Восстание разочарованных

Жители империй отличаются от прочего народонаселения Земли в первую очередь тем, что верят в свою особую миссию. И когда они перестают в нее верить, то империя умирает. Многие из нас помнят, как умер Советский Союз. Стоило советским гражданам осознать, что они не «впереди планеты всей», и что вовсе не свободу несут братскому афганскому народу, и что одна пара дефицитных джинсов может быть ближе к телу, чем единство всех пролетариев стран вместе взятых, империя утратила свой драйв и почила в Бозе. У меня есть несколько знакомых, которые уверены: это же вот-вот произойдет с Соединенными Штатами. И главный признак они видят не в «афганс­ком синдроме» и не в финансовом кризисе, из которого Америка все никак не выйдет, а в движении разочарованных в капитализме масс, которое, подобно компьютерному вирусу охватило сразу все ведущие страны Запада и (опять же подобно вирусу) обозначается одним коротким словом - occupy (захвати).

В рассуждениях видящих в «захватчиках» признак того, что таки да, Америка наконец-то начала загнивать, есть своя логика. Но, как всегда в жизни, далеко не все так просто, как выглядит на первый взгляд. И вполне возможно, что появление «захватчиков», скорее наоборот, свидетельствует о наличии в крови американской империи здоровой порции идеа­листического адреналина, той самой веры, которая даст этой империи силы преодолеть тяжкие времена. Ибо, категорически отрицая одно крыло американской идеологической доктрины, это протестное движение ищет альтернативу в другом ее крыле.

«Захватчики» и «чаевники»

Описание новейших протестных веяний в Америке следует начинать не с «захватчиков», а с «чаевников». Когда в первую половину президентства Обамы стало понятно, что экономические хвори страны он собирается лечить накачиванием на финансовые рынки пустых долларов (просто потому, что иной панацеи не просматривалось), часть электората встала на дыбы. Возникло движение под странным названием Партия чаепития.

Это были преимущественно белые жители американской глубинки, которые резонно рассудили, что бесконечное раздувание государст­венного долга не может закончиться добром.

«Чаепитие» было и остается ис­конно и специфически американским движением индивидуалис­тов - людей, привыкших полагаться на себя и свою общину. Лю­дей, которые верят в целительные свойства свободного рынка и подозрительно относятся к любому вмешательству государства в их жизнь. Особенно если это вмешательство благотворительное. А поскольку так уж получилось, что этнические меньшинства полагаются в Аме­рике на благотворительность государства больше, чем белое большинство, то некоторые улавливают в этом протес­те еще и расистс­кие нотки. «Чае­питие» - это идео­логический отголосок тех ранних этапов истории Америки, когда не было в ней ни налогов, ни армии, ни бюрократии в обычном смысле, ни уж тем более «позитивной диск­рими­нации». В те далекие времена идеологию нации можно было свести к двум словам - свобода, не­зависимость. Да и дискриминация была только одна - негативная.

«Захватчики» - движение противоположное по идеологии, но похожее по корням. Оно тоже родилось стихийно и тоже исходит из низов. Только низы в этом случае несколько иные. Если «чаепитие» - это движение скорее провинциалов, то «захватчики» - в основном жители крупных мегаполисов. «Чаевники» - это тусовка, в которой преобладают люди от сорока и старше. «Захватчики» помоложе. «Чаевники» собираются стаями на крупные манифестации, однако постоянные «птичьи базары» перед муниципалитетами, финансовыми биржами и министерст­вами - не их стиль. «Захватчики» занимаются именно этим. Они символически захватывают территорию (отсюда название), расставляют палатки и отказываются уходить.

«Мы - 99%!»

Началось все 17 сентября на площади Зукотти в Нью-Йорке. Организовавшись через социальные сети, сотни молодых, похожих на хиппи людей в одночасье появились из ниоткуда, разбили палатки и отказались уходить. Это выглядело как шумная студенческая вечеринка, которую устроили в пику занудным соседям. С той только особенностью, что в качест­ве «занудного соседа» здесь выступала вся корпоративная Аме­рика. А если уж вовсе начистоту - то и вся американская экономика в ее нынешнем, мягко говоря, растрепанном виде. В считанные дни аналогичные палаточные городки появились в других американских мегаполисах. Демонстрации в поддержку движения прошли в Великобритании, Франции, Германии и даже далекой Новой Зеландии.

Набор требований был настолько же обширным, насколько и обтекаемым. Обуздание корпоративной жадности. Больше рабочих мест. Банковская реформа. Ограничение влияния корпораций на политический класс. Защита экологии. Равенство полов. Сокращение разрыва в доходах между зажиточными американцами и прочим населением. Одним словом, традиционная повестка дня западного либерала. На вопрос «А при каких условиях вы разойдетесь?» ответа вообще не поступало.

