ВОЗМОЖНО ЛИ УКРАИНСКОЕ ЧУДО В ЭКОНОМИКЕ?

В статистике есть показатели, которые в определенные моменты особым образом характеризуют экономическую динамику. В многочисленных рядах майской статистики подобную нагрузку несет на себе показатель инфляции. И дело даже не в том, что майская инфляция (0,4%) в 2,5 раза меньше прогнозируемой. Более важным является другое. Продолжающаяся стабилизация гривни — убедительное свидетельство устойчивости иммунитета экономики к политическим потрясениям.

Бурные события нынешней весны на политическом ринге оказались для экономики как бы незамеченными. Подтверждаются и ранее высказывавшиеся предположения по поводу циклической природы экономического подъема, который продолжается почти два года темпами, в 2,5—3 раза выше прогнозных. Мы имели 6% роста ВВП в прошлом году и 8,5% — с начала нынешнего. Промышленный рост составляет соответственно 12,9 и 18,4%. Каковы возможности сохранения достигнутых темпов, превращения их в устойчивую тенденцию роста?

Циклическая закономерность

Попробуем рассмотреть поставленный вопрос с позиций циклических закономерностей. Одна из них указывает на обратно пропорциональную зависимость потенциала роста от глубины кризисного падения. Мы вписываемся в эту закономерность.

Официальная оценка параметров экономического кризиса в Украине в 1990—1999 годах представлена в послании Президента Украины (за 2000 г.) парламенту. В нем использованы специальные расчеты Госкомстата: за годы кризиса ВВП сократился на 59,2%, промышленное производство — на 48,9, сельское хозяйство — 51,5%. Всем понятно, что достоверность этих показателей относительна. Они требуют коррекции на теневую слагаемую экономики, составляющую, по самым оптимистическим оценкам, не менее трети экономического потенциала. С учетом этого правомерней всего полагать, что фактически в годы кризиса сокращение ВВП составило не 59, а примерно 40%.

Аналогом подобной динамики является мировой экономический кризис 1929—1933 годов. О силе и интенсивности падения промышленного производства за время кризиса свидетельствуют следующие данные, %: Англия — -23,8; Италия — -33,1; США — -46,2; Польша — -46,1; Германия — -40,6; Канада — -41,9; Франция — -32,9; Австрия — -39,0.

К приведенным выше данным можно еще прибавить, что за время кризиса продукция автомобилестроения в США, где глубина кризиса была наибольшей, сократилась на 74,4%, локомотивостроения — на 94,6%, вагоностроения — 97,3%. Уровень безработных поднялся до 32%.

Сопоставимость, о которой идет речь, связана не только с идентичностью динамических характеристик. Как и кризис на постсоветском пространстве, события 1929—1933 годов отражали процессы, связанные с трансформацией базисных принципов экономической динамики — переходом западной экономики от неоклассической к кейнсианской модели развития. Естественно, что глубина трансформационных процессов в первом и во втором случаях разная, но аналогия просматривается и в этом. Мы говорим о кризисе 1929—1933 годов в западной экономике и о кризисе в нашей стране не только как о циклическом, но и о трансформационном кризисе.

В развитии экономического цикла 30-х годов показательно и другое. Потенциал экономического роста, сформировавшийся в послекризисном периоде, оказался весьма ограниченным. В 1937-м фаза подъема была прервана новым падением. Наиболее отчетливо данная динамика проявилась опять-таки в США. Если принять среднегодовой индекс промышленного производства в этой стране в 1929 году за 100, то в 1932-м он составил 53,8, в 1937-м поднялся до 92,2, а в 1938-м упал до 72,3. Соответствующие показатели всего западного мира составляли: 1929-й — 100, 1932-й — 63,8, 1937-й — 103,5, 1938-й — 92,7.

Естественно, что аналогии в экономике всегда относительны, и тем не менее подобный сценарий (глубокий спад — кратковременный подъем — и новое падение) прописан в одном из прогнозов Всемирного банка и для Украины. В обстоятельном исследовании («Меморандум об экономическом развитии Украины», 1999 год), проведенном с участием отечественных специалистов, представлен пессимистический и оптимистический варианты развития украинской экономики, в которых прогнозируется следующая динамика ВВП (среднегодовые темпы, в %).

