Прибывший с визитом в Вашингтон министр иностранных дел России Игорь Иванов дал понять американцам, что Россия не может решать за руководителей стран СНГ, участвовать им или нет в антитеррористической операции. Это не совсем так: в день, когда руководитель российского внешнеполитического ведомства находился в Штатах, секретарь Совета безопасности России Владимир Рушайло вел в Ташкенте трудные переговоры с президентом Узбекистана Исламом Каримовым, а начальник Генштаба Анатолий Квашнин встречался в Душанбе с руководством Таджикистана. О телефонных консультациях Владимира Путина с коллегами-президентами стран СНГ я уже и не говорю. И все же заявление Иванова несколько отличается от тех, что делали на протяжении нескольких дней другие российские официальные лица. Оно показывает, что Москва маневрирует, что сегодня она не может ни отказаться от поддержки антитеррористической акции американцев, ни поддержать ее полностью, что в России всерьез обеспокоены тем, что теперь с ней попросту не будут считаться.
Когда в первые же часы после террористической атаки на Соединенные Штаты президент России Владимир Путин выступил с весьма жестким заявлением, в котором назвал происшедшее атакой на всю цивилизацию, это стало признаком меняющейся на глазах международной обстановки. В своих оценках происшедшего в Америке президент России оказался практически единодушен с президентом Соединенных Штатов, а руководители российских силовых ведомств общались со своими американскими коллегами как с союзниками. Телеканалы этим же вечером показывали москвичей, которые собирались у американского посольства с цветами и зажженными свечами. Обозреватель московской газеты «Известия» по этому поводу заметил, что наконец-то был дан ответ на «проклятый» русский вопрос о том, где все-таки находится Россия — в Европе или в Азии. В то время, как иракцы и палестинцы плясали на улицах, россияне смотрели на экраны своих телевизоров со слезами на глазах — вот, мол, и весь ответ…
Но, когда первый шок прошел, оказалось, что в российской позиции — и в позиции властей, и в позиции общества — не все так просто. Во-первых, практически половина участников всех проводившихся в эти дни социологических опросов склоняются к формулировке «людей жалко, а Америке так и надо», немало тех, кто сегодня вспоминает войну во Вьетнаме или акцию НАТО против Югославии и объясняет все происшедшее реакцией на стремление Вашингтона стать «мировым жандармом». Среди таких людей немало испытывающих просто-таки животную радость по поводу «унижения зазнавшихся американцев». Правда, такого рода мнения особо не прорываются в СМИ, большинство которых заняло неожиданно откровенную прозападную позицию. Но зато в газетах можно прочитать высказывания многих политиков, которые, будто бы забыв о том, что происходило в Чечне, предостерегают Запад от бомбардировок, которые могут привести к значительным жертвам среди мирного населения, от войны с целыми народами и призывают Россию уклониться от участия в будущей акции возмездия, а Соединенные Штаты — пересмотреть свою внешнюю политику. Причем нередко это мнения людей весьма влиятельных — так, с подобным заявлением выступил на днях председатель Государственной думы Геннадий Селезнев.
Не менее противоречива и позиция самой власти. Складывается впечатление, что российское руководство пока что не способно мыслить глобально, стратегически, понять, что находится в совершенно изменившемся мире. Разумнее всех — и это неожиданность — держится президент, продолжающий делать жесткие заявления и проводящий консультации с коллегами о совместной борьбе с терроризмом. Но на уровне ведомств все куда более невразумительно. Очевидно российское желание использовать ситуацию для того, чтобы действовать в Чечне, не оглядываясь на Запад, и реабилитировать все свои предыдущие действия, ссылаясь на опасность международного терроризма. Но, во-первых, совершенно непонятно, как это может быть использовано реально, что может быть усилено: в Чечне уже все было — и ковровые бомбардировки, и многочисленные «зачистки» населенных пунктов, а между тем через несколько дней после терактов в США отрядам Аслана Масхадова удалось захватить и в течение почти целого дня удерживать второй по величине город Чечни Гудермес. Во-вторых, в своем стремлении провести параллель между чеченцами и организаторами терактов в Америке российские спецслужбы действуют несколько неуклюже: стоило ли так быстро обнаруживать в Чечне учебник по управлению «Боингами»?
Затем стало очевидным, что Россия страшно боится потерять то, что в Москве привыкли считать своей «сферой влияния», проще говоря — страны СНГ. Российский министр обороны Сергей Иванов поспешил сделать заявление о том, что воздушное пространство и территория стран СНГ не будут использоваться в возможной американской операции против движения «Талибан». Это заявление министра выглядело бы странно само по себе — вряд ли даже очень высокопоставленный чиновник одной страны может делать заявление от имени других без всяких консультаций с ними, такого рода бестактность редко допускалась даже во времена Варшавского Договора. Но практически сразу же Иванова опровергли и в Ташкенте, и в Астане. Режим Душанбе, практически полностью зависящий от российского военного присутствия, успел сделать два противоречащих друг другу заявления — вначале об открытии воздушного пространства для американцев, затем о невозможности сделать это, затем смягчил свою позицию президент Ислам Каримов — как раз после уже упоминавшихся переговоров с Рушайло… Кроме этой вряд ли своевременной борьбы за иллюзорную «сферу влияния» существует еще и неготовность России отказываться от своих «традиционных союзников», вернее — традиционных союзников Советского Союза, оказавшихся сегодня в списке государств-спонсоров мирового терроризма. А между тем побывавший в Москве заместитель госсекретаря США Джон Болтон сказал своим российским собеседникам, что отныне тема нераспространения ядерных технологий — то есть извечный спор о российском сотрудничестве с Ираном — становится частью проблемы борьбы с террористической опасностью. Вот только готова ли Москва к такой переоценке?
На сегодняшний день Россия готова прежде всего к жестким заявлениям в адрес террористов. Во внешней политике, во взглядах на международную ситуацию российская политическая элита за редким исключением живет в мире иллюзий и очень не хочет выбираться из этого мира на воздух, пропитанный дымом от сгоревших нью-йоркских небоскребов. Возможно, это нежелание связано еще и с элементарным страхом: до 11 сентября Россия была фигурантом сложной политической игры, позволявшей ей хотя бы в собственном представлении сохранять образ супердержавы. Теперь все изменилось. Даже российские СМИ называют единственной супердержавой Соединенные Штаты. В Москве могут беспокоиться, что американцы, всерьез встревоженные собственным будущим и собственной безопасностью, больше не захотят никаких игр, а начнут разговаривать с Россией жестко и требовательно — и нежелание отвечать конструктивно будет восприниматься миром уже не как стремление сохранить независимость в принятии решений, а скорее как нежелание бороться с терроризмом, встать на сторону защищающейся от фанатиков цивилизации. Кроме того: что смогут противопоставить в России терроризму, помимо слов? Смогут ли защитить страны Центральной Азии не от спорадических набегов оппозиционеров, а от настоящей войны? Что предпримут, чтобы не допустить роста антизападных настроений среди мусульманского населения самой России после начала акции возмездия? А ведь эти настроения могут стать искрой, которая воспламенит уже весь Северный Кавказ — в ситуации, когда чеченский тупик очевиден и Сергей Иванов уже обещает, что российская армия будет находиться в Чечне всегда…
России придется в конечном счете определиться. Ее руководители должны решить, чего они боятся больше — усиления роли Америки как единственной сверхдержавы и лидера антитеррористической коалиции, или же эскалации террора на собственной территории, новых войн и взрывов? На самом деле у России, собственное мусульманское население которой возрастает с каждым годом, выбора нет — будущность ее как государства возможна только в мире, в котором террор будет побежден...