КУДА ДОСКАКАЛ МЕДНЫЙ ВСАДНИК

(«Петр Сталин»)

Великий Петр был первый большевик,

Замысливший Россию перебросить,

Склонениям и нравам вопреки,

За сотни лет, к ее грядущим далям.

Он, как и мы, не знал иных путей,

Опричь указа, казни и застенка,

К осуществленью правды на земле.

Максимиллиан Волошин

В нынешнем году российские патриоты и государственники не преминут отметить не совсем круглый юбилей - 325 лет со дня рождения Петра I - Петра Великого. Откликнутся, вероятно, на это полуторжество и наши украинские патриоты - обиженные поминанием Павла Полуботка и прочих неприятностей, учиненных Украине «строителем чудотворным». И там, и тут несомненно будут обыгрываться одни и те же намозолившие сознание сюжеты. А между тем, в исторической науке в последнее время произошли определенные «подвижки» (как почему-то стало принято странно выражаться) в восприятии этого сильно мифологизированного персонажа. Причем в науке именно российской, не очень охотно склоняющейся к объективности. А поскольку научная книга из Москвы и Санкт-Петербурга доходит до нас в единичных экземплярах, я попытаюсь рассказать украинским любителям покопаться в истории, до чего же додумались наиболее трезвомыслящие исследователи России.

«Подмененный царь»

Когда экспедиционный вертолет отыскал в Сибири - как неизвестное племя в амазонских джунглях - семейство старообрядческих отшельников Лыковых, оказалось, что они удивительно свежо помнят двух главных врагов человечества: патриарха Никона и царя Петра. Не поразительно ли, насколько живуча оказалась трехсотлетняя ненависть русского народа к русскому же царю?

Интересное наблюдение можно сделать, просмотрев сборник «Русская историческая песня». В нем очень много песен «о Петре». Но - странная вещь - песни эти почему-то принципиально незавершены. Атаман Фрол Минаев жалуется Петру I: «Приуныли, приутихли на Дону донские да казаки...» Приуныли в других песнях строители Ладожского канала и стрельцы, Петром репрессированные. Сюжет каждой песни - жалоба главного персонажа государю. Однако ответа государева жалобщику нет - песня непременно обрывается на самой драматической кульминации, на вопрошающей интонации. Почему? Для фольклора четко характерна морализаторская концовка произведения, которая тут начисто отсутствует. Вывод один: тут имеет место либо вмешательство цензуры (со времени записи песни до всей первой половины XX века), либо автоцензура записчика-фольклориста. По той же причине не увидел своевременно света и «Медный всадник» Пушкина, несмотря на восторженную характеристику, данную преобразователю поэтом. Акценты, видно, были все же «не те».

Тут налицо столетиями замалчиваемый (если не учитывать лояльные филиппики славянофилов) факт: народ Петра ненавидел. И в этом, пожалуй, самое главное, если не единственное, отличие Петра от Сталина, который считал императора своим идейным предшественником и предтечей. Да и реально ли это отличие, если принять во внимание отношение к генералиссимусу гигантского «контингента» концлагерей? Бывший зек рассказывал мне: «Был у нас такой «одеколонный» тост: «Я мечтаю видеть большой ров. И чтобы в этом рву сидел Ус. И чтобы каждый зек, проходя, в него плюнул. И чтобы Ус в этой слюне захлебнулся».

Ну, ладно. Давайте попробуем по-врачебному отстраниться от точки зрения обиженных, сколь ни достойна уважения их обида. Попытаемся взвесить на весах Фемиды «славные дела» Петра.

Их резюме предельно емко подвел еще в прошлом веке М.Погодин: «Место в системе европейских государств, управление, разделение, судопроизводство, право сословий, табель о рангах, войско, флот, подати, ревизии, рекрутские наборы, фабрики, заводы, каналы, дороги, почты, земледелие, лесоводство, скотоводство, рудокопство, садоводство, виноделие, торговля, внутренняя и внешняя, одежда, наружность, аптеки, госпитали, лекарства, летоисчисление, язык, печать, типографии, военные училища, академии - суть памятники его неутомимой деятельности и его гения».

