ИНФЛЯЦИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ ДЛЯ УКРАИНЫ, ВЫШЕДШЕЙ ИЗ ЗОНЫ ИНФЛЯЦИОННОГО ПОДАВЛЕНИЯ ПРОИЗВОДСТВА, МОНЕТАРНОЕ СНИЖЕНИЕ ЦЕН СЕГОДНЯ НЕ БОЛЕЕ БЕЗОПАСНО, ЧЕМ ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД ДЛЯ АРГЕНТИНЫ

В 2002 году среднегодовые цены промышленной продукции выросли в Украине на 3,1%, на потребительские же товары — всего на 0,7%. Указанный результат, похоже, меньше всего обрадовал отечественных экономистов, хотя все предыдущее десятилетие они твердили о необходимости преодоления инфляции, инфляционных ожиданий и удержания Национальным банком стабильных цен. Примечательно, что сегодня предпочитают хранить молчание по поводу не только причин ценовой стабилизации, но также двукратного замедления экономической динамики. Темпы роста ВВП в предыдущем году снизились до 4,6%, тогда как в 2001-м они составляли 9,1% и сопровождались 12-процентной инфляцией. Динамика промышленного производства также сократилась — с 14,2 до 7%.

Но, пожалуй, еще более неожиданной явилась неготовность предложить новую ценовую стратегию в условиях формального преодоления инфляции. В этом отношении запланированный на текущий год Министерством экономики и Национальным банком 9-процентный рост цен может вызвать удивление: после десяти лет разговоров о вреде инфляции планы по ее увеличению назвать логичными достаточно сложно.

Между тем, несмотря на всеобщую нелюбовь, полностью избавиться от инфляции не спешит ни одна преуспевающая экономика мира. По крайней мере, необходимость достижения в ближайшие годы нулевого роста цен ни одна из них не декларирует. Анализ же их ценовых стратегий свидетельствует о чрезвычайно осторожном снижении динамики потребительских цен при значениях, меньше 5%. Так, например, если в 1984—1993 гг. их средний ежегодный прирост в группе развитых стран составлял 4,1%, то за следующие восемь лет он опустился только до 2,1%. При этом в США инфляция в указанные периоды достигала, соответственно, 3,8 и 2,6%.

Подобная ценовая политика свидетельствует, по-видимому, не только об инфляционных издержках, но также о наличии затрат по их снижению. Как только величина последних начинает превышать инфляционные потери, борьба с ростом цен теряет смысл. Но, к сожалению, чистые эффекты ценовой динамики точному расчету не поддаются. Их оценка всегда включает элемент профессиональной интуиции.

Значение последней в новейшей истории Федеральной резервной системы (ФРС) оказалось настолько существенным, что уже указывается на необходимость ее формального ограничения. При этом отмечается, что преемник А.Гринспена вряд ли окажется равным ему по уровню личного авторитета и профессионального дарования. По этой причине предлагается уменьшить влияние главы ФРС на ценовую динамику и присмотреться к практике Банка Англии и Европейского центрального банка, привязывающих свою монетарную политику к фиксированным ценовым ориентирам.

Однако указанный подход не решает проблемы выбора ориентиров привязки и уж тем более не свидетельствует о целесообразности нулевой инфляции. Строго говоря, «ценовая стабильность», как ориентир монетарной политики, является очевидным упрощением даже в развитых странах. В реальной жизни среднегодовой прирост цен в той же Великобритании составлял 5% в 1984—1993 годах и 2,5% в 1994—2001-м. Что касается стран зоны евро, то в них ценовая динамика за это же время была снижена с 4,2 до 2,1%.

Конечно, при сопоставлении с 50—100-процентной инфляцией в Турции, указанные величины можно условно принять равными нулю. Однако индустриальные страны живут в системе собственных экономических координат, которые отнюдь не базируются на стабильном уровне цен. Примечательно, что если бы он был желателен, ценовую динамику необходимо было бы снизить всего-то на 2—3-процентных пункта. Учитывая уровень развития финансовой и банковской систем США и Западной Европы, подобный сценарий давно уже мог быть реализован.

Но в отличие от Украины, проскочившей от 12-процентной до фактически нулевой инфляции всего за один год, Соединенные Штаты не сочли целесообразным проделать аналогичный путь и за четверть века. С 1980 по 2001 гг. темпы ценовой динамики в ней были снижены с 13,5 до 2,8%.