Пункт относительно сокращения разрыва в доходах особенно существенен. Согласно официальной статистике, 1% самых богатых американцев владеет 34,6% национального богатства. А если не учитывать стоимость жилья, то верхний 1% владеет 42,7% национального богатства. Отсюда и лозунг движения - «Мы - 99%». Видимо, эта цифра призвана привести американских толстосумов в трепет и заставить делиться. А учитывая масштабы страны, цифра, согласитесь, действительно впечатляющая.

«Людской мегафон»

Поскольку долговременное проживание в палатках (не говоря уже об анархическом настроении некоторых демонстрантов) приводило к антисанитарии, то мэрии городов постепенно теряли терпение, начинали вставлять палки в колеса и призывать захватчиков «освободить территорию». К примеру, в Нью-Йорке «нарыли» положение, согласно которому пользоваться мегафонами можно лишь с согласия властей. А поскольку такого согласия у «захватчиков» не было, то после запрета шуметь акция должна была если не рассосаться, то, по крайней мере, притихнуть. В первую очередь речь шла о ежевечерних совещаниях так называемой Гене­ральной ассамблеи Нью-Йорка, центрального органа движения, которые проходили в шумной атмосфере и влекли за собой жалобы местных жителей.

Не тут-то было. «Захватчики» придумали штуку, которую назвали «людской мегафон». Зак­лю­чается она в том, что оратор находится в центре толпы, а на определенном отдалении находятся так называемые «ретранс­ляторы», специально поставленные люди с крепкими голосовыми связками, которые слово в слово повторяют только что произнесенную оратором фразу, чтоб услышали остальные. Свидетели этого действа утверждают, что впечатление от него вполне сюрреалистичное. И хотя «людской мегафон» временами превращается в «сломанный телефон», эффект возмездия по отношению к местным жителям был, безусловно, сокрушительным. Не удивлюсь, если кто-то проявил малодушие и попросил вернуть «захватчикам» мегафоны.

Чей это проект?

Версий относительно того, откуда у этой тусовки ноги растут, не счесть. Говорят, что за «захватчиками» стояла загадочная хакерская группа «Анонимы», которая ранее прославилась поддержкой Джулиана Ассанжа, а также бескомпромиссной борьбой с педофилами в мировой сети. Респуб­ликанцы утверждают, что «захватчиков» тайно финансирует Обама в расчете создать противовес «чаев­никам». Иные обвиняют во всем мэрию Нью-Йорка, которая не вовремя напустила на «захватчиков» полицию и тем самым придала им ореол мученичества. Еврейские организации подозревают «захватчиков» в антисемитизме и получении тайного финансирования от неф­тяных шейхов.

Это, пожалуй, первое в истории движение, в котором не американцы консультируют заграничных революционеров, а наоборот. По крайней мере, известно о неких мастер-классах, проведенных в Нью-Йорке активистами «арабской весны» из Египта и Ливии.

Одним словом, по всему выходит, что проект этот на самом деле ничей и в то же время всеобщий. Конспирологи нервно курят в сторонке. Впрочем, для них это дело привычное. А вот людям серьезным стоит задуматься, по крайней мере, о двух вещах. Во-первых, почему такие простые, банальные лозунги именно сейчас вызвали такой синхронный и вполне искренний резонанс? И второе - чем же вся эта история закончится?

Поколение разочарованных

Рискну предположить, что речь идет о чем-то большем, чем просто флеш-моб, политическая технология или даже протест против социального неравенства. По всем статистическим опросам, протестуют не бедные. Протестуют разочарованные.

Протестуют те, кто, «земную жизнь, пройдя до половины» или даже до четвертины, со всей ясностью осознал, что оказался не у дел в современной реальности. Про­тестуют те, кто всю свою жизнь слышал, что главное - это хорошо учиться, закончить более-менее престижный колледж, быть верным своей мечте - и тогда жизнь раскроется для тебя, как устрица. А выполнив все эти требования, так и не смог реализовать себя - то есть достойным образом трудоустроиться, завести семью и обеспечить тот уровень благосостояния, к которому готовил себя с детст­ва. Парадокс в том, что чем богаче и комфортнее становится общество в целом, тем больше таких людей в его передовой, молодой части, которая призвана нести вперед знамя американской мечты. Некоторые считают, что это целое поколение.

«Великое общество» и «бэби-бумеры»

Известный британский актер, бывший «Монти Пайтон» Джон Клиз написал блестящее эссе, где в свойственной ему ироничной манере извинился перед «захватчиками» за создание для них излишнего комфорта и культивацию порочных идей типа усердности в учебе или верности этой самой мечте.

В послевоенной американской реальности отсчет эпохи комфорта начинается с «Вели­кого поколения». Так американцы называют поколение фронтовиков, которые участвовали во Второй мировой, победили в ней (в том, что победили именно они, сомнений в США нет), а потом тяжело трудились, чтобы обеспечить благосостояние своим семьям. Это были люди в большинстве своем без высшего образования, но со страстным желанием дать это образование своим детям. Ибо в их понимании высшее образование было надежным ключом к успеху.

