О ВРЕДЕ И ПОЛЬЗЕ КОМПРОМИССОВ

«Когда мы, аргентинцы, приезжаем в Европу и нас спрашивают, много ли людей в Рио, мы страшно злимся», — не без юмора сказал нам г-н Сантьяго де Эстрада, бывший госсекретарь Аргентины по вопросам социального обеспечения. Так что для тех читателей, которые не заглядывали в карту Латинской Америки со времен средней школы, напоминаю: Рио-де-Жанейро — это не здесь, это в Бразилии. Аргентина — это, как с гордостью говорят сами аргентинцы, 36 млн. жителей и 55 млн. коров; это прежде всего яркий и несколько эклектичный Буэнос-Айрес, основанный в 1580 году на берегу реки Ла Плата (что в переводе «серебряная река», хотя серебра в стране ни во времена испанских конкистадоров, ни позже так и не нашли...)

Первая приятная неожиданность — чтобы обзавестись аргентинской наличностью, не требуется никаких банков и обменок. «Пакет молока? — легко ориентируется в невообразимой смеси английского и испанского продавщица небольшого магазинчика. — С вас полтора песо». И вот уже карман оттягивают три кругляша-песо и 50 сентаво, полученные на сдачу с пятидолларовой банкноты. О цене продукта в стране с развитым сельским хозяйством — полтора доллара за литр! — лучше не задумываться. Как и о стоимости проезда в городском автобусе — 70 сентаво, и об открытке с видом Розового дворца — резиденции президента Аргентины (дешевле грибов — всего один доллар или, если угодно, один песо). Ужасно красивая и ужасно дорогая страна, где при таких вот ценах многие почтут за счастье работать где-нибудь на кожевенной фабричке шесть дней в неделю, с десяти утра до восьми вечера (а если есть работа — то и в воскресенье) — и все за 700—800 долларов в месяц. Получить работу в стране, где безработица с трудом опускается ниже 15%, — это уже показатель успеха. А платить полтора доллара за литр молока... Что ж, это все- таки лучше, чем терять в четвертый или пятый раз свои сбережения в огне очередной гиперинфляции: с конца 60-х и до апреля 1991-го, принятия знаменитого закона о конвертации, который накрепко привязал песо к доллару, аргентинская валюта пережила несколько деноминаций и потеряла 13 нолей...

Может ли наладиться жизнь в такой стране — вопрос, конечно, интересный, но для аргентинцев абсолютно бессмысленный. Живут, как умеют... Одни работают, как говорила наша переводчица, «по-черному» — не в смысле «вкалывают» (хотя, конечно, и такое здесь не редкость), а всеми правдами и неправдами уклоняясь от налогов и не засвечивая зарплату ни в какой финансовой отчетности. Другие перманентно манифестируют — то ли перед провинциальным парламентом в Кордобе, несмотря на отряды полиции с хорошо откормленными собаками, то ли в центре Буэнос-Айреса, третьи... О, эти третьи неплохо отличились, «облегчив» пару месяцев назад кассу аргентинского Конгресса на 1,2 млн. долларов. На фоне всего этого занятия четвертых, пятых и шестых, которые изо дня в день просто торгуют газетами, жарят в ресторанчиках шикарную аргентинскую говядину — «ломо» или читают таким, как мы, лекции, могут показаться явно скучноватыми. Но и этому найдется объяснение. «Аргентина — страна крайностей, здесь ничего не бывает посередке», — внушал нам один местный предприниматель.

Правда, на мой взгляд, он ошибается. Потому что внедренная в 1994-м пенсионная реформа — это типичнейшее «посередке». Что из нее вышло, однозначно сказать пока трудно: можно ли загадывать наперед о талантах ребенка-шестилетки? Пока же его «поведение» не оправдывает надежд ни родителей, ни учителей, ни большинства сторонних наблюдателей. И только самые стойкие приверженцы утверждают, что новая система «работает, и работает хорошо».

Получили... «полу-Чили»?

...Искушение было велико. Очень велико. Под боком, в Сантьяго, — успешно работающая модель пенсионного обеспечения, ну как же не попытаться ее скопировать? Впрочем, как утверждают многочисленные эксперты, катализатором аргентинской реформы был все-таки не чилийский опыт, а многочисленные внутренние проблемы.

— Гиперинфляция, неконтролируемая ситуация в экономике в конце 80-х привели к тому, что государство было не в состоянии выплачивать пенсии в предусмотренных законом размерах, — рассказывает лиценциат Леопольдо ван Каувлаерт. За 12 лет работы в системе соцобеспечения (занимался оздоровлением пенсионеров, реформированием пенсионного режима в различных провинциях, созданием под ключ компании-администратора пенсионного фонда, в течение года возглавлял Национальную администрацию соцобеспечения) г-н Леопольдо изучил пенсионную реформу изнутри лучше любого теоретика, так что за комментариями по ходу рассказа будем обращаться именно к нему. Итак...

