НЕФТЬ: ШОК ИЛИ ТЕРАПИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ДИСБАЛАНСЫ В СТРАНАХ—ИМПОРТЕРАХ НЕФТИ ВЛИЯЮТ СЕГОДНЯ НА ЕЕ ЦЕНУ НИЧУТЬ НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ ПОЛИТИКА НЕФТЯНОГО КАРТЕЛЯ OPEC

Нефтяной кризис завершился так и не начавшись. В мае Организация государств — экспортеров нефти не видела причин для увеличения объемов ее добычи, указывая на то, что рост цен обусловлен не дефицитом нефти, а войной в Ираке и сопутствующей ей «премией риска» в 6—8 долл. на каждый баррель. Однако в самом начале лета OPEC сдался, уступив энергичному давлению лидирующей семерки индустриальных стран: 3 июня на встрече в Бейруте картель решил немедленно увеличить нефтедобычу на 2 млн. баррелей в день и еще на 0,5 млн. в августе. Уже 9 июня цена нефти «US light» снизилась до 37 долл. за баррель, тогда как неделей раньше она достигала 42,33 долл./бар., поставив абсолютный рекорд за 21 год ведения нефтяных операций на Нью-Йоркской товарной бирже.

Майский скачок цен и последующее их снижение напомнили не только об основном энергоносителе всей мировой экономики, но также о несовершенстве ценообразования на ее нефтяном сегменте, рыночной силе стран — экспортеров нефти, монополистических преимуществах картеля OPEC и еще больших монополистических возможностях индустриальных стран-импортеров, ведомых «семеркой» мировых лидеров.

В Украине возникшая неустойчивость на рынке нефтепродуктов в очередной раз позволила усомниться в эффективности его администрирования, подтвердив, что партнерство с монополистом—поставщиком энергоносителей может быть только стратегическим. Она также напомнила, что во время плановых ремонтов на нефтеперерабатывающих заводах, а тем более их остановок может возникать дефицит нефтепродуктов, убедив в необходимости создания их резервного фонда. Наконец, нестабильность отечественного рынка привлекла внимание к взаимосвязи мировых цен на нефть и войны в Ираке. И, возможно, даже зародила сомнение, насколько «внешним» был ценовой шок для отечественной экономики, коль скоро Украина активно участвует в его оккупации.

Вместе с тем инструменты снижения цен на нефть подчеркнули и специфику ее глобального потребления: страны-импортеры снова предпочли компенсировать часть своих экономических дисбалансов за счет ускоренного исчерпания нефтяных месторождений. При этом «семеркой» были использованы убедительные, на первый взгляд, аргументы: подорожание энергоносителей неизбежно подтолкнет инфляцию, что спровоцирует замедление мировой экономической динамики.

Действительно, после нескольких непростых лет очевидный подъем в 2003 году наблюдался только в Соединенных Штатах — 3,1% роста ВВП. В Великобритании (2,7%) и Японии (2,3%) речь пока идет лишь об оживлении. Экономики же Канады (1,7%), Италии (0,4%), Франции (0,2%) и Германии
(-0,1%) явно нуждаются в поддержке. Учитывая, что на все указанные страны суммарно приходится около 45% мирового производства, их депрессия может негативно отразиться на динамике остальных 200 экономик мира.

В контексте же стабилизационных программ, выработанных экономистами самой «семерки», удивляет ее нежелание следовать рекомендациям, которые в течение последних десятилетий предлагаются всем без исключения странам, столкнувшимся с угрозой роста цен и падением экономической динамики.

Речь прежде всего идет о снижении бюджетных дефицитов, резко увеличившихся в прошлом году в Великобритании, США, Германии и Франции. Бюджетные дисбалансы в 3,1—4,1% ВВП — чрезмерное бремя для стран, обеспокоенных ростом инфляции. Что касается экономических проблем Японии с ее четырехлетним бюджетным дефицитом в 7% ВВП и дефляцией (-0,6%), то связывать их с ценой ближневосточной нефти просто несерьезно.

Актуальными остаются дерегуляция, антимонопольный надзор и устранение неэффективного администрирования в электроэнергетике. Франция, например, продолжает сопротивляться либерализации своего энергорынка и приватизации государственных Electricite de France и Gaz de France. Неоднократные же отключения от электроснабжения потребителей Калифорнии могут свидетельствовать о заниженных электротарифах.

