Поддержать
Моя война началась на Майдане в 2014 году. Вспоминаю, во время так называемого перемирия на Грушевского я подошла к шеренге правоохранителей, которые гремели щитами, отпугивая тех, кто пытался с ними разговаривать. Они были настроены очень враждебно. Но я подошла вплотную и спросила: «Вы меня боитесь?».
Кто-то засмеялся. Но это сломало лед между нами, и мы начали разговаривать. По-русски. Потому что все мы в то время были русскоязычные. Почему-то заговорили о Путине, о том, что расколоть Украину ему очень выгодно. О том, что мы все хотим сохранить свою страну, но не как сателлит России. В первой шеренге стояли полковники и подполковники из Крыма. И они изо всех сил доказывали мне, что если Россия сунется — они первые пойдут защищать Украину. Интересно, как случилось на самом деле?
…Война в нашей семье все эти годы присутствовала постоянно. Начиная с того, что мы с мужем познакомились в госпитале, куда я пришла как волонтер в 2014-м. Так по очереди мы и ездили на восток: я — в зону АТО как волонтер, а муж — в командировку в ООС как медик, организовывавший эвакуацию раненых. И когда 24 февраля началось вражеское вторжение, я без колебаний пошла в родной военный госпиталь.
…Бои шли под Киевом. И первые четыре месяца все медики жили вместе в госпитале на казарменном положении. В приемном отделении, в коридоре, оказывали первичную хирургическую помощь и стабилизировали раненых. Врачи спали тут же на скамьях, в спальниках.
Когда дороги из Киева на запад были забиты машинами с людьми, спасавшимися от войны, наш город казался обезлюдевшим. Он оброс капонирами и дотами, улицы щетинились противотанковыми ежами… Но меня поразило количество детей разного возраста, находившихся в госпитале. Это были дети медиков, жившие вместе с родителями. Оставить раненых их родители не могли, потому и вывезти из Киева детей не успели.
А еще — все забрали на работу домашних любимцев. Один заведующий отделением выгуливал свою маленькую собачку, когда была возможность выйти из операционной. В комнате анестезиологов жил кот. В одном из отделений в фойе стояла клетка с морскими свинками. А в приемной — хозяйничал кролик.
…Среди ночи мы просыпались от того, что привозили раненых. Медики, вылезая из спальников, оказывали помощь, реанимировали, санитарки мыли окровавленный пол. Форма раненых, привезенных с поля боя, пахла пожарищем, руки были черные от копоти и оружейного масла. Мы держались и работали на автомате. Это был какой-то конвейер. Боль накрывала потом, когда отворачиваясь к стене, ты пытаешься ненадолго уснуть.
…В один из таких дней после тяжелой ночи в госпиталь привезли одновременно больше 60 раненых из Чернигова. Врачи города от безысходности собрали тяжелых раненых (а в больнице уже неделю были выбиты оконные стекла — при температуре на улице -7°, закончились антибиотики и обезболивающие), загрузили их в автобус. Тяжелые лежали на полу на носилках, те, кто был немного легче, — сидели, пока водитель под обстрелами прорывался из окруженного города.
В холл завезли сразу шесть каталок, развернуться места не было, каталки стояли в ряд, врачи прямо там разворачивали одеяла и осматривали раненых. Среди них был молодой мальчик из теробороны. Он был в хипстерской шапочке. Совсем юное серое лицо. Весь в одеялах. Когда стали разбирать эту гору одеял, по отделению разнесся сладковатый запах, который ни с чем не спутаешь. Запах гангрены. Ногу пришлось ампутировать (сказалось отсутствие антибиотиков), но жизнь была спасена.
…Госпиталь работал в ритме — кто-то работает, а кто-то спит в уголке. На рассвете привезли новых раненых с окраин Киева. Среди них была совсем юная девушка. Ее завезли на тележке. Весь бок у нее был посечен осколками, и каждое движение давалось с трудом. Она тихо попросилась в туалет. Я пошла вместе с ней, чтобы она не потеряла сознание и могла туда дойти. Дверь. Две ступеньки вниз. Дверь. Шаг. Еще дверь. Ступенька вверх в узкую кабинку. Ей было очень неудобно, что ее сопровождает посторонний человек. Но я просила не обращать на меня внимания.
…Многие медики были не киевляне, а приезжали на работу из городков области. Потом некоторые из них потеряли свои дома во время осады Киева. Когда госпиталь перешел на казарменное положение, люди ждали новостей из своих сел и городков. Часто оккупированных или тех, где шли бои. У одной медсестры дети-подростки остались сами на 10 суток в селе, куда зашли захватчики. И мы все пытались найти слова поддержки и таблетки, чтобы ее успокоить. Хотя это было невозможно.
Все тогда, как и сейчас, жили одной мыслью — выгнать оккупантов с нашей земли.
…Первые месяцы были похожи на постоянный поиск. Поиск лекарств, поиск АВФ-ов, VAC-аппаратов, специфических антибиотиков. Надо было найти не только их, но и возможность привезти нужное в Украину. Большой пласт работ, которыми приходится заниматься уже сейчас — на десятом месяце войны, можно будет озвучить только после Победы. Потому что это — одно из ключевых правил войны, с которым мы должны считаться ради безопасности.
…Некоторые иностранцы до сих пор не понимают, почему мы не сдаемся, не идем на какие-то уступки. И я знаю, почему. Потому что они считают наши шансы на Победу с точки зрения математики. Но волю нельзя рассчитать. Хотя россиян по количеству больше, как и оружия у них, средств, пропаганды.
…Но на нашей стороне правда. На нашей стороне мир. У одного из моих товарищей и Героя будущей книги — From the Flame we born/«Із полум'я зродились», потерявшего ногу в 2017 году, вытатуировано на руках «Твоя воля завжди сильніша твого тіла». Он и сейчас на войне. С протезом. И на войне.
…Моя подруга, эффективный волонтер, пошла на войну и теперь вместе с мужем отвечает за наш покой на севере. Поскольку они в грибном краю, осенью она прислала мне сушенных на печке белых грибов и записку. Каждый раз, когда я теряю силы, открываю этот сверток, вдыхаю аромат грибов и читаю записку от нее. И мне становится легче.
…Войну мы еще не выиграли. Впереди еще много тяжелых дней и ночей. Но войну точно уже проиграли россияне. Весь мир видит их низость, жестокость, ложь. Нам всей страной и сверхбольшой ценой, жизнями наших людей приходится отвоевывать свою историю. Страницу за страницей.
Ракеты, рвущиеся в квартале от Софии Киевской, открывают миру, что мы были Государством уже тогда, когда наши князья еще не основали московию. После Бучи не нужно доказывать миру, «хотят ли русские войны». После планомерного уничтожения нашей энергосистемы сейчас — Украине уже не нужно доказывать, что именно россияне устроили искусственный Голодомор украинцев в 1923–1933 годах.
Это болезненный урок истории. Но он был неминуем. Я смотрю последние видео от друзей, убитых россиянами, и знаю, что все, что мы сейчас делаем и будем делать, должно быть за себя и за павшего друга. Мы должны стать как муравья. Наш муравейник разрушают, а мы его восстанавливаем. Переступая через усталость, через боль, через страх.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google