— Главное — нам не удалось создать механизм, который бы действительно защищал пенсии от инфляции. По закону они должны были составлять 82% последней зарплаты, а реально выплачивалось порядка 30%. Суды завалены исками пенсионеров к правительству, правительство постоянно проигрывает процессы. За годы гиперинфляции накопился большой долг перед пенсионерами (и теми, кто судился, и теми, кто нет) — 12 млрд. долл. Поэтому в конце концов были приняты два решения: во-первых, признать этот долг и реструктуризировать его на 10 лет, до 2002 году, путем выпуска специальных госбумаг с доходностью 4% годовых, а во-вторых, реформировать пенсионную систему. В ней хоть и содержались хорошие для стариков нормы, однако было много привилегированных подсистем (для судей, законодателей, государственных функционеров), сохранялся неоправданно низкий — тот же, что два десятилетия назад, — возраст выхода на пенсию, хотя продолжительность жизни к тому времени успела увеличиться примерно на 12 лет. Даже математические расчеты показывали, что существовавшая в начале 90-х пенсионная система нежизнеспособна. Пришло время все изменить.

К чести президента Карлоса Менема и его правительства: в Аргентине пенсионной реформе сопутствовал целый ряд достаточно успешных экономических трансформаций 1990—1993 годов, и касались они отнюдь не только валютной сферы. «Эта страна была в авангарде экономических реформ в Латинской Америке в 90-х годах», — пишут нынче исследователи из Всемирного банка. И здесь нет преувеличения, так как именно в это время была кардинально реформирована налоговая система страны и усилен контроль за деятельностью налоговых органов, начата широкомасштабная приватизация, реструктуризирован внутренний и внешний долг, проведена институциональная реформа, сопровождавшаяся сокращением количества федеральных служащих, на новой основе урегулированы бюджетные отношения с провинциями...

— Разработка пенсионной реформы практически совпала во времени с началом программы экономической стабилизации, предполагавшей в первую очередь стабилизацию финансовую, под влиянием требований МВФ и Всемирного банка, — подтверждает г-н ван Каувлаерт. — И наши внутренние проблемы, и чилийский опыт, который был рекомендован международными финансовыми институтами, заставили нас подумать, что путь в будущее лежит через создание системы индивидуальных накопительных счетов. Правительством был подготовлен проект нового пенсионного закона, согласно которому все граждане старше 40 лет оставались бы в распределительной системе, подвергающейся очень жестким изменениям (что касается пенсионного возраста, принципов расчета пенсий). А все, кто моложе 40 лет, должны были перейти в накопительную систему — полную копию чилийской. Для тех же граждан, которые к моменту реформы уже получали пенсии по старому закону, все осталось бы по-прежнему — с ними разве что рассчитались бы за долги предыдущих лет.

Планы круто изменились, когда проект попал в парламент... Хотите — верьте, хотите — нет, а мне аргентинская ситуация весьма напомнила украинскую. Нет, здесь не проводят референдум по поводу сокращения количества народных избранников и не вбухивают десятки тысяч в и без того богатое убранство парламентских интерьеров (по правде сказать, здание, где нашу делегацию принимали аргентинские парламентарии, выглядит весьма запущенным, особенно на фоне офисов компаний-администраторов пенсионных фондов). Сходство в другом — в аргентинском парламенте царит дух противоречия, а размах политических страстей таков, что порой затмевает любые экономические резоны. Даже визит украинской делегации тамошние парламентарии попытались использовать с выгодой для дела — чтобы озвучить перед оппонентами собственную позицию. А мы недоуменно переглядывались, чувствуя себя не в своей тарелке на этом празднике идей...

Однако вернемся на семь лет назад. Естественно, политика вмешалась — не могла не вмешаться! — в пенсионную реформу, и после многомесячных дискуссий, доработки в парламентских комиссиях от концепции правительственного законопроекта не осталось камня на камне. В итоге принятый в октябре 1983 года документ дал зеленый свет внедрению в Аргентине не накопительной системы, по образу и подобию чилийской, а смешанной, соединяющей элементы и распределения, и накопления. «Да, — глубокомысленно заявляют специалисты, — чилийское влияние сохранилось, но в большой степени наша система является все-таки оригинальной, аргентинской. Если исполнительная власть для разработки проекта наняла по контракту чилийских экспертов, то когда пришло время принимать решения, депутаты вынуждены были слушаться экспертов аргентинских».

