Постсоветский парадокс: демократия в Украине, автократия в России

Последние несколько лет события в бывшем Советском Союзе интриговали иностранных политологов и удивляли неспециалистов: почему две самыe большиe страны в Европе развивают­ся противоположными путями? Россия возвратилась к авторитариз­му, в то время как Украина, кажется, эволюционирует в демократическом направлении. Чем вызвано такое различие, несмотря на то что обе эти нации принадлежат к восточнославянской, православной культуре и их истории переплетаются?

Ответы представителей международных общественных наук часто фокусировались на специфических обстоятельствах преобразований в Украине и России с 1990-х. Так, украинский раскол на две региональные и политические культуры недавно сравнивался украинским социологом Иваном Качановс­ким с более трагическим разделени­ем Молдовы. И в Украине отсут­-
ствие культурного и религиозного единства создает многочисленные проблемы, но оно также способствовало и развитию плюрализма. Непростая ситуация между исторически различными областями Га­личины, Волыни, Закарпатья и Бу­ковины, с одной стороны, и Восточ­ной и Южной Украиной — с другой, означает, что политический пейзаж страны стал, по словам торонтского политолога Лукана Вэя, «плюралистическим по определению». Культурно-исторические особенности географической дифференциации населения Украины, не являясь сами по себе фактором, способствующим возникновению демократии, тем не менее представляют собой, как показал канзасский специалист по украинской политике Пол д’Аньери, помеху для непомерной централизации власти.

Российская Федерация, напротив, хотя и многонациональная, но все же, по сравнению с другими государствами современного мира, относительно однородная страна: 80% населения — русские, среди которых мало культурно-исторических различий. Остальные 20% населения делятся на маленькие народы и диаспоры. Они играют важную роль для самоопределения РФ как полиэтнического государ­ства. Однако как коллективные деятели эти — часто географически раздробленные — меньшинства имеют недостаточно прямого влияния на формирование основных направлений политики в Москве и не представляют собой консолидированную политическую силу. Россия к тому же пострадала, по определению ведущего стэнфордского специалиста по российской политике Майкла Макфола, от своей «незаконченной революции». Не доведенная до конца, начатая в 1990-х трансформация России, а особенно незавершенность ее новых демократических институтов, всегда была преградой для ее развития. В конечном итоге это привело к авторитарной реставрации Путина. Сходные аргументы сосредоточивались также на подрывающих процесс становления плюралистического общества результатах чеченской авантюры Ельцина в 1994 году или на сом­нительных политических последствиях владения Россией крупными энергетическими запасами.

Хотя эти объяснения и представляются важными, они не отвечают в полной мере на вопрос, почему Украина — пока единственная из республик, образовавших в 1922 г. СССР, — видимо, находится на пути к консолидированной демократии. Дополнительные объяснения могут быть найдены в истории Украины. Или, скорее, в ее исторической мифологии.

Прежде всего вековая борьба Украины за политическую автономию и независимость от иностранного господства является преобладающей темой современной украинской историографии. Как указывал, среди прочих, ведущий западный украиновед Тарас Кузьо, Украина может осмысляться как постколониальная страна, где мощный освободительный, антиимперский национализм в основном поддерживает демократические тенденции, а не противодействует им. Кроме того, политика поиска идентичности в современной Украине часто обращается к досоветским протодемократическим тенденциям, которые рассматриваются как основополагающие для украинской нации и демонстрирующие ее принадлежность к Европе.

Так, например, идея демократического правления относится к эпохе Киевской Руси IX—XII столетий, считающейся золотым веком украинской преднациональной государственности. Киевская Русь представляется как государство с зачаточной демократией в форме местных собраний (вече). С возникновением Казацкого Гетманата в XVI столетии появляется еще одно украинское предгосударство, играющее важную роль в современной национальной идентичности. Члены Казацкой Рады избирали своего военачальника — гетмана. Кроме того, гетман Пылып Орлык в 1710 году создал проект одной из первых в мире конституций, которая стремилась преобразовать Гетманат в выборную монархию. Во время революционных событий 1917—1918 гг. на короткое время была создана Украинская Народная Республика, возглавлявшаяся Центральной Радой. Ее состав представляли делегаты всех крупных политических партий.