Обращает внимание почти стопроцентное совпадение данных пессимистического сценария с реальными процессами в нашей экономике. В 1999-м мы имели минус 0,4%, 2000-м — плюс 6%. Первоначально в расчетах Минэкономики предполагалось, что в 2001 году темп роста снизится до 4%. На основе этого показателя был рассчитан бюджет текущего года.

Привлекает внимание и динамика ВВП в России. Тенденция аналогичная: 1999 год — выход из кризиса, 2000-й — рост ВВП почти на 8%, 2001-й — сокращение темпов роста почти в 2,5 раза.

Естественно, что нас интересует противоположное — возможности реализации оптимистического сценария. Тем более, что в противоположность России экономический рост в текущем году у нас не замедлился, а практически по всем показателям существенно возрос. Согласно уточненным прогнозам предполагается, что рост ВВП в нынешнем году превысит 7%.

Насколько реально сохранить данную динамику до конца десятилетия, как это предполагается оптимистически сценарием Всемирного банка?

Прежде всего хочу, чтобы читатель понял всю сложность реализации такой задачи. Существуют десятки стран, которые на кратковременном отрезке своей экономической истории (в течение двух-трех лет) достигали достаточно высоких темпов роста — 7—10 и выше процентов в год. В то же время лишь немногие могли сохранить подобную динамику в среднесрочной перспективе (до 10 и более лет). Вот конкретная статистика. Согласно данным Всемирного банка, в 1975—1984 годах среднегодовые темпы экономического роста (ВВП на душу населения) стран с высоким уровнем доходов составили 2,5%, а в 1985—1995 годах — 1,9%. 6 и выше процентов роста в год в 1985—1995-м зафиксированы лишь в семи странах: Индонезии — 6, Чили — 6,1, Ботсване — 6,1, Сингапуре — 6,2, Южной Корее — 7,7, Китае — 8,3, Таиланде — 8,4%.

Мы говорили о трансформационной специфике экономического кризиса предыдущих лет. В этом контексте особый интерес представляет такая закономерность: стабильно высокие темпы свойственны посттрансформационному периоду. Устойчивый потенциал роста формируется на структурно обновленной базе. Энергия роста корреспондируется с этими процессами.

Речь идет опять-таки об общей закономерности, которая касается не только развивающихся стран (классический пример — пятикратное увеличение ВВП после соответствующих преобразований в странах Юго-Восточной Азии), но и развитых стран Запада. Я уже обращал внимание на то, что кризис 1929—1933 годов был дуалистическим по своей природе, что он соединял в себе не только циклические, но и трансформационные характеристики. С учетом этого можно предположить, что кратковременность фазы подъема (она длилась всего три года) связана скорее всего с конъюнктурными обстоятельствами. В отмеченный период структурная ломка экономических отношений, их трансформация в новое качественное состояние еще не завершилась. Она продолжалась в годы нового кризиса (1937—1938), была прервана в годы второй мировой войны и фактически завершилась лишь в первом послевоенном десятилетии, когда западный мир повсеместно перешел на принципы государственно регулируемого социально-рыночного хозяйства.

После этого, несмотря на сохранение циклических колебаний, темпы экономического роста указанных стран значительно ускорились. В 1951—1970 годах промышленное производство в Англии увеличивалось в среднем на 3,0% в год, в США — на 4,0%, Франции — 6,2, Италии — 7,4, ФРГ — 7,6, в Японии — 15,2%. Экономическое чудо в Японии и ФРГ (связанное с тем, что устойчиво высокие темпы роста продолжались почти 25—30 лет) определялось наибольшей глубиной послевоенных трансформационных преобразований и соответственно — самым весомым посттрансформационным потенциалом роста.

Логика трансформации

Рассмотренные вопросы создают методологическую базу для углубления представлений о природе экономической динамики двух последних лет и формирующегося потенциала роста в Украине. Незавершенность трансформационных процессов ставит под сомнение возможности стабилизации высоких темпов роста на основе принципов посттрансформационного развития. По моему глубокому убеждению, любые иллюзии в этом вопросе не только несостоятельны, но и опасны. На мой взгляд, при оценке достигнутых результатов конъюнктурные характеристики пока еще остаются определяющими.

В этом же контексте от нас требуется более обстоятельное осмысление логики трансформации.