Оспорить это вроде бы нельзя. Да и нужно ли? Но... Философия истории рассматривает события и их конгломераты в более широком контексте. Как бы с высоты полета спутника. А что если и мы попробуем?

Миф №1 - «Благодетель»

«Сталин - это народ, что к победе идет»

Почти аксиомой в мировой историографии стало утверждение, что Петр вывел Россию из глухой нищеты к экономическому благоденствию. Так ли это было?

Петр умер. Что оставил он соотечественникам? Как никогда были плохи финансовые дела. Не хватало денег даже на любимое детище царя - армию. (Знакомые дела, не правда ли?) В результате - рост смертности населения и, как повелось, голод. По докладу царского чиновника, в одном только Пошехонском уезде померло около 5,5 тысячи «душ», т.е. 11 процентов мужчин. Хлеб пекли «из пихты, овсяной мякины с соломой и болотного моху» - свидетельствует наехавший представитель госадминистрации. Хорошее благоденствие! Результат прогресса. А вообще, касались ли прогрессивные преобразования Петра чего бы то ни было, кроме государственного аппарата и армии? Коснулись ли они хоть как-нибудь обычной жизни человеческой? Вот поистине гамлетовский вопрос. Но он отнюдь не риторический. На него есть ответ. Коснулись, и еще как! Но - в каком смысле?

Винтик государства

При Петре впервые была введена сохранившаяся до наших дней традиция регламентировать все, вплоть до личного хозяйства. Размер дымовых труб, вид кровли, размер и раскраска заборов (помните идиотское «забороборчество» Хрущева?), расположение пристроек и конюшен на участке, строительный материал и его расцветка... Отход от петровых ГОСТов грозил нешутейными штрафами.

Регламент влезал в самый что ни на есть интимный быт. Указывалось, как пить кофе или чай и даже как ходить («чтобы шпага не путалась в ногах»). Когда следят за твоей походкой, ходить трудно. Но - ходим, по петровой струнке, вот уже триста с лишним лет...

С нетяжелой руки советских кинематографистов укоренилось представление о том, что Петр был чуть ли не первым на Руси демократом. На том основании, что он дал зеленую улицу плебеям вроде Демидова, ущемляя при этом закоснелых бояр. Так вот, все было наоборот.

До Петра было сословие - «служилые люди». В него входили «клерки», от бояр до крестьян. Царь Петр четко разделил это сословие на дворян и искусственно назначенную им «прослойку» государственных крестьян (вроде сотворенных Сталиным «тружеников совхозов»).

Да, он ввел принцип личной выслуги - «кто был ничем, тот станет всем». Но, заметьте, дворянский титул ровно ничего не значил, если дворянин не служил. Неслужащие дворяне оставались аутсайдерами, маргиналами за бортом государственного корабля.

Ни о каких демократических преобразованиях на буржуазный манер и речи не было. То был путь укрепления привилегированного сословия «годными» людьми. Служащий же дворянин был не свободной личностью, а вечным служащим, таким же рабом царя, какими были его собственные крепостные. Причем, зачастую, на своем уровне куда более бесправным. Не случайно именно при Петре оформилась прослойка однодворцев, которые имели во владении одну семью крестьян и мало чем от последних отличались. (Вспомните у Нарежного княжну Марью, которая полола капусту.) Эти дворяне оказались в одном тягле с крестьянами. По одной простой причине: они не сумели стать винтиками тоталитарной петровой государственной машины.

Высочайшее продвижение в сторону капитализирующейся Европы и близко не имело ничего общего с ростками капиталистического строя. Несмотря на бурное возникновение мануфактур и разных металлургических субгигантов того времени. Вот что пишет новейший «петровед» Е.Анисимов: «Мануфактуристы-предприниматели, «вмонтированные» в общую крепостную систему, не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного, классового сознания. В то время как в развитых странах буржуазия не только осознавала самое себя, но и открыто заявляла о своих претензиях властям, дворянству и королю, в России шло попятное движение: мануфактуристы, получившие крестьян, стремились добиться повышения своего социального статуса - стать дворянами».

Что касается демократии, то о ней очень внятно высказался сам наш герой: «Англинская вольность здесь не у места, как к стене горох».

Дедушка русского тоталитаризма

Петр, по определению В.Ключевского, «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времен Петра два века и доселе неразрешенная».

