СТО ДНЕЙ ПОСЛЕ ПРИКАЗА

Исполнившиеся в прошедшее воскресенье 100 дней с момента, когда первый президент России Борис Ельцин передал власть главе правительства Владимиру Путину, прошли практически незамеченными российским политическим истеблишментом и средствами массовой информации. Еще бы! Кремль делает сегодня все возможное, чтобы 100 дней Владимира Путина начислялись не с 31 декабря 1999 года и даже не с 26 марта 2000-го, а с 7 мая — дня инаугурации второго президента России.

Именно тем, что Владимир Путин — не полноправный президент России, а все еще исполняющий обязанности главы государства, в его окружении объясняют не только дефицит принципиальных кадровых, политических, экономических решений, но и практически полное их отсутствие. Все должно произойти после 7 мая: нагрузка на день инаугурации такова, что начинает казаться: через месяц после нее российские граждане окажутся в совершенно другом государстве.

Подобная установка, конечно же, весьма утопична. Для будущего президентского срока Владимира Путина определяющими как раз являются не последующие, а предыдущие 100 дней — время в должности исполняющего обязанности. Именно в этот период определились контуры президентского стиля Путина, отличающиеся от предшествующего ельцинского примерно так же, как стиль Ельцина отличался от стиля Горбачева.

Когда приходилось принимать принципиальные решения, Ельцин вел себя как человек, взявший власть и стремящийся ею распоряжаться. Горбачев — как человек, власть получивший: его современники вряд ли забудут эти извечные колебания, консультации, уходы в тень… Больше всего на свете Михаил Сергеевич опасался взять ответственность на себя…

НАЗНАЧЕНЕЦ

Владимир Путин по существу тоже назначенец. Он был им до выборов 26 марта, и очень большой вопрос, выглядят ли в глазах нового главы государства президентские выборы свидетельством его общенародной поддержки или удачной работы команды, которая помогла ему прийти к власти. Иными словами: кем ощущает себя Путин — человеком, избранным народом, или человеком, избранным семейным «политбюро»?

От ответа на этот вопрос и зависит, какими будут, по крайней мере, первые месяцы (если не годы президентства Владимира Путина). 100 дней исполняющего обязанности продемонстрировали даже не неумение принимать решения, а очевидное нежелание их принимать. Владимир Путин может измениться после 7 мая не потому что у него окажутся развязаны руки — они и после 26 марта вроде бы у него не связаны, а потому, что решения просто необходимо будет принимать, потому что откладывать будет уже некуда! Но первые 100 дней исполняющего обязанности убедили: с каждым серьезным решением, тем более посягающим на основы системы, полученной в наследство от Бориса Ельцина, новый президент будет тянуть до последнего.

ПУТИН И ОЛИГАРХИ

На самом деле вопрос о взаимоотношениях Путина и олигархов — это не одна из частных проблем будущего президентства, а вопрос о власти как таковой. Потому что появление Владимира Владимировича на постах главы правительства, а затем и исполняющего обязанности главы государства — результат семейного и околосемейного согласия, вовремя для Путина поддержанный и материализованный силовыми структурами. Когда Путин говорит, что в его системе олигархи будут удалены от власти, это означает — удалены от него. Когда Березовский говорит, что это пожелание вряд ли будет реализовано, это означает только то, что Путин пытается не отдалить олигархов, а отдалиться от них — и большой вопрос, что у него получится.

На утверждение, что за 100 дней в этой сфере ничего не переменилось, могут возразить, что ослабло влияние Березовского, но это новость из изданий Гусинского. Действительно, группировки Березовского и Чубайса вели между собой уже привычную войну Монтекки и Капуллетти, но только Путин в этой войне отнюдь не выглядел фигурой, способной повлиять на ход событий. Не он вмешивался в происходящее: противники скорее принуждали его вмешаться. И то подлинный интерес Путин проявлял только тогда, когда речь шла о конкретных интересах президентской администрации, как в недавнем конфликте РАО «ЕЭС России» и «Газпрома».

Если мы признали, что, получив в управление РАО ЕЭС, Анатолий Чубайс превратился в олигарха, то необходимо согласиться и с той мыслью, что Владимир Путин превратился в олигарха, получив в управление целое государство. Пускай даже — в главного олигарха. Но не в Бога олигархов, как Ельцин. И не в хозяина олигархов, как Кучма. Главный олигарх — это стартовая позиция, диктуемая самой должностью президента. Для того чтобы стать над олигархами, необходимы определенные усилия, которые Владимир Владимирович не мог (или не хотел) предпринять.