Чтобы понять себя, найти ответ на вопрос, где мы оказались в результате десяти лет реформ, что делаем и что нужно делать, чтобы превратить достигнутые темпы роста в устойчивую тенденцию, надо осознать, что эффективное трансформационное общество — это не только рыночные преобразования. Это целостная система взаимосвязанных противоречий разного уровня, разрешить которые можно лишь в комплексе. Имеются в виду такие противоречия: административная экономическая система — система социально-рыночных отношений; замкнутое общество — открытое общество; система политического тоталитаризма — демократическое, гражданское общество; общество, ограничивающее свободу личности, — общество, гарантирующее фактическую свободу развития личности; индустриальное общество — постиндустриальное общество. Если мы ставим перед собой максимально высокую цель — интегрироваться в современные структуры европейской цивилизации, то должны осознать, что все названные вопросы необходимо решать в комплексе.

В этой связи от нас требуется прежде всего преодолеть логику одностороннего экономизма в проведении реформ. Это очень важно на данном этапе развития страны. Многие страны мира не могут в течение десятилетий воспользоваться результатами трансформации из-за ее некомплектности. Общество представляет собой логически целостный организм, и односторонние акценты лишь на отдельных сторонах трансформации не только усиливают диспропорции, но и ведут к мутационной гибридизации, предопределяющей долговременную экономическую стагнацию.

Именно поэтому пессимистический прогноз десятилетней динамики экономики Украины, о котором речь шла выше, — это не абстрактные предположения. Это — неизбежный результат консервации структурной некомплексности реформ. Ситуация в большинстве латиноамериканских стран — убедительное подтверждение сказанного. Иные подходы демонстрируют Польша, Чехия, Венгрия, где проблема комплексности реформ, их системной координации являются определяющими в менеджменте трансформации. Формирующиеся в этих странах механизмы устойчивого роста базируются именно на этой основе.

Особый тип постсоциалистической рыночной экономики

Я позволю себе утверждать, что при всех существующих проблемах за десятилетие реформ в экономике Украины в основном сформирована критическая масса рыночных преобразований. Речь идет прежде всего об утверждении критической массы частной собственности. Негосударственный сектор экономики охватывает 76% промышленного производства, 99,5% аграрного сектора и почти 100% строительства, 90% банковского капитала, 95% сельскохозяйственных угодий, более 50% жилищного фонда и многое другое.

Во второй половине 90-х годов сформированы (опять-таки в своей основе) рыночная инфраструктура и основной каркас рыночного права. Естественно, рыночные нормы хозяйствования еще далеки от западных аналогов. Но они таковыми и не могут быть; они должны корреспондироваться с реальными экономическими отношениями. Важно, что существующее право гарантирует субъектам хозяйствования возможности, с одной стороны, принимать самостоятельные решения, исходя из ценовой конкуренции и собственных стремлений к максимизации прибыли, с другой — адекватно реагировать на соответствующие макроэкономические сигналы (денежную, валютную, налоговую и т.д. политику государства).

Еще раз повторяю: как бы плохо ни функционировала национальная экономика (хотя она работает сегодня намного лучше, чем несколько лет назад), по своей природе, по своему построению — это уже не административная, а особый тип постсоциалистической рыночной экономики. Это следует признать в т.ч. и зарубежным экспертам и институтам. Повторяю, аналогов с рыночной моделью развитых стран Запада здесь быть не может. Мы близки к модели рыночной экономики многих стран со средним уровнем развития и исходя из этого должны строить свои прогнозы.

Рыночная экономика стран Запада представляет принципиально иное качество. Это рыночные связи, которые реализуют себя в иной общественной среде — там, где на порядок выше величина личных доходов населения и поэтому приоритетными являются не экономические потребности человека, где реализуются в связи с этим в полном объеме принципы свободы личности и реальной демократии, где доминируют институты гражданского общества. Наконец, современная западная экономика — это экономика постиндустриального общества, где основной формой богатства, основным производственным ресурсом и одновременно основным объектом собственности являются знания и информация. Их воспроизводство в значительной степени осуществляется на нерыночной основе. Происходит сужение рыночных детерминантов. Рыночные связи перестают быть всеобщими и определяющими. Наблюдается своеобразный ренессанс государственных регуляторов: все возрастающую часть расходов на воспроизводство живого капитала, знаний и информации (а это, повторяю, основной производственный ресурс) берет на себя государство.

