Жизнь после смерти

С Леной я познакомилась давно, еще в 2007 году, как раз когда взорвался дом на Победе в Днепропетровске, может, помните. Утром, это был октябрь, суббота, шел дождь, и целый подъезд от взрыва газа сложился, как карточный домик. В квартирах было много людей, дети, выходной же, спали все дома, у себя в кроватях. Тогда погибло 23 человека, в том числе и дочка Лены.

Их семья даже и не жила в том доме, просто ее Настя накануне вечером попросилась туда в гости к подружке. Насте было 14. Красотка, отличница и звезда школьных балов. Мама с папой берегли Настю как зеницу ока, но в тот день все же, скрепя сердце, отпустили ее к подружке. А что делать - растет ребенок.

Потом все было ужасно. Обломки дома, заливавший все вокруг ливень, грязь по колени, и тела, тела, и обезумевшие от горя люди. Лена там была особенно заметна - невероятно красивая блондинка, которая ходила со стеклянными глазами, словно не могла поверить во все это.

Шло время. Все как-то выходили из этого состояния, забывали, молились - на месте разрушенного дома построили церковь. Одна лишь Лена не могла забыть и успокоиться. По ночам она плакала, а днем ездила по судам и прокуратурам, чтоб виновных наказали как можно строже, подавала апелляции, ходила по каналам и газетам, чтобы Мандрыковскую помнили.

На тот момент Ленин муж не выдержал такой жизни, атмосферы вечного горя и ушел. Вскоре у него появилась новая семья и новый ребенок. А Лена почти каждый день с утра ездила на кладбище к дочке. Отвозила туда игрушки, маленьких фарфоровых ангелочков. На Новый год даже поставила у могилки елку и нарядила ее игрушками, принесла под нее подарки своей Настюше…

Дома, в дочкиной комнате все было нетронуто - те же книжки, тот же портфель в школу, тетрадки. В ту комнату Лена никого не пускала. Она словно бы закрылась от мира навсегда - в этой своей невероятной скорби по дочке.

…Я с ней уже очень давно не разговаривала, как она вдруг позвонила - поздравить меня с каким-то праздником.

- Как дела, Леночка? - спросила я ее.

- Ой, ты знаешь, Галочка, хорошо! Ведь у меня сейчас есть дело!.. - я услышала ее непривычно бодрый, радостный голос и удивилась. Лена начала рассказывать, что с войной, как и многие, стала волонтером, помогает переселенцам, находит им жилье, селит в общежития, привозит еду и одежду. А еще она сама приютила у себя дома семью переселенцев - маму и дочку.

- Им совсем некуда было идти, - рассказывает Лена, - к тому же ребенок слабенький, болезненный…

Она вдруг замолкает и говорит тихо и радостно:

- Я поселила ее в Настюшиной комнате, ей там хорошо.

Она еще мне что-то рассказывает. Как поведет эту девочку-переселенку в школу возле их дома, как найдет ей врача, как купит ей туфельки. И все такое. И я представляю, как в этой законсервированной, неживой комнате, наконец распахивается окно, туда врывается свежий ветер, бегает и играется ребенок. И я слышу, как за всеми этими хлопотами о девочке, жизнь которой перевернуло страшное горе - война, Лена постепенно забывает о собственном страшном горе. Она начинает жить. Вопреки. Не ради прошлого, а во имя будущего. Словно бы в этой девочке возродилось все давно забытое, любимое, живое.

Школьная форма

Однажды, когда Саше только исполнилось семь лет, они с мамой поехали в столицу - покупать ему школьную форму. Мама его была главным бухгалтером госпредприятия, элитой, и очень хотела, чтобы ее единственный сын, ее гордость и любовь, ходил в самой лучшей школьной форме. Это были советские времена, дефицит, даже в ателье ничего толкового не пошьешь, ведь ткани не купить.

И вот мама накопила денег, достала билеты, и они поехали на поезде. На все про все у них был один день.

С утра, к открытию, они пришли в "Детский мир" и вправду купили лучшую школьную форму на первоклассника, которая только была в отделе: чистая шерсть, прекрасный крой, села как влитая. Мама была в восторге, только Саше кругом кололось, но он терпел.

Потом, после этой важной покупки, они пошли просто гулять по городу и делать всякие другие, неважные покупки. В одном из гастрономов мама купила целый набор болгарских соусов - в их городе таких не водилось. И вот, уже под вечер, когда они с этими соусами под мышкой долго-долго бродили красивыми летними улочками, Саша вдруг закапризничал и попросил мороженое.

Они зашли в модный магазин самообслуживания - универсам, купили мороженое, а на выходе их вдруг остановила женщина-продавец в синей форме:

- Расплатитесь за набор соусов!

- Нет, это наши соусы, мы их купили в другом магазине, - возразила мама.

- Женщина, давайте не будем пререкаться, а то сейчас милицию вызову! - продавец была очень строга.

Как назло, у мамы при себе почти не осталось денег, да и за что платить, если соусы оплачены? Мама плакала, их поезд стоял уже где-то на перроне, а продавец пошла вызывать милицию.

И тут Саша вдруг начал громко плакать.

- Отпустите нас, пожалуйста, отпустите, мама не виновата, это наши соусы!

- Тихо ты! - шикнула на него мама, а сотрудники магазина покосились с неодобрением.

И когда приехала милиция, когда пришла важная женщина-директор с "бабеттой" на голове, он уже безостановочно и горько рыдал - от стыда, от обиды, от страха.

Протокол уже был почти написан, когда директор вдруг сказала: "Минуточку…. Что же ребенок так плачет", - и присела к Саше.

- Мальчик, скажи, это правда, ваши соусы?

- На-а-аши! - всхлипывая, ответил он.

- А где вы их купили, можешь вспомнить?

- Могу!

И Саша начал рассказывать, как они с мамой шли вначале по улице с брусчаткой, и там возле арки сидели каменные львы, а потом повернули направо, и за клумбой был тот самый, их первый гастроном. Он даже помнил полку, с которой они взяли те соусы, и женщину в белоснежном чепчике…

Тут директриса резко распрямилась и сказала коротко:

– Идите!

И посмотрела на милиционеров и на своих сотрудников.

- Ребенок не может врать, он знает такие подробности, и я ему верю.

А потом она повернулась к Сашиной маме: "Примите наши извинения, ради бога".

…Саша уже давно взрослый мужчина. Но до сих пор любит рассказывать о той строгой женщине с "бабеттой". Как же страшно испугался он тогда в магазине. И как она смотрела ему в глаза, ему, маленькому мальчишке, и говорила с ним серьезно, как со взрослым. И как он чувствовал себя равным.

После этого Сашка идет общаться с детьми, и каким-то странным образом дети слушают его как никого другого. Он говорит с ними на одном языке, как с равными, а главное - он им верит.

- А еще, - добавляет он, улыбаясь, - я никому не советую покупать мальчишкам дорогую школьную форму.

Дело в том, что ту свою, невероятную и столичную, он потерял тогда чуть ли не второго сентября, когда переодевался на физкультуру.