Не разрешена она, увы, и по сей день.

Царь-реформатор, насаждая порядок, подобный ньютоновой машине мироздания, не понимал, что он взращивал вместе со злаками мичуринские сорняки. Тоталитарное государство порождает леность раба, воровство чиновника, социальное иждивенчество и аморальность.

Государственных денег

не жалко,

слово чести для вас не звучит

до тех пор, пока толстою палкой

государство на вас не стучит,

- поставил диагноз неумирающей ментальности Борис Слуцкий.

«Можно говорить о появлении при Петре подлинного культа бюрократического учреждения, административной инстанции. Ни одна общественная структура - от торговли до церкви, от солдатской казармы до частного дома - не могла существовать без управления, контроля или наблюдения со стороны специально созданных органов общего или специального назначения» (Е.Анисимов).

Слово «канцелярия», которому суждено было светлое и бессмертное будущее, родилось при Петре в 1701 году. И именно на всяческие канцелярии возложил царь все управление государством. Думу он не разгонял, просто перекрыл ей кислород, прекратив пожалования в думные чины, отпуск средств на ее содержание, заменив парламентаризм передачей дел тогдашнему Кабмину - «Консилии министров». Руководил канцеляриями, конечно, Петр. Но и они руководили им - путем создания разнообразнейшей дезинформации, «дезы».

Что касается намеков на конституционную законность управления, то и тут Петр решил все по-солдатски просто. В случае отсутствия надлежащего закона он велел применять... статьи воинского устава. Военное начало было распространено и на гражданское правление, и на общество в целом. Отделения суда от администрации не произошло. Существовала Рекетмейстерская контора, которая призвана была собирать жалобы на чиновников-лихоимцев, но она быстро поняла свои выгоды и занялась естественным рэкетом. Тайный надзор за чиновниками осуществляли так называемые фискалы. Но и те губы даром не развешивали, благо, сам государь их не журил за ложные доносы.

Бюрократическая революция, начатая Петром I, оказалась перманентной. К 1980 году в учреждениях, предприятиях и организациях СССР образовывалось ежегодно до 100 миллиардов документов. То есть на каждого из 280 миллионов жителей Страны Советов в год производилось не менее 357 бумаг!

...плюс индустриализация всей страны

В те времена считалось, что основа благосостояния государства - накопление денег за счет активного баланса торговли, вывоза товара на чужие рынки и препятствования ввозу товаров на свой. (Кто знает, может, тут и есть сермяжная истина?) Уже одно это предполагало вмешательство государства в экономику.

После Северной войны Россия оказалась практически в экономической изоляции. Примерно как сейчас, только еще хуже.

Петр нашел выход - разрубить гордиев экономический узел силой. Государство взяло на себя регулирование всего, что связано с производством, начиная от географического размещения предприятий и кончая номенклатурой выпускаемой продукции. То же было учинено и с торговлей.

Но, заметьте, все это работало не на «благосостояние трудящихся», а на войну. И только на войну. Промышленность при Петре была сплошным ВПК!

Помните слащавую сцену в фильме «Петр I», когда царь, оттолкнув провонявших стариной бояр, бросился в объятия купцов? Опять ложь. Огромные пространства России были объявлены «заповедными» для своих же купцов. Спекулировать сырьем имело право только государство.

Не верите? Тогда почему при Петре, вопреки легенде, количество купцов сократилось вдвое? Только в Москве число известных купеческих фамилий с 27 ссохлось до 10, да и те пришли в упадок. А что стало с выбывшими? Случайное «исследование» доморощенного социолога тех времен: они опустились до низших уровней; кто стал вновь крестьянином, кто солдатом, кто денщиком.

Ну не любит тоталитарное государство бизнесмена! Хоть о социализме и коммунизме оно пока ничего не слыхало. Взятка и воровство - вот единственный достойный источник дохода для государственного мужа.

Госмонополия распространилась на все - даже на продажу дубовых гробов. Прикопать своего покойничка гражданин Расеи мог, токмо предъявив справочку о том, что хоронит родственничка в гробе казенном, строго установленного образца, а не в частнопредпринимательской домовине. Впрочем, други, зайдите и в наше современное гробовых дел ведомство. Там вы такое узнаете, что самому захочется, чтоб не ведать подобного, прикинуться в деревянный бушлат...