Отказ «семерки» от административных барьеров во внешней торговле (включая квоты) и резкое снижение импортных тарифов позволили бы существенно сократить непроизводительное потребление энергоносителей и уменьшить цены на них. При этом более конкурентная продукция, например, украинская сталь, могла бы вытеснить неэффективную часть национального производства в США и Западной Европе. А высвободившиеся ресурсы нашли бы свое более эффективное применение в развитии тех же энергосберегающих технологий.

Вопреки этому, пишет The Economist, «тариф в 500% на импорт риса является платой Японии за ее ностальгию по ... утраченному сельскохозяйственному прошлому». Сорок же процентов бюджета Европейского Союза расходуются на «субсидирование живописных ферм Бургундии за счет эффективных сельхозпредприятий» всех остальных стран мира.

Долларовая цена нефти не может не расти в условиях, когда сам доллар целенаправленно девальвирует. Характерно, что в начале 70-х годов первые скачки мировых цен на нефть также отражали резкую девальвацию американской валюты, вызванную экономическими дисбалансами Соединенных Штатов, которые вели войну во Вьетнаме и были вынуждены в конце концов отказаться от золотодолларового стандарта. Сегодня США могли бы без труда приостановить рост цен на нефть, отойдя от политики дешевого доллара и подняв свою учетную ставку. Однако Федеральная резервная система предпочитает удерживать ее на самом низком за пятьдесят лет уровне — 1%.

Наконец, если Европейский центральный банк полагает, что ценовая стабильность действительно является предпосылкой долгосрочного устойчивого роста, почему бы и ему наряду с ускорением структурных реформ не ужесточить монетарную политику, подняв учетную ставку с 2%?

Дело, безусловно, не в морализаторских пассажах об оздоровительных эффектах «шокотерапии» и «необходимости принесения социальных жертв ради будущего». Вопрос в признании очевидного: сегодня экономические диспропорции стран — импортеров нефти влияют на ее цену ничуть не меньше, чем политика нефтяного картеля OPEC. И коль скоро импортеры вместо ликвидации своих структурных дисбалансов компенсируют их дополнительным потреблением энергоносителей, говорить об этом надо открыто. В противном случае укореняется порочная практика и такое же представление о ней.

Что касается первого, то в той мере, в какой потребители нефти решают свои экономические проблемы за счет ускоренного исчерпания ее запасов, они активно формируют глобальные энергетические кризисы. Обоснованием же этой практики служит тезис об опасности нарушения «ценовой стабильности». Отсутствие инфляции действительно является благом. Но только в той мере, в какой оно базируется на здоровых финансах и принципах совершенной конкуренции.

На мировых же рынках сырой нефти ситуация иная. Сегодня можно наблюдать, как лидирующая «семерка» стран-импортеров, пользуясь своим доминирующим положением, принуждает картель OPEC наращивать нефтедобычу, чтобы замедлить в своих экономиках рост цен, вызванный структурными дисбалансами. Подобная политика не только деформирует представления о реальных эффектах и целесообразных пределах снижения инфляции. Она прививает «немотивированный рефлекс растущих цен», оправдывая любые методы борьбы с ними.

В то время, когда «семерка» доказывала OPEC необходимость увеличения добычи нефти, в средствах массовой информации промелькнули данные о величине неэффективных расходов в Великобритании. Со ссылками на английскую Mirror указывалось, что каждый взрослый британец ежегодно расходует на «ненужные вещи, несъедобную пищу и неисправную аппаратуру» более 1,7 тыс. фунтов. Другими словами, страна ежегодно выбрасывает на ветер порядка 80 млрд. фунтов, или почти 150 млрд. долл. При этом подчеркивалось, что указанных средств хватило бы для ежегодного финансирования программ британского правительства в сфере транспорта, обороны, промышленности, сельского хозяйства, трудоустройства и охраны окружающей среды.

Корректность подобных оценок вызывает понятные сомнения, поскольку речь идет о фантастических суммах, сопоставимых с десятой частью ВВП страны. Однако проблема как таковая остается, ибо ежегодно часть производства в любой экономике действительно работает на «мусорные свалки», потребляя при этом энергию. Непонятно, почему мир должен потакать подобной расточительности, коль скоро речь идет об использовании невосполнимых природных ресурсов.

