Лето 2018 года выдалось чрезвычайно насыщенным с точки зрения международной политики. На евразийском пространстве от Лондона до Пекина прошел парад саммитов и важных двусторонних визитов с участием лидеров практически всех мировых центров силы. Анализ множества деклараций, заявлений и твиттов, заполнивших новостной эфир, позволяет сделать некоторые общие выводы о системных трансформациях мировой политической системы, которые, как оказалось, значительно глубже, чем еще год назад предсказывали самые известные футурологи.
Ярким примером стал саммит НАТО, состоявшийся 11-12 июля в новой штаб-квартире альянса. Впервые его посетил президент США Дональд Трамп. Трамп все время говорил о деньгах – и объявил о достижении договоренности, что страны альянса уже через полгода начнут выделять до 2% ВВП на оборону. В закрытом режиме Трамп даже произнес цифру 4%, что выглядит абсолютной фантастикой, ведь даже США сегодня не дотягивают до этого уровня. По результатам саммита была принята достаточно сильная декларация, однако ключевые вопросы остались. В какой мере США готовы и дальше защищать мировой либеральный порядок? Как быть с усиливающимися правыми и популистскими тенденциями в ключевых столицах Европы? Можно ли доверять заявлениям Трампа сегодня, если вчера он утверждал, что Североатлантический альянс "себя изжил"?
Недоверие и непонимание логики США ширится не только среди европейской элиты, но и на уровне рядовых избирателей. На данный момент только 5 стран НАТО выделяют 2% ВВП на оборону. По мнению западных экспертов, если ситуация не изменится кардинально, то уже через год, к семидесятилетию НАТО, дискуссии в рамках альянса будут проходить совсем в другом ключе. Для Украины это крайне важный, критический период, поскольку и мы вступаем в полосу выборов. Вся крымско-донецкая авантюра Путина имела главной целью смену режима в Киеве, если не на дружественный, то хотя бы на нейтральный по отношению к Москве. Другой целью было принуждение Запада к диалогу. Похоже, ответ на вопрос о достижимости этих целей будет получен уже очень скоро.
Любое взаимодействие с НАТО является важнейшим аспектом внешней политики Украины. Именно расширение НАТО стало тем главным раздражителем, который вызвал агрессию России. В Украине Путин воюет не с Майданом, а с ЕС и НАТО как с коллективным Западом. В Брюсселе же, если и осознают угрозу с Востока, то не хотят вступать в открытую конфронтацию с Москвой. Германия, Франция и Нидерланды - против нашего членства, Венгрию в этот раз удалось обойти, однако крикливый Орбан не успокаивается и намеревается и дальше блокировать сближение Украины с альянсом. Параноидальная реакция Кремля на планы размещения в Восточной Европе систем ПРО и радаров, диалоги о предоставлении Грузии и Украине ПДЧ, принятие новых членов сначала нашла отражение в мюнхенской речи Путина в 2007 г., затем - в агрессии против Грузии в 2008-м, затем – в оккупации части территории Украины в 2014-м. Нападение на Украину стало возможным еще и потому, что Запад спасовал перед натиском России, и ПДЧ, который должен был быть предоставлен Украине и Грузии еще на Бухарестском саммите в 2008-м, так и не стал реальностью. Обама не смог или не захотел противостоять агрессивной России ни в Украине, ни в Сирии. В то же время процесс расширения альянса, против которого протестовал Путин, продолжился. Особенно удивительным является принятие в альянс Балканских стран, которым непосредственная агрессия не угрожает. Грузия и Украина расплачиваются территориями за политику расширения НАТО, Украина реально участвует в боевых действиях против ядерного государства, которое не считает ни свои, ни чужие потери, а принимают туда государства Балкан. Объяснение, почему так происходит, лежит как бы на поверхности. Можно обвинять во всех бедах Путина или собственную элиту, однако проблема, как представляется, на самом деле значительно глубже.
Мировой порядок нарушен. Мы живем в эпоху кризиса послевоенных институтов безопасности и слабых лидеров, боящихся принимать смелые решения и нести за них ответственность. Повсеместно популизм подменяет настоящую политику, а поиск внешних врагов, призывы к сохранению стабильности и создание атмосферы "чрезвычайной ситуации" если не де-юре, то де-факто стали нормой политической жизни. Даже Трамп, похоже, убежден, что интересам США угрожает не Россия, а чрезмерное потакание аппетитам Германии, дефицит в торговле с Китаем и иммиграция из Мексики. Оказалось, что политикам стало выгоднее говорить не о позитивных перспективах, которые могли бы стать планом развития общества, а о том, что главной целью является не допустить ухудшения. США и ЕС фактически столкнулись с последствиями ими же осуществленной глобализации, когда построенные в интересах ведущих стран Запада институты мировой политики и экономики оказались не готовыми к возникновению столь явного дисбаланса между "богатыми" и "бедными", который наблюдается сегодня.
С простой логикой Трампа спорить сложно. У США огромный внешний долг, самые большие в мире расходы на оборону и торговый дефицит с основным экономическим соперником – Китаем. При этом именно на США как бы возлагается главная ответственность за международную безопасность, в частности в противостоянии с Россией. В понимании Трампа это нарушает логику взаимоотношений – с потенциальным агрессором не торгуют и не играют в футбол. И если именно Россия – главный соперник, то можно попробовать с ним договориться (это просто дешевле), а не углублять конфронтацию. Трамп справедливо полагает, что технологическое преимущество Запада неоспоримо. США опасаются не физического уничтожения, а вмешательства в выборы, внутреннюю политику, создания очагов напряженности на территории других стран, откуда может исходить угроза жизненным интересам США. Трамп не боится ядерной России, но опасается механизмов гибридной войны, против которых защиты еще не придумано. Какие-нибудь пранкеры, технологический сбой в электронных сетях, дезинформация, волюнтаризм с точки зрения ущерба могут оказаться опаснее ядерных ракет. Путин понимает это и именно поэтому выстраивает отношения с США как бы по сценарию холодной войны, через инициирование подписания новых соглашений, в том числе по ядерному оружию. На самом деле любые соглашения с Россией могут быть и будут нарушены - рано или поздно. Без надежной системы наказания нарушителя, а она, как показывает опыт, отсутствует, никакие договоры не могут гарантировать безопасность.