Да что там гробы! Тоталитарный порядок распространился даже на кладбище. Отныне, от Петра-батюшки, «жмуриков» хоронили не под березкой, не под осинкой, а правильными рядами, в ранжир, чтобы и мертвецы знали свое место и не вы-со-вы-ва-лись!

ПетроГПУ, ПетроНКВД

«Полиция есть душа гражданства» - вот какой афоризм создал император всея Руси. Почему сей лозунг не вывешен в каждом райотделе внутренних дел СНГ - Бог знает.

Криминогенная обстановка при Петре была, надо сказать, не лучше, чем сейчас. «Человек по сту и полтораста голытьбы» банды гуляли по весям, грабили и жгли помещичьи усадьбы, убивали и пытали их обитателей. Робингудами и Дубровскими эти крутые молодцы отнюдь не были. Как грабили и истязали богатеньких, так насиловали, жгли и расчленяли бедненьких, своих же братьев по классу, крестьян.

В ответ на зов ситуации Петр создал полицейское государство, где главным было понятие «регулярства», единообразия, наводимого силой. Полиция должна была по замыслу Петра стать системой, пронизывающей всю ткань российской государственности. «Принципиально важно, - пишет историк, - что полиция понималась не только как учреждение, но и как система отношений, образ универсального мышления, в котором культ государства был доведен до предела». Этот принцип, как мы знаем, лег в основу строительства органов полицейского назначения Дзержинским, Ягодой, Ежовым и Берией.

На службу петровским ГПУ-НКВД было поставлено все - культура доносов (существовал закон о недонесении, доносчику же платили подчас до 300 рублей, что было фантастической суммой, зато неудачная челобитная могла стоить смерти в застенке), начала паспортного режима, письменные «отчеты» вернувшихся из зарубежных командировок, городские дозоры из мещан на манер «легких кавалеристов» хрущевских времен. Были колесо, плаха, галера, Сибирь. Было и относительно мягкое средство - унижение инакомыслящих: стрижка кафтанов и бород, чтобы «непотребное житие отгонять», как стригли «коки» и пороли узкие брюки стиляг во второй половине ХХ века.

Были массовые облавы «на юродивых и дураков», загоняемых в психушки, где условия мало чем отличались от могильных.

Как видим, петровские традиции оказались весьма живучими и нередко использовались в разное время его соотечественниками, исповедовавшими тот или иной толк тоталитаристской веры.

Дранг нах Индия

Жириновский, между прочим, совершенно не оригинален. Получив сначала от шведов по носу, Петр все же овладел Балтией. Но аппетиты его, как оказалось, были куда широкомасштабней, чем у Владимира Вольфовича. Перед смертью он разрабатывал замыслы, превосходящие честолюбивые планы Александра Македонского. Не только сугубо военные.

Своим наследникам он оставил наказ: всегда великих князей женить непременно на германских принцессах. Отчетливо предугадывая экспансивистскую сущность немцев, он хотел, чтобы за их хребтом Россия как можно дальше въехала в Европу - хоть до Исландии. Советовал продвигаться как можно ближе к Константинополю.

И уж, конечно, - нет империи без Индии. В голове Петра, измученного тяжкими последствиями неумело леченной архиятрами гонореи, роились планы полной колонизации Кавказа и Закавказья. Предпринятый им персидский поход предполагал, в случае полной победы, помощь шаху в разборке с афганскими повстанцами. (Опять что-то до боли знакомое.) Петр вполне реально видел в перспективе, как его гренадеры моют чикиры в Индийском океане. Имперский синдром уже тогда вполне созрел и оформился. Не хватало только силенок для его воплощения. Как всегда в России - силенок экономических. А экономические силенки всегда зависят от менталитета. А с менталитетом было тоже, как всегда, худо.

«Украинский вопрос»

Переход Мазепы на сторону шведов Петра, в принципе, не должен был удивить. Украинских гетманов всегда тянуло на сторону от «старшего брата». И не в силу врожденного вероломства простоватых, в сущности, украинцев. Ведь еще не успели просохнуть чернила на документах, одобренных Переяславской радой, как папенька Петра Алексей начал бесстыдно торговать Украиной с польским королем. Как Ленин и Троцкий с немцами в 1918 году.

