Лукоморья больше нет

Накануне Нового года есть еще одна примечательная дата: "те, кому за 30", могут отметить годовщину окончательного краха СССР. Вполне естественно, чем дальше от нас те памятные дни, тем больше слышится ностальгии за сказочной страной колбасы по 2,20. Более того, по данным социологии, процент сограждан, мечтающих о возврате к плановой экономике, не уменьшается с годами. Это значит, что на место уходящего поколения, чьи лучшие годы пришлись на советский период, приходит молодежь, введенная в заблуждение вылизанными цензурой советскими фильмами. А их, могу засвидетельствовать, современники воспринимали не иначе, как сказки. Где нет очередей и дефицита (та самая колбаса свободно продавалась только в нескольких городах!), отвратительного качества товаров и услуг (пресловутая колбаса была, как правило, несъедобной), гнетущей нищеты без права подработать, не говоря уже о собственном бизнесе…

Желающим ностальгировать можно предложить перевести тогдашние зарплаты и цены по курсу 1 рубль = 1 евро и убедиться, насколько бедно мы жили. Да, конечно, структура цен существенно изменилась. Но даже с поправкой на это на сегодняшнюю среднюю зарплату можно купить ровно столько же злосчастной колбасы, зато совершенно свободно и такого качества, какое можно было найти только в спецраспределителях. Не говоря уже о выборе товаров и услуг. Так что жалеть особо не о чем. Тем более что СССР развалили не Горбачев и не Рейган. Крах социалистической экономики был исторически неизбежен, ведь она держалась только на сказке.

Удивительно не то, что этот проект провалился, а то, что он просуществовал столько лет. Ведь в его основе лежали ложные идеи и представления о совершенстве человека и всесилии разума, из которых исходили в своих архаичных фантазиях утопические социалисты. На этих сказках выросли Маркс с Энгельсом, а претворить их в жизнь взялся Ленин. Впрочем, пагубность коммунистической идеи в чистом виде стала окончательно очевидной практически сразу же, как только ее попытались воплотить. И не кто иной, как сам Ленин (надо отдать должное его прагматизму и гибкости) настоял на НЭПе. Но! Все то, что привело к разрухе и голоду в 1920-м, никуда не исчезло и в 1928-м. Тем не менее после отмены НЭПа страна не просто просуществовала еще более шестидесяти лет, но и кое в чем добилась немалых успехов.

Причина, как ни странно, в некоторой умеренной дозе… коррупции, то есть разложения. При "ограниченном доступе" она выступает "смазкой", которая делает общественный механизм гибче, а значит, жизнеспособнее. Не способная существовать в чистом виде, плановая экономика оказалась достаточно живучей, будучи дополнена неформальным "административным рынком" и тесно связанным с ним блатом. Противоестественный общественный строй мог выжить только в стране, где строгость законов умаляется необязательностью их выполнения.

Если все получают поровну, то нет стимула работать хорошо? Ну, если речь о рабочих, то к черту идеологию, да здравствуют сдельщина и потогонная система! А если о руководителях, которым не дано стать миллионерами или разориться, так комфорт можно обеспечить привилегиями, престиж - пропагандой, плюс возможности для роста. Или наоборот: менее успешных - в лагерную пыль, а за самого ценного кадра заступится сам министр. Так, по мнению Александра Пасхавера, репрессии на определенном этапе в каком-то смысле заменили стимулы к труду и рыночный отбор, которые в нормальной экономике обеспечивает конкуренция. Правда, их экономическая эффективность всецело зависит от личных решений начальников, определяющих, кого - репрессировать, а кого - повышать.

Задача центрального планирования в принципе решаема только в очень примитивной экономике, а для современного производства в масштабах огромной страны не хватит никаких вычислительных мощностей, не говоря уж об ошибках и искажениях информации? Не беда, ведь план можно подкорректировать в ходе "иерархического торга", в терминологии Егора Гайдара. Правда, за ним глаз да глаз нужен, иначе все пойдет вразнос.

Вертикаль не работает? А кто сказал, что она вообще существовала в природе? На самом деле отношения внутри колоссального бюрократического аппарата (куда входили не только собственно государственные служащие, но и силовики, и партийные функционеры, и хозяйственники - все, кто составлял класс номенклатуры) строились на принципах "административного рынка", как назвал его Симон Кордонский. Впрочем, еще в самиздате можно было прочесть о квазирынке неформальных статусов, которые играли роль капитала, и услугах, которые Обладатель Статуса получал возможность оказывать - доставать дефицитные товары, продвигать по карьерной лестнице нужных людей, устраивать в вуз или на работу их родственников и многое другое. Тот, кто таким образом умело "инвестировал" свой статусный капитал, получал возможность приумножить его: подняться выше в формальной иерархии, наладить нужные связи и на этой основе оказывать еще более ценные услуги. Но тот, кто его транжирил, - не по чину брал, конвертируя статус в богатство, не отвечал взаимностью или оказывал услуги недостаточно нужным и верным людям, - рисковал скатиться вниз или даже вообще "сесть". Ведь вся эта деятельность была формально незаконной, поэтому в СССР не было сколько-нибудь "делового" человека, от заводского бригадира до первого секретаря, которого нельзя было бы посадить.

