обществ прибегали к ней для разрешения конфликтов. За последние пятьдесят шесть веков произошло около 14 500 войн, в которых погибло более 3,5 миллиардов человек. После Второй мировой мирными на Земле были всего три недели. Это просто организованное убийство, называемое разными красивыми словами из-за неназываемых вслух низменных или идиотских мотивов.

В 1325 г. между итальянскими городами Болонья и Модена началась война из-за украденного ведра. В 1500-м между Османской империей и Венецией разразилась война из-за отношения к бородатости (ну чем не русская реакция на Евровидение?). Англо-испанская война 1739–1742 гг. в качестве повода использовала отрубленное за семь лет до того ухо матроса. В 1830 году Франция оккупировала Алжир потому, что три года назад один чиновник задел другого опахалом. В 1969-м футбольная сборная Гондураса проиграла команде Сальвадора. Последовавшая шестидневная война унесла несколько тысяч жизней.

Сборник идиотских причин мог бы вызвать исключительно гомерический смех, если бы за этим не стояли чудовищные человеческие трагедии.

Человечество на самом деле безумно. Все остальные объяснения войн - не очень убедительные отмазки. Мутировавшая обезьяна, переставшая употреблять себе подобных в пищу, не могла прекратить само рефлекторное движение - убивать. И потому основным назначением дара речи она сделала культурно-экономическое оправдание войне. Мир - это временное недоразумение, затворная задержка перед следующим выстрелом. Война - это способ бытия, саморегуляторный механизм, канализатор страстей.

В украинской истории война была эпичной, певучей, фото- и телегеничной, тестостероновой и вышиванной. Она приятно возбуждала слух патриотических избирателей, как курсисток на балу звяканье гусарских шпор. Русский канализационный слив на ту же тему мы считали досадным недоразумением, как ездившие некогда в Крым курортники, обнаруживающие в море "нечто". Сегодня русские журналисты - обычные фронтовые разведчики вражеской стороны, упивающиеся собственной безнаказанностью и военно-половым бессилием противника по отношению к ним. Украинская война - это даже не кровавый гротеск, а парад разлагающихся державных монстров в духе Стивена Кинга.

Когда первые рабовладельцы принимали на борт свой "живой товар" в Африке из рук таких же черных, ловивших своих менее прытких конкурентов, то местные вожди искренне недоумевали: зачем вам столько пленников, если вы их не едите? Наши украинские дикари тоже сперва полагали, что Путин обменяет их соплеменников, которых лично не доест, на бусы, зеркальца и консервы. Что-то не заладилось с кровопийством на экспорт, добро пропадает, самим столько не съесть. Но хоть понадкусывают…

Вот Евромайдан пришел к нам как очередная иллюзия мирного разрешения неразрешимых социальных противоречий. А не как предвестник войны с Россией. Хотя это носилось в воздухе многие годы, по мере того, как слабела Украина, усиливая слюноотделение у кружащих окрест хищников. Ад - это другие, говорил Сартр? Отмазка. Ад - это мы со своей глупой обывательской убежденностью, что война возможна везде, где угодно, но только не у нас. Мозг не принимает того, что может в следующую секунду прекратить его функционирование. Сознание прячется за пестрые фанерные щиты искусства.

Драматично лишь предчувствие войны, его очень трогательно можно живописать. Но стоит войне начаться, как испуганные, широко распахнутые глаза обывателей быстренько прищурятся в поисках возможной добычи. Война - это резкое снижение удельного веса коррупции в обществе до девяти грамм свинца, исчезновение бюрократии как вида, списание всех условностей и ритуально обусловленных привычек, мгновенное возвращение законодательства к прецедентному праву и кровным обычаям. Война - это возвращение смерти в быт со всей ее неприглядной первобытной антисанитарией, когда циферблат часов хочется поделить еще на миллисекунды, потому что время жизни начинает приобретать действительную ценность.

Но главный маркер военного состояния - это дети. Не делающие разделения на мир и войну, играющие гильзами и патронами одинаково увлеченно, таскающие оружие с них ростом, умеющие стрелять лучше, чем читать и писать. Им весело и интересно, взрослые принимают их в свой мир как равных, дают наркотики, алкоголь, женщин и свободу действий. Жестокость подростков игровая, но она превосходит взрослых своей кровавой любознательностью. И вот социальный лифт взмывает стремительно прямо в небеса и спускается за новыми изуродованными душами.