Россия активно работает над построением системы политического влияния в ключевых странах Европы, основанной на множестве взаимодействующих факторов. Это и политическая альтернатива однополярному миру с доминированием США, и экономические дивиденды от торговли нефтью и газом, и прямой шантаж, и подкуп. В Москве справедливо полагают, что и на Западе ничто человеческое элите не чуждо. Почему же мы в Украине все же выбираем Запад? Точно не потому, что он идеален. Просто там все же лучше, чем с имперской Россией. Перефразируя Черчилля, можно сказать, что современный Запад – это не лучшая конфигурация, частью которой хотелось бы стать, но лучшей пока человечество не придумало.
Даже в государствах, считающих себя развитыми и демократическими, произошло своего рода насыщение демократией и, как следствие, трансформация изначальных принципов делегирования власти. Все чаще наблюдается монополизация права на власть узкими группами людей, провозгласившими себя элитами. Однажды избранные, они считают, что без них государство не сможет существовать. В эпоху стремительной информатизации и развития технологий коммуникаций оказалось, что демократические процессы работают лишь частично и приводят к очень медленной смене элит, которые просто не поспевают за технологическим и социальным прогрессом. Отсутствует приток новых идей, элиты оказываются просто не готовыми к стремительному изменению обстановки. Динамика развития обществ не соответствует вызовам времени. Больше нет возможности по шесть месяцев принимать законы и продолжать рассылать бумажные приглашения. Подобная ситуация не только в Украине, но и на Западе, хотя там эта система работает более эффективно. Не случайно именно Конгресс США, который подлежит контролю избирателей каждые два года, является оплотом американской демократии.
В государствах, где система сдержек и противовесов выстроена не столь виртуозно, все чаще оказывается, что демократически избранная власть становится неким "коллективным правителем", который контролируется очень узкой группой лиц. Такую систему власти можно назвать "картельной демократией". Она оказывается вполне способной довольно долго проецировать свою волю через контроль над СМИ, силовыми структурами и судами. Контролируемый хаос в политической жизни и в законодательном поле, полное пренебрежение к интеллекту, отсутствие социальных лифтов, прямой связи между качеством работы и уровнем жизни – вот характерные признаки "картельной демократии". Когда законы отсутствуют – это полбеды, но когда они есть, однако повсеместно не выполняются – наступает коллапс государственной машины. В таких условиях никакие вызовы решить невозможно. Как говорил Отто фон Бисмарк, "С плохими законами и хорошими чиновниками еще можно управлять государством. Но при плохих чиновниках не помогут и самые лучшие законы".
Если проанализировать весь комплекс факторов, определяющий уровень развития и степень влияния того или иного государства на глобальной арене, то может показаться, что автократические режимы типа российского, китайского или турецкого являются более эффективными, чем чересчур сбалансированная президентская вертикаль США или сложносочиненные парламентские демократии Европы. В автократиях не бывает неустойчивых коалиций, происходит минимум громких отставок, зато присутствует иллюзия дебатов, происходящих, на самом деле, лишь среди членов политического "картеля". Скорее всего, и об этом свидетельствует опыт многих стран Азии и Южной Америки, автократия действительно эффективна, но лишь в краткосрочной исторической перспективе. При "забеге" на длинную дистанцию на смену центральной единоличной власти должна приходить надежная система представительской демократии, но построенная так, чтобы обеспечивать эффективную сменяемость и подотчетность элит. "Коллективный правитель" ничем не лучше единоличного.
Не следует также забывать, что кроме формы осуществления власти важную роль в развитии государства должна играть центральная национальная идея, возможно – политическая идеология, которая являлась бы доминирующей в обществе, причем именно среди большинства населения, а не только среди части избирателей. Такая идея – свободы, "плавильного котла", американской мечты – лежит в основе построения американской модели государства. Китай исходит из тысячелетних традиций философии Конфуция и Лао-Цзы (которые прекрасно сочетаются с коммунистической идеологией), Израиль очень жестко, на грани нарушения прав человека, придерживается концепции "еврейского государства". Кроме "союза угля и стали" в основу ЕС была положена мечта о "единой Европе" без границ, а новая, автократическая Турция, не скрывает своей гордости за Османское прошлое. Россия предпринимает попытки концептуализировать идею "русского мира", хотя, как и во всех остальных случаях, у нее все равно получается автомат Калашникова. Именно здоровая идеологическая подоплека общества служит тем важнейшим фактором, который удерживает элиты демократического общества от превращения в "картель". Вопрос о том, что важнее – ценности или материальная выгода - является одним из центральных для элит, и с этим выбором рано или поздно сталкиваются все. Только степень зрелости нации, сила ее демократических институтов определяют правильный выбор. Внутреннее единство, основанное на соблюдении прав человека, законе, равном для всех, прозрачности и честности власти является основой того уважения, на которое может рассчитывать государство на международной арене. Было бы преувеличением сказать, что все демократии в альянсе – идеальны, но что касается новых членов, то с "картельным" вариантом в НАТО не берут.