Еще более важно, чем сам фактический ход истории, то, что эти и некоторые другие эпизоды украинской истории сформировали исторические мифы, которые сегодня определяют национальную идентичность. Украинцы видят себя обладателями традиций своеобразного индивидуализма и любви к свободе. Эти особенности национального характера иногда упоминаются для объяснения кажущейся неспособности Украины обеспечить свое самоопределение. Однако в последние годы они также способствовали демократизации страны в том смысле, что элита страны вела себя умеренно, избегая силового варианта развития событий, и стремилась к поиску консенсуса в решении конфликтных ситуаций, например, во время оранжевой революции в 2004 г.

Все это отличается от историо­графии и автостереотипов, доминирующих сегодня в России. Безусловно, российская история тоже имела множество протодемократических тенденций. Россия может предъявлять свои права на наследие Киевской Руси и казацкой вольницы. Кроме того, в средние века в городах-государствах Новгороде и Пскове существовало вече — коллективные правящие органы, происходили выборы представителей исполнительной власти, формировалась зачаточная система сдержек и противовесов. Позднее на Земском соборе был избран первый царь династии Рома­новых — Михаил. Его потомок Алек­сандр II в 1861 г. начал Великие реформы. В конечном счете преобразования, начатые «царем-освободителем» и продолженные во время революции 1905—1907 гг., возможно, привели бы к появлению конституционной монархии по западноевропейской модели. Увы, они были подорваны разрушительными последствиями Первой мировой войны.

Эти факты, конечно, хорошо известны в России. Однако они играют относительно незначительную роль в национальной мифологии и самовосприятии многих русских. Вместо этого положительные оценки таких фигур, как Александр Невский или Петр Великий и частично даже Иван Грозный и Иосиф Сталин до сих пор доминируют в национальной исторической памяти россиян. Эти государственные деятели были успешными военачальниками и в некотором смысле модернизаторами. Но они также сконцентрировали власть в своих руках и не терпели ограничений своих прерогатив. Даже самый прозападный среди царей России, почти повсеместно обожаемый Петр играл двойственную роль в российской истории, так как модернизированное Петром Великим государство было в то же время сверхцентрализованным, если не сказать протототалитарным.

В некотором смысле этим можно объяснить и головокружительный — хотя и определяемый, в основном, ценами на энергоносители — взлет Путина. Скорее удачливый, нежели великий лидер, современный российский президент выступает в имидже нового Петра: Путин — авторитарный вождь, но и (якобы) эффективный модернизатор.

Ни многогранная история русского народа, ни судьба его многочисленных гениев, часто подвергаемых преследованиям власти, не определяет взгляд великороссов на историю своей родины. Вместо этого имперское наследие вооруженного могущества, территориальной экспансии и побед в войнах — это то, что, по мнению многих русских, делает их уникальными.

Большинство же украинцев рассматривают Запорожскую Сечь не как военный орден (чем она, частично, видимо, была), а как цитадель свободы. Элита Киева приветствовала распад Советского Союза как освобождение. Напротив, глубокое огорчение русских по поводу потери их империи и статуса супердержавы заставило некоторых наблюдателей говорить о «веймарском синдроме» и сравнивать постсоветскую Россию с преднацистской Германией.

Историческое прошлое — это, очевидно, не все. Как показывает развитие постнацистской Германии, облик страны может меняться быстро. Однако пока Россия и другие постсоветские республики будут придерживаться национальной мифологии, которая не уделяет особого внимания протодемократическим началам в их истории, они останутся в ловушке своих авторитарных традиций. Украина дает им пример того, как страна может порвать с непригодным прошлым и создать плюралистическое государство, используя соответствующие (даже если иногда в чем-то идеализированные) прецеденты своей национальной истории.

Д-р Андреас Умланд преподает в Киевском национальном университете им. Тараса Шевченко, составитель «Бюллетеня русского национализма» (groups.yahoo.com/group/russian_nationalism). Д-р Ингмар Бредис преподает в Национальном университете «Киево-Могилянская академия», где участвует в создании новой магистерской программы по немецким и европейским студиям (dsg.mohyla.uni-jena.de).

Перевод с английского
Елены Сивуды