«Великое поколение» породило «великое общество» - еще один расхожий термин американского политического лексикона, связанный с шестидесятыми и началом семидесятых. Великим оно называется потому, что именно в эту пору Америка впервые по-настоящему вкусила плоды всеобщего благосостояния, а также перестала делить граждан на черных и белых. Личный автомобиль, телевизор, частный дом и регулярный отпуск у моря стали атрибутами повседневной жизни. Это был триумф и предмет для подражания.

На плечах великого военного поколения пришло поколение, родившееся сразу после войны - так называемые baby boomers. Им в какой-то степени повезло больше всего. Они застали потребительский рай семидесятых и восьмидесятых. Война во Вьетнаме расколола это поколение на две непримиримые части, но в целом она, похоже, лишь добавила ощущение полноты жизни, страсти, важного морального выбора. «Бэби-буме­ры» принесли Америке экономическую мощь, рейгановские реформы и политкорректность. Тоже неплохо.

«Будут внуки... потом все опять повторится сначала…»

Как и полагается по сценарию жизни, после «великого поколения» дедов и его продолжения в виде «бэби-бумеров» на сцену вышло поколение внуков - тех, кому все досталось на блюдечке с голубой каемочкой. Сбылась мечта дедов - внуки получили высшее образование. Вожделенный «ключ к успеху» достался всем, но поскольку дверей оказалось меньше, чем ключей, то, логичным образом, образовалась изрядная толчея.

Обнадеженные родителями и дедами внуки беззаветно грызли гранит науки и брали банковские кредиты для оплаты за обучение. Все лишь затем, чтобы очутиться в современной американской реальности, где работы хоть отбавляй, но только не по специальности.

Как пишет Клиз, это поколение выложило тысячи долларов, чтобы не жарить бургеры в фаст-фуде, а в результате не имеет другого выбора, чем работать именно там - со своими знаниями, дипломами и амбициями. Стоит ли говорить, что, кроме депрессий, побочным продуктом стала избыточная инфантильность. Это поколение мужчин, которые живут с родителями до тридцати, взрослеют к тридцати пяти, но и после этого находят истинное наслаждение в том, чтобы «резаться по сети» в Xbox. Соответственно, женщины не находят себе мужей и черпают жизненную мудрость в сериале «Секс и город».

Это поколение, которое с трудом представляет себе, что такое физический труд. А даже если бы и представляло - физически трудиться в современной Америке зачастую просто негде, поскольку большинство производств плавно перекочевали в Китай и другие час­ти мира. Можно представить тревогу «бэби-бумеров», которые понимают, что беззаботная старость, к которой они готовились всю жизнь, зависит от трудовой отдачи их детей и внуков - безалаберных, разочарованных и зависимых.

И все это - на фоне неприличных, абсурдно баснословных доходов верхнего 1%. В том числе тех самых биржевых трейдеров, которые так лихо привели страну и весь мир к глубочайшей экономической пропасти. Отсюда и горечь «захватчиков». Это горечь Нео, который обнаружил, что существует в Матрице, но так и не получил свою пилюлю - ни красную, ни синюю.

Причем, если уж продолжать метафору, то красная, социал-демократическая пилюля «захватчикам» явно предпочтительней. Они хотят видеть, как верхний 1% платит 30-40% в виде налогов. Они хотят, чтобы банки больше не выделяли десятки миллиардов на «золотые парашюты» для бездарных топ-менеджеров и золотые бонусы для удачливых. Они хотят справедливости в духе американской концепции welfare state, а она очень и очень близка к европейскому «социальному государству».

А в это время за океаном…

Проблема в том, что социально ориентированная европейская концепция общественного благосостояния тоже переживает не лучшие времена. А в чем-то - и худшие. К примеру, понятие Generaсion Ni-Ni появилось в Испании раньше, чем «захватчики» в Америке. Так обозначают 25% испанского населения возрастом до 30 лет, которые не учатся и не работают. Причем психологически себя причисляют к этому потерянному поколению более половины молодых испанцев. Стоит ли говорить, что в Италии, Португалии ну и, конечно, Греции ситуация не лучше. Не от того бросаются молодые греки на здание парламента, что с жиру бесятся. Они просто не видят выхода.

А теперь - внимание! - главная идея этой статьи. Запад пришел туда, куда пришел, не оттого, что выбрал не тот путь. Он просто быстрее других шел по пути наращивания благосостояния. Растет благосостояние - падает рождаемость - повышается стоимость труда - падает мотивация инвес­тировать и трудиться - падает благосостояние. Похоже на заколдованный круг, который нация проходит за три-четыре поколения.

Как сохранить уровень благосостояния, в том числе социальных выплат, при все более сильном разрыве поколений и нерентабельности национального производства? Удобоваримый для всех ответ пока не просматривается. Это кризис не американский, а общезападный. В перспективе - и вовсе глобальный. Ведь, если верить статистике, «беда» надвигается и в другие части мира. Кроме Европы, благосос­тояние растет и в Азии, и в Юж­ной Америке, и в Африке…