Жизнь в войне - какие риски для общества, государства, личности? Да, по правде говоря, никаких. Кроме риска эту самую жизнь потерять. В обществе происходит естественная селекция. При этом то, что мы считаем "качеством", образцовостью, духовностью, ученостью и прочими высококотируемыми свойствами - природа вообще игнорирует. Для личности наступает страшное разочарование. С одной стороны, видя все это безумие, личность активно прячется в обостренную религиозность. Но достаточно быстро заметив, что никакие молитвы, мантры, обереги и обеты не защищают от пуль и снарядов, пытается превратиться обратно в животное. Что тоже никаких особо положительных результатов не дает. В какой фазе превращений застанет человека внезапно наступивший мир - в чистом виде рулетка. Но прежним он уже не будет.

Государство на войне всегда зарабатывает, даже если сначала теряет. Хотя бы потому, что убитым не нужно платить пенсии и зарплаты, трудоустраивать из-за разрушенных предприятий и индексировать выплаты из-за падения экономики. Государство получает возможность кадровых изменений, физического устранения политических врагов и недемократический, но именно поэтому высокоэффективный регуляторный механизм военного времени.

Обществу достается больше всего, поскольку его, как стадо овец, рвут на части и отдельные личности, и государство. Сплочение общества и призывы вывернуть свои карманы, показать руки и попрыгать, чтобы проверить, не звенит ли, делает общество полуфабрикатом "пушечного мяса". Каждый отдельно взятый из толпы гражданин никогда в жизни не раскрыл бы посторонним все свои активы, ресурсы, намерения, мотивы и планы. Но в толпе он декларирует и выпевает эти благородные планы помощи своей воюющей стране, вместе с адресом квартиры, где деньги лежат.

Единственные, с кем действительно происходят заранее предполагаемые изменения, - это военные или люди, вынужденно ставшие ими. Уточню, речь об украинских военных. Дурацкий эвфемизм "силовики" используется для того чтобы избежать прямой ответственности за то, что в рядах твоего ведомства предательство выше, чем у остальных. То есть, они шли в армию в мирное время совсем не для того, чтобы кого-то защищать, а чтобы получать больше денег, чем все остальные, за занятия военно-прикладными видами спорта. Но те из них, кто выжил, становятся действительно суровыми мужчинами безо всяких кавычек. Проблема в том, что прозревшим придется возвращаться в то же самое, сентиментально блеющее тыловое общество, которое будет их избегать, чтобы не платить по долгам, в первую очередь моральным.

Как мы будем жить в мире войны, и что это будет за жизнь? Самой драматичной она будет для старшего поколения - чем старше, тем драматичнее. Потому что старые фантомные боли вновь оживут в их ветшающих телах и начнут добивать тех, кого не добили Вторая мировая, Сталин и ГУЛАГ. Другая часть старичков будет этому несказанно рада, умирая от избытка счастья по поводу сдохших наконец-то бандеровцев. Так что они неизбежно вскоре встретятся.

Среднее поколение будет одновременно нервничать, но и понимать, что освободились какие-то ниши для нового бизнеса/воровства/коррупции (нужное подчеркнуть). Собственными ушами слышал, как предпринимательского вида пассажир сельской маршрутки по мобиле предлагал продать своему абоненту иридий. Можно лишь догадываться, чем приторговывают во время войны пассажиры авиарейсов. Вряд ли славянские колорады купили себе самоходную гаубицу "НОНА-С" в супермаркете. Даже в симферопольском.

Молодежь поймет, что старшие бросили их на произвол судьбы посреди огромной ничейной территории с преимущественно "мирным населением", которое плюет им вслед, одновременно требуя социальной помощи на покрытие расходов по поддержанию алкоголизма, совмещаемого с деторождением. Отдельные старшие помолодеют, потому что им будет стыдно жить такой жвачной жизнью перед своими детьми и перед миром, и часть из них погибнет с честью и славой. Но выжившие сделают все, чтобы это прошло по возможности незамеченным. Конкуренция, стыд, коррупция - все вместе.

Если не будет своего Нюрнберга с настоящим трибуналом, мы вскоре дождемся новых врадиевок в отношении предателей, как затаившихся, так и вновь разоблаченных. А наверняка будут такие разоблачения, совсем-совсем уж некрасивые. За ними последуют неевропейские народные приговоры, осуществляемые неизвестно кем, но всем будет понятно - за что.

Проще всего будет детям. Даже смотря какой-нибудь "Индокитай" или "Апокалипсис сегодня" нам было трудно представить, как, например, несколько поколений вьетнамцев просто не знали другой реальности, кроме военной. Им теперь будет проще…

Но когда эти дети вырастут, они обязательно спросят со старших. Которым придется отвечать по законам военного времени. Да и растут современные дети очень быстро. Я так и вижу Маленького Принца с автоматом.

Но это, как говорилось выше, будет уже совсем другая история.