Лучшим же стимулом их эффективного расходования является корректное ценообразование. Будь цены на нефть повыше, и реальные потери оказались бы меньше: предприятия, выпускающие некачественную продукцию, обанкротились бы. Да, у потребителей в кошельках могло бы оказаться меньше денег. Но не из-за дорогих энергоносителей, а вследствие их неэффективного использования. Как здесь не вспомнить, что нефтяные шоки 70-х годов вызвали не только бурный рост цен, но и бум энергосберегающих технологий.

Роль «семерки» в их развитии, безусловно, огромна. Не вызывают сомнений ее успехи в активном продвижении новых экономичных технологий не только в собственных странах, но и за рубежом. Но также очевидно, что на лидерах лежит особая ответственность. Хотя бы уже потому, что именно они потребляют почти половину всей добываемой в мире нефти (45%, 2003 г.). При этом только на Соединенные Штаты в прошлом году пришлось 25% ее мирового потребления, что вдвое превысило долю Китая и бывших республик Советского Союза, вместе взятых.

В этих условиях страны «семерки» в большей степени ответственны и за скорость исчерпания мировых запасов нефти. Ускоренное же внедрение ими новых энергосберегающих технологий по понятным причинам имеет несопоставимо большие эффекты, нежели, например, в экономиках Африканского континента.

Проблема, по-видимому, заключается не только в том, каковы перспективы открытия новых месторождений нефти и действительно ли ее известных запасов (1,0—1,2 трлн. барр., табл. 1) хватит лет на 35—40 при поддержании прошлогодних объемов потребления (79,1 млн. барр. в день). Вопрос стоит шире: почему человечество вообще должно доводить до полного истощения все нефтяные и газовые месторождения? Что есть прогресс, если за него необходимо платить опустошением природы? И каково качество экономических «консенсусов», готовых принять эту плату во избежание роста цен?

Хотя за последние 20 лет оценки месторождений нефти и увеличились почти вдвое, французская Le Monde указывает, что на всех гигантских нефтяных полях добыча нефти сегодня уже сокращается. Исключение составляет «черный треугольник» Иран—Ирак—Саудовская Аравия. При этом оценки по методу, предложенному К.Хаббертом, свидетельствуют о высокой вероятности достижения пика нефтедобычи на Ближнем Востоке около 2010 года. Максимум добычи природного газа может быть пройден всего лишь через десять лет после нефтяного пика. Метод же Хабберта, пишет Le Monde, отличается высокой точностью подтвержденных прогнозов. Так, прохождение Соединенными Штатами в 1970 году пика добычи собственной нефти было предсказано еще в 1956-м.

Примечательно, что прогнозы статистического агентства Министерства энергетики США от указанных оценок отличаются ненамного. Согласно им, при среднегодовых темпах роста мирового производства в 3% достижение пика мировой добычи нефти можно ожидать, начиная с 2021 года.

В этих условиях аналитики советуют не удивляться, если через несколько лет цена барреля сырой нефти будет превышать 100 долл. Вряд ли указанные оценки отличаются излишним пессимизмом: если бы цена нефти после 1981 года росла теми же темпами, что и средняя инфляция в странах «семерки», сегодня бы она как раз приближалась к этому уровню.

Вопрос о долгосрочной стабильности цен на нефть представляется риторическим.

Ежегодный рост цен на продукцию индустриальных стран никого, похоже, не удивляет. Подорожание же энергоносителей, без которых все это производство остановится, вызывает бурю эмоций. Между тем, речь идет о невоспроизводимом ресурсе, спрос на который ежегодно увеличивается. Нефть — не какао-бобы, исчезновение которых останется незамеченным на большинстве сегментов рынка.

Тем не менее на практике абсолютная цена импортной сырой нефти не только растет, но и снижается. И снижается подчас существенно. Например, в 80-е годы наблюдались периоды, когда она падала в два-три раза. Трудно, например, сказать, насколько эффективной оказалась бы дезинфляционная политика США в 1981—1986 годах, не подешевей сырая нефть с 39 долл. за баррель в феврале 1981-го до 10,9 долл. в июле 1986-го (см.диагр.). Неудивительно, что на указанное десятилетие пришлись и успехи экономических реформ администрации Р.Рейгана в США и кабинета М.Тэтчер в Великобритании.

После 19-кратного подорожания нефти в 70-е годы в течение последующих 20 лет она подешевела на 36%. Вопреки этому цены в странах «семерки» за период 1981—2002 гг. не только не снизились, но даже удвоились. В силу этого реальная цена сырой нефти упала относительно продукции экономик «семерки» в 3,3 раза, обеспечив им своеобразную «дезинфляционную подушку». Однако уровень инфляции в индустриальных странах хотя и снизился существенно, но нулевым отнюдь не стал (табл. 2).