Мы не только очень далеки от подобной модели рыночной экономики, но и, как мне представляется, пока еще не имеем реальных предпосылок ее практического освоения. Экономика, как и политика вообще, это — искусство возможного. Именно поэтому здесь все имеет свою этапность. Для создания предпосылок нам необходимо, как минимум, удвоить ВВП на душу населения. При стабилизации достигнутых темпов роста (7—7,5% в год) для этого потребуется семь-восемь лет. Представленная в послании Президента парламенту стратегия экономического и социального развития обоснована с учетом реализации именно этой задачи.

Но само по себе достижение этой экономической цели — без создания соответствующей общественной среды, без глубокой демократизации общественных связей, укрепления институтов гражданского общества, консолидации власти и повышения дееспособности государства, формирования у населения устойчивых ценностных ориентаций, преодоления мировоззренческого вакуума — без всего этого невозможно. Основные акценты в политике реформ на этапе послекризисного развития должны, по моему глубокому убеждению, сместиться в эту плоскость. Оптимистический сценарий экономического роста и соответственно — украинское экономическое чудо зависят не столько от интенсивности и последовательности дальнейших рыночных преобразований (хотя и это очень важно), а от прогресса в первую очередь политической, социальной и мировоззренческой слагаемых политики реформ. Меня радует, что в последнее время власть, как и общество в целом, существенно приблизились к пониманию именно такой стратегии дальнейших преобразований.

Практические шаги
в экономике

В этом вопросе существуют несколько базовых позиций. Первая касается соотношения макро- и микроэкономических регуляторов. Не хочу вступать в полемику с только что назначенными правительственными сановниками, но не могу не сказать, что категорически не согласен с тем, что основным приоритетом экономической политики должна стать микроэкономика. Опять срабатывает опасный для экономики принцип маятника: одна крайность заменяется другой. 7% роста зависят в первую очередь от наших возможностей решить двуединую макроэкономическую задачу — сохранить минимальную дефицитность бюджета (до 2% ВВП — по международной методике) и максимальную стабильность гривни (инфляция — ниже 10% в год). Без этого любые шаги нового правительства, касающиеся микроэкономики, окажутся нерезультативными.

Вторая позиция касается соотношения внутренней и внешней ориентации политики роста. В прогнозе Всемирного банка, о котором речь шла выше, оптимистический сценарий детерминируется дальнейшим углублением внешней ориентации, существующей модели развития. Это, по моим оценкам, одно из самых серьезных заблуждений. И дело здесь не только в нашей полнейшей зависимости от внешней конъюнктуры. Более существенным является другое: экспортная модель будет прочно удерживать украинскую экономику на стадии индустриального развития и, соответственно, в состоянии перманентной стагнации. А вот создание предпосылок к технологическому обновлению отечественного производства (речь идет о стимулировании всеми возможными методами развития высоких технологий) может стать важнейшим источником расширения внутреннего рынка и на этой основе — устойчивого экономического роста.

Третья базовая позиция касается неприемлемости высказываемой точки зрения, согласно которой достаточная конкурентоспособность украинской экономики и высокие темпы ее роста могут гарантироваться лишь при сохранении дешевой рабочей силы. Если исходить из внешней ориентации политики роста, то подобная точка зрения действительно может иметь место. Аналог этому — латиноамериканская модель. Я же придерживаюсь и в этом противоположных взглядов. Стимулировать технический прогресс и внутренний рынок может лишь политика опережающей (по сравнению с темпами роста ВВП) динамики стоимости рабочей силы.

Существуют, естественно, и другие предпосылки стабильного роста, и все же названные являются в моем понимании определяющими. На их реализации должно концентрироваться наше внимание.

* * *

«Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает», — говорится в Библии в Послании святого апостола Павла римлянам. Десять лет назад мы избрали свой путь. У нас есть все возможности сделать его более эффективным. Десять лет — это не потерянное время. Мы делали ошибки, учились на них, познавали себя, определяли свои возможности. Они остаются достаточно высокими. И это не риторика. Нужно поверить в это. Экономическая динамика двух последних лет — подтверждение тому. Теперь для нас очень важно не только сохранить в экономике достигнутое, но и, опираясь на него, решать более сложные задачи.