Вообще ортодоксальным ученикам присущ дефицит опыта или здравого смысла. В отличие от своих более искушенных учителей, они готовы подчас довести до абсурда любую отдельно выхваченную мысль. Одержимая идеей скорейшего и безусловного преодоления инфляции, Аргентина не отказалась от номинального паритета песо и доллара даже при достижении практически нулевой динамики цен: уже в 1996—98 годах их ежегодный прирост колебался в диапазоне 0,2—0,9 %.

Отрезвление пришло вместе с дефляцией и спадом производства. Снизив в 1992—1999 годах темпы роста денежной массы с 62,5 до 4,1%, Аргентина полностью подавила инфляцию. Ее темпы были сбиты с 24,9% до дефляционных (-1,2%). Пожертвовать пришлось «мелочью» — экономическим ростом. Если его темпы в 1992 году составляли 11,9%, то в 1999-м они были отрицательными (-3,2%). В 1999—2001 годах потребительские товары в Аргентине ежегодно дешевели на 1,1%, а объемы производства сокращались на 2,6%. Далее, как известно, последовал дефолт, сопровождавшийся 50-процентным обесценением национальной валюты, 35-процентным скачком цен и 11-процентным сокращением ВВП.

Сегодня Аргентина выпрашивает у МВФ новые кредиты. Трудно сказать, что заставляет Фонд идти на поводу своего хронического должника: то ли политические интересы ведущих акционеров, то ли моральная ответственность за провал аргентинского варианта «currency board». Так или иначе, но в январе текущего года Аргентине удалось получить от МВФ около 1 млрд. долл. США в дополнение к 14,3 млрд., заимствованным у Фонда и Всемирного банка в 2000—2001 годах.

По-видимому, успех дезинфляционной политики определяется качеством комбинирования денежно-кредитных инструментов со снижением предпринимательских издержек. Последний фактор обычно ускользает при анализе монетарных причин инфляции. Но именно его сложнее всего задействовать, поскольку развитие рыночных институтов на практике сопряжено с преодолением острейших финансовых конфликтов: ограничением всевластия монополий, принудительным возвратом долгов, банкротствами, возмещением прямых и косвенных убытков, перераспределением прав собственности, доходов и финансовых потоков. При этом в поиске политических компромиссов требования большинства участников конфликта могут вообще игнорироваться.

Неудивительно, если в подобных условиях на монетарную политику ошибочно возлагаются чрезмерные надежды. Но деньги — не инструмент снижения предпринимательских издержек. В этом качестве они не могут компенсировать дефицит конкуренции или бесконечное повышение электротарифов компаниями-монополистами. Поэтому монетарная политика имеет объективные пределы эффективного снижения как инфляции, так и ожидаемого ее уровня.

Новейший опыт Аргентины наглядно продемонстрировал проблематичность монетарного преодоления роста цен. Эта стратегия в конечном счете привела к искусственному дефициту денежного предложения. Для удержания ценовой и курсовой стабильности Аргентина в 1995 году пошла на 2,8-процентное сокращение денежной массы. Неудивительно, что при нехватке средств обращения ВВП упал на 2,9%.

Устойчивый рост при абсолютно снижающихся ценах представляется маловероятным не только из-за отсутствия соответствующих прецедентов. С теоретической точки зрения, падение цен дестимулирует производство в не меньшей степени, чем инфляция. В этой связи The Economist уже высказывал опасения, что негативные последствия дефляции могут оказаться гораздо серьезнее инфляционных.

Действительно, сложно представить экономическую деятельность в условиях, когда цены ежегодно снижаются, например, на 5—10%. Поскольку все владельцы денежных активов автоматически становятся богаче на указанный процент, предпринимательство для них становится непривлекательным. Чем глубже дефляция, тем выгоднее оказывается кредитование и убыточнее инвестирование. Для устойчивого товарного производства указанные 5—10% ежегодного снижения цен не менее разрушительны, чем гиперинфляция.

В силу этого можно предположить, что взаимосвязь экономической динамики и уровня инфляции описывается в общем случае «перевернутой» параболой. Речь, по сути дела, идет о кривой, аналогичной кривой Лаффера. Гипотеза, признаться, довольно банальная, коль скоро при высоких темпах роста цен или их снижении объемы производства сокращаются, а умеренная инфляция сопровождается его оживлением. Но в отличие от самой гипотезы, ее приложения представляются более интересными.