> Сторонников нового огосударствления пенсионной системы можно понять. Слишком много вопросов к реформе в политических кругах и в обществе в целом, слишком мизерны пенсии у старых пенсионеров, слишком вольготно себя чувствуют компании-администраторы пенсионных фондов, установившие сверхвысокие, по мнению многих, неоправданно высокие комиссионные за свои услуги (без учета стоимости страховки на случай инвалидности — от 1,84 до 2,73% зарплаты, или 22—37% от суммы, ежемесячно поступающей на персональный накопительный счет)... Все сплелось в один плотный клубок, и уже не разберешь, контрреформаторский законопроект — то ли развитая до абсурда идея свободы, то ли хитро обставленная попытка оказать давление на AFJP и пресловутые комиссионные снизить. Аргентинские эксперты склонны считать, что второе. Возврат в прошлое мало реален, даже если он обставлен декорациями добровольности: подавляющее большинство граждан, которое шесть лет назад сделало выбор в пользу частного пенсионного обеспечения, не верит и никогда больше не поверит, что государство сможет профессионально управлять его пенсионными сбережениями в течение 30 и более лет.

Послесловие. «А что скажет начальник транспортного цеха?»

Каюсь, с начальником транспортного в Аргентине встретиться не довелось, хотя в трехмиллионном Буэнос-Айресе — при наличии времени и определенной сноровки — можно было бы, наверное, сыскать человека соответствующей должности. В моем блокноте — три интервью со случайно встреченными людьми. Привожу их практически без литературной правки и без комментария — что толку комментировать, когда и так все ясно?

24-летний Сантьяго, официант в одном из ресторанчиков Буэнос- Айреса:

Свой выбор в пользу накопительной системы объяснил весьма лаконично: «Не доверяю государству». Платит взносы уже три года. Выбирал пенсионный фонд просто — пошел в тот, в котором участвует его отец (мать в пенсионном страховании участия не принимает — она домохозяйка). Возиться с документами не пришлось — «они все сами сделали».

— А не боишься, что кинут тебя частники?

— Это маловероятно, — рассуждает мой собеседник, — так как среди их хозяев крупные банки (начинает перечислять: «Банко де ла Насьон», «Банко де Рио»...)

— Большие взносы платишь?

Парень начинает путаться:

— Кажется, 15% от зарплаты. Если найду более оплачиваемую работу, выше будут и отчисления.

— А отчет о состоянии своего счета уже получал?

— И не раз. Они приходят регулярно, каждые четыре месяца. Все понятно — сколько перечислено денег, какая сумма теперь на счету. Если работодатель не отчислит деньги вовремя, могу и пожаловаться...Ой, извините, пора подавать десерт...

Даниэль Сориа, журналист, 41 год:

— Администраторы пенсионных фондов не очень отличаются друг от друга, так что я записался в тот, который создан «Ситибанком». В этом банке у меня счет.

— Иностранный банк в качестве учредителя — это для вас принципиально?

— Да, к тому же избранная мной компания-администратор — не самая дорогая среди прочих AFJP, если говорить о комиссионных, но и не самая дешевая. Она занимает второе-третье место в табели о рангах.

— Ощущаете ли вы проблему высоких комиссионных?

— Как экономист — безусловно, да. Комиссионные высоки. Но мой 70-летний отец сейчас получает 150 долл. пенсии (а зарплата у него составляла 600 долл.), так уж лучше я буду платить больше, чем через какое-то время окажусь в той же ситуации, что и он.

Альберто Касарса, мелкий предприниматель, владеет предприятием по выпуску метизов, 58 лет:

— К моменту выхода на пенсию у меня будет 48 лет стажа, но сколько буду получать, не знаю, так как сейчас обсуждается идея сокращения гарантированной для всех 200-долларовой пенсии.

Участвует в накопительной системе, платит и за себя, и за своих работников, но к работе AFJP относится весьма критически. Говорит, что из 100 песо взносов на его счет поступает только около 50, а остальное идет на комиссионные и другие «примочки».

— Вы были в AFJP? И какое впечатление сложилось? — спросил нас.

— Слишком много персонала...

— Слишком много персонала и слишком много роскоши, — жестко возразил наш собеседник.

И рассказал о том — можно по-разному относиться к этой истории — что в компании- администраторе, где работает его племянник, боссы дважды в год арендуют самолет, чтобы вывезти персонал на берег океана. «И все это за наши деньги», — с ноткой обреченности в голосе подытоживает сеньор Альберто.

— Есть ли разница между AFJP?

— Все наживаются...

— Допустим, в Аргентине будут созданы очень хорошая распределительная система и очень хорошая накопительная. В какую бы вы пошли?

— (подумав) Все-таки в накопительную.