Однажды, пять лет спустя

В промежутке между первым апреля и первым мая отечественные политики демонстрируют избыточную активность. Порывшись в газетных подшивках либо обратившись к Интернету, вы отыщете массу тому подтверждений. Отчего небожители склонны к оригинальным высказываниям и неожиданным деяниям после дня дурака и перед днем солидарности, одному Богу ведомо.

Действующий гарант исключением из правил не стал. Его витийства на последней пресс-конференции не оставили равнодушными никого. Для начала Виктор Андреевич изрядно потешил общественность бесстрашным признанием в готовности участвовать в грядущей президентской гонке. Затем зело озадачил рассказами о несметном числе положительных изменений, случившихся в государстве за истекшие пять лет. Подытоживая сказанное, оратор даже не предположил, он безапелляционно заявил: сегодня никто не захочет вернуться в 2004-й.

С Банковой, конечно, виднее. Однако Ваш слуга покорный убежден: миллионы сограждан с великим удовольствием согласились бы снова очутиться в недавнем прошлом. И на то есть масса причин. Немало найдется тех, кто просто хотел бы заново пережить Майдан. Тысячи участников оранжевой революции нынче стыдятся предаваться публичным воспоминаниям о минувших днях. Что, впрочем, не мешает многим из них признаваться самим себе: помаранчевые события стали самым ярким эмоциональным переживанием в жизни.

Не устаю повторять, что раскаиваться ветеранам Майдана не в чем. Вопиющая неадекватность Ющенко вовсе не повод для запоздалого возвеличивания Кучмы. Виктор Андреевич оказался на удивление «левым» президентом, но кто сказал, что «Данилыч был прав»? Наводнение ничуть не хуже и ничем не лучше пожара. Разговоры о преимуществах одного бедствия перед другим лишены смысла. Особенно, если у вас нет ни помпы, ни огнетушителя. Забавно, не правда ли — на фоне бездарности Ющенко даже Кучму можно попытаться выставить образчиком мудрости. Фактическая реабилитация предыдущего гаранта (случившаяся под занавес правления гаранта нынешнего), наверное, является главным итогом пятилетнего властвования «мечтателя из Безрадичей». Если точнее — приговором его состоятельности как общенационального лидера.

Однако в 2004-й неотвратимо тянет не только изголодавшихся по острым ощущениям. Влечет туда и прагматиков. Тех, кто верит, что случись все снова, многое можно будет изменить. Имя им — легион, и проживают они по разным берегам Днепра, говорят на разных языках, молятся разным богам. Одни уверены, что Ющенко украл победу у Януковича. Другие убеждены, что Ющенко украл победу у тех, кто проголосовал за него.

А еще 2004-й манит тех, кто помнит, что пять лет тому он был богаче. И речь не только и не столько о материальном достатке (хотя, наверное, для многих и о нем тоже). Разве что только в далеком уже 1991-м страна испытывала подобное изобилие мечтаний. Миллионы жили ожиданием того, что их жизнь наконец-то наполнится иным качеством, новым смыслом. Пускай и связывались грядущие перемены с разными именами, разными шагами и разными лозунгами.

Обманули всех.

Вот почему, по моему скромному разумению, неудачное поминание 2004-го должно занять заслуженное топ-место в рейтинге нелепиц от Виктора Андреевича.

Писано-переписано о том, что неловкие попытки Ющенко присвоить себе лавры установителя прав и свобод, попахивают банальным плагиатом. Напрягите память: ограниченная свобода слова и осторожная свобода политической деятельности возникли не благодаря Ющенко, а вопреки Кучме. Их появление (объективно предопределенному) и сделало возможным триумф оранжевого кандидата.

Заслугой Ющенко можно считать разве только то, что он не мешал развиваться уже возникшему. Кое-кто полагает: речь идет не о сознательной позиции, а о тривиальном недосмотре. Мол, Ющенко просто было лень прикрыть дверь, не им отчиненную. А когда решил бороться со сквозняком, то уже не хватило силенок идти против ветра.

Свобода слова в журналистике и свобода дела в политике возникли как осознанная необходимость. Ибо был на них спрос. Общество ждало перемен. А что востребовано сегодня?

Свобода слова? Мне кажется, во времена запретов и репрессий честности было больше. В любом случае почти всегда можно было отличить правду от лжи. Сегодня это сделать практически невозможно. Нынче не поймешь, где правда, где ложь, где пиар. Тем более что кое-где, кроме пиара, вообще ничего не осталось. Стоило ли бороться за свободу слова, чтобы превратить флагман отечественного ТВ в ретранслятор зарубежного «мыла»? Два десятка сериалов от российских и мексиканских производителей, сдобренные парой выпусков новостей, открывающихся сюжетом об украденном чемодане. И не нужны никакие темники. А чем лучше другой медиа-тяжеловес, где «бесхозный» (сиречь объективный) сюжет может появиться только в ночь с субботы на воскресенье, и то по недосмотру? Чем наводнение лучше пожара?

Что еще? Свобода политической деятельности? Главное достижение в этой сфере за последние пять лет — легализация покупки избирателей. При Кучме такая демократия действительно была невозможна.