В соответствии с ними денежно-кредитная политика отнюдь не должна быть нацелена на минимизацию инфляции. Последнюю следует удерживать на уровне, при котором бы сохранялись максимальные темпы экономического роста. Устойчивое же замедление ценовой динамики должно достигаться за счет снижения предпринимательских издержек, путем развития конкуренции, механизмов банкротства и оздоровления неплатежеспособных предприятий, инструментов фондового рынка, антимонопольного регулирования, создания центров переквалификации и трудоустройства, маркетинговых исследований, облегчения доступа к их результатам и т.д.

Монетарная политика при этом должна «просто» избегать избыточного денежного предложения, удерживая ценовую динамику в точке максимальных темпов производства. Инфляция, безусловно, не является фактором экономического роста. Она его тормозит. Но, как уже отмечалось, издержки борьбы с инфляцией не должны превышать провоцируемых ею потерь. В этом отношении ограничение денежного предложения имеет смысл только до тех пор, покуда оно не начинает сдерживать развитие производства.

К сожалению, способы практической реализации этих положений далеко не очевидны. Во-первых, дискуссионным остается вопрос о методах увеличения денежной массы в условиях, когда значительная ее часть обслуживает теневой оборот. Например, сложно санкционировать кредит, зная, что не менее пятой его части сразу же уйдет «в тень» и будет использоваться для финансирования мнимого экспорта, который потребует реального бюджетного «возмещения» НДС. Причем размер указанного «возмещения» может оказаться сопоставимым с величиной исходного кредита… Понятно, что инструментами одной лишь монетарной политики решить подобные проблемы невозможно. Но и без них обойтись нельзя. Акцент при этом следует сместить со статического анализа денежной массы к денежному обороту и каналам его реализации.

Во-вторых, дополнительного обоснования требует вопрос о максимальных темпах экономического роста и соответствующем уровне инфляции, на который бы мог ориентироваться центральный банк. Это тем более существенно, что в случае с кривой Лаффера статистически проиллюстрировать оптимальный размер налоговых отчислений не удалось ни самому автору, ни сторонникам его идеи. (Впрочем, говорят, что последняя на самом деле принадлежала Р.Манделлу, подкинувшему ее своему коллеге.)

В этом отношении анализ инфляции и динамики ВВП может оказаться более обнадеживающим. На рисунках 1—3 приведены взаимосвязи, полученные в результате сглаживания 40-летних динамических рядов для экономик Франции, США и Японии.

Рисунок 1 (Франция) демонстрирует общий случай «перевернутой» параболы, при котором максимальным темпам роста в 5% соответствует пятипроцентная инфляция. Увеличение или уменьшение ее уровня сопровождается замедлением производственной динамики. В этих условиях выбор ценового ориентира представляется самоочевидным, поскольку эффективность монетарной политики оказывается различной при разных темпах ценовой динамики: если при 10-процентной инфляции она стимулирует производственную деятельность, то при 2% действует угнетающе.

Примечательно, что аналогичные зависимости на протяжении последних 40 лет наблюдались также в экономиках Австрии, Бельгии, Дании, Исландии, Финляндии, Швейцарии. Это позволяет вернуться к гипотезе естественного уровня инфляции, который можно рассматривать как минимальную ценовую динамику, при которой достигается полная занятость и максимальные темпы экономического роста. («Инфляция», «ЗН», 8—15 марта 2002 года).

Естественный уровень инфляции отражает рост цен, компенсирующий предпринимательские риски в условиях несовершенной конкуренции. Поскольку последнюю полностью устранить вряд ли когда-нибудь удастся, предпринимательские риски будут существовать всегда, а вместе с ними — и инфляция. Минимизировать и свести к нулю можно лишь ту часть ценовой динамики, которая обусловлена избыточным денежным предложением. Именно за ее устранение должен отвечать центральный банк. Однако возлагать на него ответственность за весь рост цен в экономике некорректно.

Для Украины, вышедшей из зоны инфляционного подавления производства, монетарное снижение цен сегодня не более безопасно, чем четыре года назад для Аргентины.

А вот привязка монетарной политики к ценовым ориентирам представляется вполне логичной. Последние, по сути, дела фиксируют порог ответственности центрального банка за ценовую динамику. Если, например, Украина намеревается снизить ее с 9 до 5% в течение ближайших трех лет, то отвечать за эти планы прежде всего должно правительство. Национальный же банк должен «лишь» поддержать их неизбыточным ростом денежного предложения.