Неудивительно потому, что Выговский через несколько лет связался с татарами и разгромил войска «старшего брата» - воеводы Трубецкого - под Конотопом. И Юрасик Хмельницкий, заключив с поляками Слободищенский трактат, принудил армию Шереметева сдаться полякам и татарам под Чудновом. Петр Дорошенко, как оперный Карась, стал подданным Турции и воевал с русскими. И гетман Брюховецкий восстал против принудительного братства. В общем, Петр был прав, когда заявил, что «все гетманы являются изменниками». Изменниками - кому? Приходило ли в голову венценосному плотнику, что он сам - изменник, вероломно рушащий отеческий договор с вольным народом? Господи, да не дурак он был и очень хорошо знал, что творит.

Современный российский историк признает: «Со времен Богдана Хмельницкого уникальная политическая система, включавшая в себя многие элементы демократического устройства и широкой автономии, превращалась в обыкновенную губернию Российской империи, населенную помещиками и крепостными крестьянами». И без того истекающая кровью в стычках с опасными соседями - султаном, ханом и Речью Посполитой - Украина должна была отдавать людей в петрово войско, на рытье каналов и осушение болот под будущий Петербург, терпеть узаконенное разорение от великороссийских солдафонов и брюхатящих девчат в каждом селе.

Очень любопытен один «украинский» эпизод из биографии Петра. На польских землях произошло восстание С.Палия-Гурко со товарищи в пользу России. Ну, захотели ребята стать верноподданными царя (с нами такое и по сей день случается). Так что сделал Петр? Ввел, как Екатерина II, ограниченный контингент войск в Польшу? Нет, «сдал» наивных потенциальных вассалов королю. Видать, в тот момент «понта не было», как говорят урки.

Так что Мазепа, в общем-то вполне объясним. По сравнению с Петром он выглядит ангелом на фоне Люцифера.

Сексоты в рясах

Неизменная парадная фигура российского культурного пантеона, Феофан Прокопович - что за жутковатая, в сущности, личность! Служитель Христа, имевший в подвалах собственного дома пыточную, которая не приснилась бы ни Понтию Пилату, ни Каиафа. Доносчик, беспринципный политик и панегирист государственного насилия. Кто, как не он, посодействовал превращению Петром русской и украинской православной церкви в контору по делам веры - чем она, увы, вопреки видимостям, осталась в России и по сей день.

Петр при поддержке таких, как Прокопович, подчинил веру государству, превратил ее в веру в Государство, сделал церковь одним из раболепствующих министерств. Он редактировал духовные книги, как потом Сталин стал руководить языкознанием. Он вменил в обязанность духовникам долг наушничества, легитимизировал доносительство на прихожан - вплоть до доставки инакомыслящих в присутственные места.

Указ Петра от 31 января 1724 года недвусмысленно назвал монахов тунеядцами. (Как не вспомнить «расстрельные» указания Ленина относительно монашества!) При Ленине церковь была отделена от государства, и это было, в сущности, равнозначно подчинению церкви государству. И в том, и в другом случае у верующих отнимали свободу совести и направляли ее исключительно на служение Молоху державы. Только Великая Отечественная вынудила Сталина поступиться принципами и использовать идеологическое влияние послушной церкви для религиозной «накачки» патриотических чувств населения.

Нельзя тут не вспомнить и то, что при Петре массовый характер приобрело принудительное крещение в православие национально-конфессионных меньшинств. У Сталина под рукой не было веры, в которую можно было обратить официально и безоговорочно, путем насильственного крещения, - он прибег к депортации.

«Какой актер умирает!»

Так нескромно сказал, кончаясь, Нерон. Другой император, Петр Романов, вполне мог бы сказать о себе то же самое. Как и его эпигон - Сталин.

Петр все время играл роль харизматического лидера. (Слово «харизма» пробралось к нам из раннехристианской литературы. Харизматик, типа Христа, был личностью, которую считали наделенной исключительными, чуть не сверхъестественными способностями и качествами).