ПУТИН И ЭЛИТА

Вообще, во взаимоотношениях Путина и элиты наблюдался определенный статус-кво, ничем не нарушаемый. Генералы, ободренные чеченской войной, вели между собой бесконечную схватку за место министра обороны: победителем вроде бы должен был стать начальник Генштаба Анатолий Квашнин, но Путин продлил контракт министра Игоря Сергеева, дав понять, что руководство министерством обороны не изменится. Не произошло — и, судя по обнародованным предположениям о будущем составе правительства, не произойдет и серьезных изменений в кабинете, сформированном еще Сергеем Степашиным. К моменту назначения Путина Михаил Касьянов и Виктор Христенко уже доказали свою ведущую роль в экономическом блоке, а Николай Аксененко и Виктор Калюжный — свое несоответствие занимаемым должностям. До сих пор, впрочем, и они остаются в кабинете. С региональными лидерами, вроде бы проявляющими невиданную лояльность по отношению к новому президенту, тоже мало что изменилось. Почему бы им и не проявлять лояльность, если альтернативы Путину все равно нет, он их особо не трогает, а подходят уже переизбрания на второй (а у кого и на неконституционный третий) срок! Может быть, это президент проявляет лояльность к региональным лидерам, а не наоборот? Во всяком случае, история с поддержкой — не поддержкой петербургского губернатора Владимира Яковлева склоняет как раз к подобному выводу.

ПУТИН И МИР

Борис Ельцин оставил своему преемнику внешнюю политику, основанную в последнее время исключительно на его личных связях и особо уважительном отношении Запада к мощной фигуре разрушителя коммунизма. На стамбульском саммите ОБСЕ Ельцин еще мог защитить Россию от унизительной критики раздраженных чеченской войной западных партнеров. После отставки Ельцина у России попросту не было никакой внешней политики: она лишь отплевывалась. Новое руководство оказалось неспособным просчитывать международные последствия тех или иных своих акций — вспомним нелепую историю с задержанием в Чечне корреспондента Радио Свобода Андрея Бабицкого, оскорбительное отношение к главе комиссии ООН по правам человека Мэри Робинсон как раз накануне решающего для Москвы голосования в Парламентской ассамблее Совета Европы, ожидание заместителем исполнительного директора МВФ Стэнли Фишером задержавшегося на Северном флоте Путина. В данном случае ведущим мотивом является уже не нежелание принимать решения, а самоуверенность и дилетантизм «первого дипломата». Кто хочет узнать, как это бывает, может пролистать переполненные жалобами на отсутствие интересов к рекомендациям МИДа мемуары бывшего министра иностранных дел Египта (а затем генерального секретаря ООН) Бутроса Бутроса Гали. Но Гали был министром у блестящего и опытного президента — Анвара Садата, а российским дипломатам приходится иметь дело с новичком…

Сегодня во внешней политике Путин перешел к той же тактике жестов, которая ранее отличала его внутриполитическую деятельность. Полет на истребителе в Чечню или ночь на подводной лодке — разве это не эффектно? А решение лететь в Лондон, Киев и Минск с последующим изменением маршрута на Минск, Лондон и Киев? А неожиданный звонок президенту Польши Александру Квасьневскому с сообщением о найденных новых захоронениях жертв катынской трагедии и предложением совместно узнать всю правду о Катыни — звонок за день до 60-летнего юбилея катастрофы под Смоленском — разве не эффектный жест?!

За всем этим, однако, не просматривается стратегического видения будущих отношений с Западом, Беларусью, Украиной, странами Центральной Европы… Как не просматривается стратегического видения будущей внутренней политики Владимира Путина в его заявлениях о том, что восстановление морального климата в обществе важнее его экономического развития, в рассчитанной явно напоказ работе центра Германа Грефа, коллекционирующего пожелания экономистов и политологов.

Иллюзия деятельности — хорошо сработанная, местами даже увлекательная иллюзия — стала главным содержанием первых 100 дней Владимира Путина. Очевидно, что наступает время реальных действий. Есть ли, однако, у нового президента возможность к ним перейти?