Симптоматично, что в крупнейшей экономике мира сегодня вновь популярны экономические идеи двадцатилетней давности: снижение налоговых ставок и увеличение военных расходов; рост бюджетного дефицита; ухудшение торгового баланса и попытки его улучшения за счет торговых партнеров в Юго-Восточной Азии; снижение курса доллара; подчеркнуто дезинфляционная позиция Федеральной резервной системы; ограничение инфляции путем снижения цен на нефть; опять война на Ближнем Востоке и снова с участием Ирака. Разница только в том, что 20 лет назад США оказывали ему активную поддержку в войне с Ираном, а сегодня Ирак оккупирован.

Так что нефть — весьма специфический товар, стоимость которого устанавливается посредством не только экономических сил. Определить ее равновесную цену, которая бы отражала условия совершенной конкуренции, весьма сложно, если вообще возможно. Учитывая же набор инструментов нефинансового характера, имеющихся в арсенале стран-импортеров, вряд ли можно утверждать, что производители нефти могут постоянно злоупотреблять своими монопольными правами.

Но что определенно — в долгосрочном периоде реальная цена нефти не должна хотя бы снижаться, дабы противостоять бездумному истощению нефтяных резервов и стимулировать развитие технологий. Как энергосберегающих, так и совершенствующих добычу и переработку самой нефти.

Долгосрочные же подвохи дешевой энергии хорошо известны еще со времен Советского Союза. Ее обилие снижает стимулы для технологического развития. Грубо говоря, когда за свежей нефтью стоит длинная очередь нетерпеливых покупателей, рисковые пионерные исследования, требующие серьезных материальных затрат и времени, теряют экономическую привлекательность. Например, в 2003 году один киловатт-час электроэнергии, потребляемой российскими предприятиями, стоил 2,1 цента, в США и Германии — 4,1. Энергоемкость же всей российской экономики была в 2,5—3 раза выше, чем в Европе.

Не секрет, что экономическая, социальная и политическая жизнь России вообще хронически привязана к цене на нефть. Во времена бывшего Союза ее бурный рост поддержал расцвет эпохи застоя. Резкое же падение цен на нефть в 80-е годы оголило недостаточную конкурентоспособность советской экономики. Уже независимая Россия коллапсировала на фоне 40-процентного обесценения нефти в 1998-м. Сегодня же каждый дополнительный доллар в ее цене автоматически повышает годовые сборы федерального бюджета на 1,5 млрд. долл.

При этом роль топливно-энергетического комплекса в российской экономике ежегодно возрастает. В 2003 году на его долю приходилось 26,3% произведенного ВВП, 30,5% выпуска промышленной продукции, 56,3% экспортных доходов, 26,5% налоговых поступлений. Задача ближайшего десятилетия по двукратному увеличению ВВП России сочетается с готовностью завладеть 10% американского рынка импортной нефти.

У России, похоже, велик риск соскользнуть в сырьевую ловушку. Настораживают не только экономические тенденции: если Петр Великий самым диким азиатским образом тащил страну в Европу, то сегодняшняя Россия воздвигает ему памятники, но места для себя в Европе не видит.

В нефтяном отражении экономические интересы индустриальных стран и России пребывают в динамической противофазе. При этом сырьевое изобилие скорее способствует политическому сближению России с нефтяными эмиратами Ближнего Востока, нежели со странами объединяющейся Европы. Выступая в январе на форуме в Давосе, Дж.Сорос заявил о «ресурсном проклятии» и бесперспективности российских реформ.

На мировых же рынках нефти тем временем целенаправленному давлению «семерки» индустриальных стран продолжает противостоять нефтяной картель государств-производителей. Противостоит он, преследуя свои легко просматривающиеся финансовые цели. Но в той части, в какой ему удается удерживать цены от чрезмерного снижения, он невольно предохраняет нефтяные месторождения от истощения, способствуя развитию энергоэффективных технологий.

Сложно сказать, как долго будет функционировать этот рынок несовершенной конкуренции. Рынок, на котором главными игроками являются монополисты-производители — сырой нефти и технологий. Но хочется верить, что исчезнет он по естественным причинам технологического развития. Так же, как и каменный век когда-то исчерпал себя не из-за дефицита камней.