Поскольку официальное право не могло регулировать принципиально незаконные отношения, его место на какое-то время заняли репутация и партийный контроль. Блат - сеть неформальных, основанных на репутации связей - стал внеправовым способом обеспечения договоренностей, в том числе и жизненно важных для экономики, например об обмене лишними "фондами" - ресурсами, необходимыми для выполнения плана. Не даром в 90-е директорам так легко удалось заменить деньги бартером! Но такой неформальный обмен пригоден для любой, даже откровенно преступной деятельности. Он успешно пережил крах породившей его системы и, как предсказал еще в 1991-м (!) Джон Литвак, стал одним из главных препятствий для развития рыночных институтов: коррупция советской системы плавно переросла в просто коррупцию. Почему же этого не случилось раньше, по крайней мере, в катастрофических масштабах - ведь собственника, способного предотвратить расхищение, не было и в помине?

Вместо него был, как заведено на Востоке, "арбитр", ограничивающий аппетиты своих "клиентов", чтобы спасти источники ресурсов от истощения и расхищения, которые неизбежно настигают бесхозную собственность. И играла эту роль… Коммунистическая партия! Партийные руководители были официальными "смотрящими" за всеми сферами жизни. В свою очередь, КПСС как организация имела на удивление прочную и долговечную внутреннюю структуру, позволившую ей пережить не только своих основателей, но и несколько последующих поколений руководителей. Пока партия рассчитывала на вечную жизнь, она относительно успешно исполняла роль "арбитра". Но основой ее структуры и власти была идеология. Поэтому все в стране держалось на вере в сказку о коммунистическом будущем, ради которого стоит пережить трудности.

Собственно, именно эта способность к мобилизации заслуженно считалась главным козырем советской системы. На самом деле "мобилизационная культура" была присуща России еще со времен подсечно-огневого земледелия и обороны от кочевников. Полуформальная советская иерархия, не стесненная законами и, как казалось большевикам, естественными экономическими ограничениями, довела эту черту до совершенства. Или абсурда, ведь мобилизация - штука обоюдоострая. На этапе догоняющей индустриализации, когда "цели ясны, задачи поставлены", она работает, причем во всем мире. И отдача на этом этапе тоже огромная и тоже повсеместно.

А дальше, когда на первый план выходит уже выбор целей, и они отнюдь не очевидны, начинаются провалы. Для войны - мобилизовались и победили, правда, потеряв более 15% населения, что в абсолютных цифрах сопоставимо с потерями всех остальных стран, вместе взятых. Для гонки вооружений и тесно связанной с ней космической программы СССР тоже успешно мобилизовался, но выиграть уже не смог: слишком несопоставимы были экономические мощности и творческие возможности. Тем временем запустили не только спутник, но и сельское хозяйство, так что с 60-х годов бывшая житница Европы стала крупнейшим в мире покупателем сельхозпродукции. А последняя "стройка века" - БАМ? Чем сильнее мобилизация, тем выше цена ошибки, а чем сложнее мир, тем больше ее вероятность.

Более того, как заметил известный социолог Роналд Инглхардт, поколение, выросшее в уже индустриализированном обществе, где нет непосредственной угрозы выживанию, массово отказывается от извечных ценностей, обеспечивавших мобилизацию (таких, как дисциплина), а ищет самореализации и самоутверждения. Это хорошо для постиндустриальной экономики. Но советская система ни идеологически, ни организационно не была способна перешагнуть индустриальную эпоху. Даже понимая, что наука движет прогресс, и вкладывая в нее огромные средства, СССР не способен был обеспечить инновационное развитие нигде, кроме ВПК. И неудивительно, ведь предпринимательство было под запретом. Возможности для реализации творческой энергии были крайне ограничены, ведь с политэкономической точки зрения СССР был доведенной до логического абсурда системой "ограниченного доступа". Поэтому утрата мобилизационных качеств не была ничем компенсирована. В результате всего этого экономика становилась все менее эффективной. Однако она могла бы стагнировать еще долго, если бы не крах идеологии.

Нациям, как и людям, свойственно взрослеть, а значит, переставать верить в сказки. Основу основ системы - идеологию - подточила вышеописанная эволюция ценностей и… развитие образования, которое по праву считалось одним из главных достижений СССР. Несмотря на то, что изучение любых предметов сопровождалось усиленной идеологической обработкой, научившись думать, люди неизбежно начинали сравнивать канонические тексты и продукцию агитпропа (те же фильмы) с действительностью и находить в них все больше противоречий и несуразностей. Не говоря уже о том, что марксизм изначально позиционировался как стопроцентно научное учение - в противовес религиозному мракобесию, а навязывался именно как религия, в которой запрещалось сомневаться, причем решающим аргументом в споре была цитата из классика. Последовательно материалистическое учение держалось на чистом идеализме.

В результате уже к началу 80-х от идеологических советских ценностей остались рожки да ножки. Люди еще боялись говорить о своем разочаровании вслух дальше собственной кухни, привычно считая себя меньшинством, отщепенцами. Но дни "арбитра", потерявшего легитимность, были сочтены. А когда партийная номенклатура осознала этот факт, рухнула, подобно лавине, опора системы - вертикаль партийных "арбитров". Этот процесс прекрасно описал Стивен Сольник (см. "Судьба вертикалей", ZN.UA №25 от 27 июля 2012 года).

Тут, собственно, и сказочке конец…