Возвращаясь к анализу международной статистики, можно предположить, что взаимосвязь динамики цен и производства в Японии и США демонстрируют частные проявления одного общего случая: соответственно, левой и правой ветвей параболы (рис. 2 и 3).

Удивляет прежде всего то, что в двух крупнейших экономиках мира изменения в уровне инфляции сопровождались прямо противоположной динамикой производства. Если в США при 2-процентной инфляции она ускорялась, то в Японии — падала. И наоборот, при 6-процентной инфляции темпы роста японской экономики в 2,5 раза превышали динамику производства в США. Очевидно, что в этих условиях одна и та же монетарная политика могла приводить в США и Японии к совершенно различным, а то и прямо противоположным результатам.

Причина указанных несовпадений кроется, по-видимому, в различии институциональных структур их экономик. В этой связи сразу вспоминается традиционно гибкий рынок рабочей силы США и процветавшая до недавнего времени система пожизненного найма в Японии.

Сегодняшние дефляционные проблемы японской экономики хорошо известны. В 1998—2001гг. товары потребления в ней ежегодно дешевели на 0,3%. Производство при этом фактически стагнировало, его объемы за четыре года выросли всего на 1,5%. Эксперты единодушны в том, что японская экономика требует радикальных структурных изменений. Не подвергая сомнению данный тезис, уместно также заметить, что именно в 90-е годы темпы роста денежной массы в Японии оказались самыми низкими за последние 40 лет, составив всего 3,15% в год.

Несмотря на наглядность приведенных взаимосвязей, их практическое применение, безусловно, требует осторожности. Во-первых, сорок лет — срок немалый, за это время в любой экономике успевают произойти значительные структурные изменения. Поэтому вряд ли целесообразно механически экстраполировать зависимости 30—40-летней давности. Во-вторых, однофакторные построения всегда достаточно условны. Очевидно, что экономический контекст инфляции и производства в 90-х годах был совершенно иным, нежели в 60-х. По этой же причине при анализе рядов различной длины результаты могут варьироваться.

Вместе с тем, приведенные замечания имеют скорее технический, нежели концептуальный характер. Они отнюдь не свидетельствует о том, что нас окружает мир совершенной конкуренции, в котором избыточное денежное предложение является единственным фактором роста цен.

Украина, похоже, все еще не отошла от гиперинфляционного шока десятилетней давности. Ценовая динамика остается основным критерием и мерилом эффективности всей экономической политики. Но последняя, в общем-то, должна быть нацелена не просто на экономический рост, а максимальные его темпы. В этой связи уместно заметить, что развивающиеся страны в 1994—2001 годах росли со средним темпом 5,3% в год. На этом фоне прошлогодний рост отечественного ВВП (4,6%) выглядит неутешительно, особенно если учесть что в 90-е годы объемы производства в Украине сократились на 60 процентов.

По оценкам МВФ, за последние 30 лет только семь развивающихся экономик имели динамику, достаточную для достижения в обозримом будущем уровня доходов индустриальных стран. Это Ботсвана, Индонезия, Китай, Маврикий, Малайзия, Республика Корея, Таиланд. Примечательно, что при этом средний показатель инфляции по указанной группе составлял 9,5%, а его постепенное снижение сопровождалось таким же постепенным замедлением темпов экономической динамики — с 8,7% до 6,2%.

Безусловно, инфляция является одним из препятствий экономического роста. Но из этого отнюдь не следует, что при ее снижении экономическая динамика обязательно ускоряется. Приведенная статистика свидетельствует, что универсального правила в этом вопросе не существует. Украина, похоже, еще не готова самостоятельно ответить на него.

Но безоглядно следовать чужим советам из-за этого не стоит. Вряд ли эксперты МВФ решатся сегодня порекомендовать Японии или США «мобилизовать монетарную политику» для противодействия инфляционному давлению. И правильно сделают, поскольку экономическая динамика этих стран остается низкой и неустойчивой. А вот Украине — рекомендуют, несмотря на то, что в прошлом году инфляция в ней была ниже, чем в США, и темпы экономического роста упали в два раза.

В этой ситуации отечественный политикум должен объяснить, чем нулевая инфляция предпочтительнее 9-процентного роста ВВП.