Петр, как и Сталин, единственный знал, что нужно народу, и никогда в том ни с кем не советовался. В этом он опирался на пример Ивана Грозного, о котором сказал: «Этот государь - мой предшественник и пример. Только глупцы... называют его тираном».

Как отчетливо просматривается аналогия между Петром, для чего-то порой ходившим на людях в одних чулках, которые ему штопала сама царица, и Сталиным в его мягких бескаблучных сапожках. Между Петровым бомбардирским кафтаном и сталинским кителем. Между «кубком Большого орла» и грузинскими застольями Сталина-Берии-Ворошилова. Витают где-то в памяти мифические сапоги, которые не то тачал, не то мечтал тачать Ленин в Шушенском.

Все тираны используют один проверенный шаблон - демонстративное пренебрежение харизматиком материальными благами, даже аскезу. В китайской истории сохранилось свидетельство о бедном крестьянине, ставшем императором. Так вот, он, хотя и распоряжался Поднебесной, жил в шикарнейших дворцах, имел дивизию жен и наложниц, но одевался ну очень просто. Нехитрый этот прием очень пригоден для восхитителей, от старичка-отставника до Эйзенштейна и талантливейшей литературной куртизанки Алексея Толстого. Вовсю использовали его и Муссолини, и Гитлер, и Мао, и товарищ Ким Ир Сен. Вплоть до африканского царька-людоеда Бокассы, запросто игравшего по вечерам в ресторанчике на ударных инструментах. Легенда о царе-плотнике - не находка Алексея Толстого. Он сам ее создавал. Насколько сознательно - это вопрос. Но, видимо, есть у тиранов свой тиранский инстинкт актерства. Существует своеобразный тоталитаристский лицедейский китч, который вопреки (или благодаря) своей банальности действует на толпу безотказно, как пассы золотозубого Кашпировского.

Ночные бдения в Спасской башне, в которой Сталин, возможно, никогда не бывал, и крохотный домик Петра, утонувший в чухонском болоте - все работало на культ личности.

А всезнайство! Не помню чей роман об изобретателе типа Калашникова. Тот принес Сталину - совершенно запросто - свое детище, пулемет. И Сталин ошеломил самородка, подсказав, как этот самый пулемет усовершенствовать. (Чего тогда, спрашивается, он сам не то что пулемета, но и пороха не выдумал?)

Петр был попроще. Он зубы рвал. Ну нравилось садюжке-царю рвать зубы у подданных. И даже у заезжих чужестранцев. И вырванные резцы носил с собой в мешочке как сувенир. Хирургом тоже был. Ежели оперируемый помирал под августейшим ножом, царь охотно становился прозектором - потрошил покойного пациента, как чистят воблу.

Как к этому относилось общественное мнение? Да не было тогда никакого общества. И понятия такого не было. Разве что в смысле «кумпанства» - собутыльников. Между прочим, и сейчас у нас общества нет, не обольщайтесь. И общественного мнения тоже. Пока что у нас налицо только население. И это - наследие Петра.

И еще одна реминисценция напрашивается. Как Петр сдал палачам царевича Алексея, так Коба сдал сына Якова гитлеровцам. Ради одной актерской фразы: «Я солдат на генералов не меняю». Дешевый эффект дорогой ценой - человеческой, сыновьей жизнью оплаченный.

* * *

Был такой народный лубок после смерти Петра, на базарах продавался. «Как мыши кота хоронили». Узнаваемо усатый Кот в гробу, а за ним - мыши, каждая из которых претендует на звание Кота. Сколько мы таких похорон насмотрелись! Незабываема скорбная физиономия Хрущева, несшего на плече уголок сталинского гроба.

И вот что, други мои, приходит в голову, когда осмысливаешь все это, не какими-нибудь украинскими злопыхателями-сепаратистами придуманное, а честными российскими учеными собранное. Медный всадник так, пожалуй, и остался в чугунной своей ограде. Он по-прежнему дыбит коня, но сил сдвинуться с места, оторваться от балласта гранитной глыбы, нечаянно-аллегорически воплощающей имперский менталитет, у него уже не осталось.

Как догадался Пушкин, глядя на Медного всадника: «С Божией стихией царям не совладеть».