Повинна ли власть в том, что свобода приобретает контуры вседозволенности, а демократия ошибочно принимается за безнаказанность? Как по мне, да.

Честность и в политике, и в журналистике во времена Кучмы отнюдь не была безрассудным порывом. Она, скорее, являлась осознанной миссией. Надежды миллионов конвертировались в поступки десятков. Именно потому единицы, приносившие себя в жертву, порождали у сотен желание подражать. Страна жила напряженным ожиданием перемен. И чем ближе оказывался рубежный 2004-й, тем отчетливее стано­вились контуры этих ожиданий.

Мудрец Бенджамин Дизраэли, один из самых знаковых британских премьеров, однажды произнес: «Мы живем в эпоху осмотрительности: теперь уже вожди следуют за народом». Украин­ские вожди продемонстрировали верх неосмотрительности — они следовать народу, их избравшему, не пожелали.

Об ошибках Ющенко сказано много — и справедливого, и не очень. Рискну назвать по имени ту, что считаю главной. Он лишил народ (который в свое время самонадеянно называл своим) надежды на скорое обретение самоуважения.

От рожденных ползать трудно требовать исполнения фигур высшего пилотажа. Но нам хотелось полета. Хотелось, чтобы не было стыдно показывать свой паспорт на любой границе. Хоте­лось качественных дорог, вежливых милиционеров, справедливых судей, чистых больничных палат, светлых школьных классов, отремонтированных подъездов, прозрачной процедуры регистрации бизнеса. Одним словом, всего того, что ассоциируется со словом «цивилизованность».

На этом фоне выглядело абсолютно не важным, за какую сумму и кому именно продадут «Криворожсталь», сколько будет палат у парламента и кто будет платить за строительство «Мистецького Арсенала»

Майдан был бунтом против серости. Нам хотелось стать полноценной составляющей мира. Его частью. Не сателлитом, не попрошайкой, не проблемой, не геополитическим недоразумением. Майдан был мятежом, поднятым теми, кому надоело, что наши многочисленные стратегические партнеры решают наши проблемы за нас, без нас и чаще всего не в нашу пользу. Майдан был восстанием против тех, кто избрал нашим будущим местечковость. Независимо от того, во что это хуторянство рядилось — в вышиванку или косоворотку.

Массовая поддержка Ющен­ко, небывалый рейтинг доверия к нему объяснялись, в первую очередь, тем, что уставшая от собственного провинциализма страна захотела увидеть в нем нового, модернового, современного политика. Он выглядел лотерейным билетом в будущее. Но оказался жетоном в прошлое.

Ющенко начал хоронить себя с первых дней — настолько шокирующим было несоответствие задач, за которые он брался, тем целям, для исполнения которых его выбирали.

Неадекватность стала визитной карточкой нашей власти. За что бы она ни бралась. Что важнее? Возвести памятник Гонгадзе или отыскать и покарать его убийц? Снабжать титрами на государственном языке откровенно антиукраинские фильмы (снятые на нашей натуре с участием наших актеров) или обеспечить развитие собственного кинематографа?

Важно исполнить предписание Конституции и выдворить Черноморский флот в установленные сроки. Но куда важнее построить собственный. Важно сохранить память о миллионах жертв Голодомора. Но скорбь о безвременно ушедших поколениях не должна мешать заботиться о поколениях грядущих. Возведение чудовищно безвкусного и циклопически огромного монумента погибшим от голода можно называть патриотизмом. А можно цинизмом. Если сравнить смету на один памятник и общие расходы на медицину. И если представить, сколько средств уходит в злополучные «откаты».

Украина неадекватна от малого до великого. Иностранцы, часто посещающие столицу, уже не удивляются засилью дорогих автомашин, но никак не могут привыкнуть, как в столице европейского государства могут существовать такие дороги. И отчего на доброй половине этих дорог практически напрочь отсутствует разметка.

Можно декларировать свою европейскость, а потом искренно удивляться, почему тебя все равно принимают за провинциала. То ли выражение лица выдает, то ли волочащиеся шаровары? Европеец первым делом построит дорогу. Хуторянин — купит машину.

Боец УПА с ППШ еще может быть примером для подражания для части молодежи на Западе. Шахтер с отбойным молотком уже не может быть им даже на Востоке. Новый герой, герой нового времени не появился. Хотя его появления ждали.

Наши вожди пересели с «мерсов» на «порши». На этом их эволюция закончилась. И закончилась наша надежда на цивилизованный выбор Украины. С грядущими выборами трудно связывать какую-то надежду. Ибо все, кто имеет шанс взойти на вершину, уже имели возможность продемонстрировать свой провинциализм.

Кто способен сделать из Украины государство, достойное уважения? Кто способен переступить через собственную местечковость? Нынешний гарант с его шутками о представителях дружеской Молдовы и рассказами о мнимой беременности жены? Премьер, пересказывающая плоские анекдоты из репертуара «Русского радио»? Столич­ный мэр, состоящий в переписке со слоном? Или главная молодая надежда страны, который в государственный праздник красовался на главной площади страны в брыле и вышиванке?

Удивительно ли, что население ни от кого ничего особо не ждет. Что его достали даже те, кто призывает выйти на площадь с лозунгом «Достали!»

Отсутствие надежд конвертируется в отсутствие поступков.