У войны не женское лицо?

В центре психологической помощи, расположившемся в здании Макдональдс на Майдане, многолюдно. Здесь продолжают работать волонтеры. Преимущественно женщины. Кто-то пассивен - "не хочет быть пешкой в чьей-то игре", кто-то "аполитичен" - предпочитает ни во что не вмешиваться. А кто-то просто приходит на помощь, когда в ней нуждаются другие. По своей природе женщина рождена для созидания, для того, чтобы давать новую жизнь. В критических ситуациях, когда ее родине, семье, детям угрожает опасность, она мобилизует все свои силы на их защиту. Мамы, сестры, дочки работали волонтерами на кухнях и в медицинских бригадах Майдана, привозили одежду, еду и медикаменты. Совсем юные девочки проделали огромную, кропотливую работу. Они стали невольными участницами боевых действий. Их мир перевернулся.

"У нее голова как энциклопедия, может дать фору любому медику", - так говорят старшие подруги о 17-летней Маше НАЗАРОВОЙ. Эта девочка организовала первый медпункт на ул. Грушевского. Там располагались мобильные группы медиков, она координировала их работу, снабжала медикаментами, хирургическим инструментарием и шовным материалом. Штаб Майдана узнал о работе этого пункта только спустя два дня. Также благодаря Машиным стараниям у мобильных бригад появились защитные накладки и экипировка. Простые футболки с красным крестом и надписью "Мобільна допомога Майдану" медиков никак не защищали. Помогли "Красный крест" и "Народный госпиталь", обеспечив некоторые бригады своей форменной одеждой. Правда, даже это не являлось гарантией, что по медикам не будут стрелять.

- Было очень страшно. Но страх появляется потом, когда уже все проходит, и ты оказываешься в безопасности, - говорит волонтер Аня, забежавшая на минуту в центр к психологам. Она студентка КПИ, родом из Ивано-Франковска. Бегала под пулями, помогая мобильным группам медиков как провизор.

Ее слова заглушает крик мужчины, которого привели ребята из самообороны. Кажется, человек не в себе. Он срывает одежду, демонстрируя раны от пулевых ранений. Мечется, жестикулирует, отмахивается от бригады медиков, пытающихся его успокоить.

- Не обращайте внимания, это острый психоз. Последствия пребывания на передовой, - спокойно поясняет девушка. - Это глубокая психическая травма. Пройдет со временем. Но в данном случае необходимо как можно раньше оказывать психологическую помощь, чтобы человек не окаменел, не закрылся. Нужно чтобы он сам говорил, что чувствует, что думает. Тогда посттравматический синдром можно сгладить.

Признаться, я шокирована ее деловитостью и познаниями в той сфере, о которой эта 20-летняя девочка в круглых очках еще вчера не имела ни малейшего понятия.

В центр зашла еще одна Аня-красивая, стройная, как фотомодель. На ней была красная куртка с бейджем и бронежилет.

- Это Аня СТЕЦЬКО - не просто красавица, организатор от Бога, светлая голова, - сказала одна из психологов, указывая на девушку. - Приехала на Майдан из Днепропетровска. Имеет два высших образования - психолога и управленца. До того как попала в медицинскую службу, с 31 декабря по 19 января, работала на кухне - кормила митингующих на участке, рядом с третьей баррикадой, где стоял Сережа Нигоян. Она лично знала всех ребят, в том числе и погибших. Аня заболела, но с температурой под сорок продолжала работать, пока не стала терять сознание. Ее силой отправили на квартиру львовских медиков, чтобы хоть как-то поставить на ноги. Стрессы, морозы, дымовые шашки, шумовые гранаты, газ, черный, удушающий дым пожаров, гарь… Болели все. Особенно гриппом, бронхитом и воспалением легких. Многие до сих пор не могут прийти в себя.

- Я координировала работу медиков, - рассказывает Аня. - 19 февраля все ушли на передовую, а нужно было еще оставить кого-то в поле (так она называет Майдан).

При штабе на третьем этаже Дома профсоюзов развернули госпиталь, позже заняли и четвертый этаж, так как раненых становилось все больше и больше.

Огнестрельные ранения, переломы, рваные, колотые раны. Люди умирали, мы просто накрывали их и продолжали заниматься живыми. Очень помогал Автодозор, ребята до последнего момента вывозили раненых.

Во время разговора телефон Ани не умолкал, она продолжала координировать работу медиков и просто людей, желающих помочь.

- Звонил парень, у которого есть возможность устроить бесплатное протезирование для наших ребят, - поясняет девушка и продолжает свой рассказ.

Когда в доме офицеров заблокировали медиков и раненых, Ольга Богомолец приехала договариваться с "Беркутом", чтобы дали коридор для отступления. Именно она оказывалась с нами в горячих точках, сама бинтовала раненых и никогда не пиарилась в отличие от некоторых штабных. От Дома офицеров девочки бежали через Мариинский парк. Старались не смотреть на распластанные мертвые тела, боясь узнать чье-то знакомое лицо. Прямо у них на глазах транспортером переехали двоих, может быть еще живых, ребят.

- Инстинкт самосохранения срабатывает, но страха нет, - говорит волонтер. - Из 18-й сотни тяжело ранили бойца. Его несли на носилках, а он до последнего вздоха выкрикивал Гимн Украины. Медики, переместившиеся во время боя в Михайловский собор, не отсиживались там, а бежали на передовую. Молодой человек и две девушки (как оказалось потом, одна - мать пятерых детей, вторая - двоих) развернули пункт медицинской помощи прямо под елкой. И стояли там до последнего. Не знаю, куда в такие моменты девается страх.

Во время боевых действий было огромное количество медиков-добровольцев, все они рвались на передовую, особенно женщины, которым за 50. Плакали, кричали: "Вы не понимаете, я уже жизнь прожила, а они там молодые все, пустите меня, а молодых не пускайте!". Приходилось объяснять, что женщин там вообще не должно быть. Одна из них вытащила на себе несколько раненых, хотя сама не медик. У нее из ноги извлекли пять пуль, которые она тогда даже не заметила, на таком адреналине была. Спасала ребят, а у самой ребенок лежит в больнице с онкологией.

В начале ноябре Аня собиралась замуж. События на Майдане изменили ее планы. Аня с друзьями уехала в Киев.

- Мой молодой человек работает в другой стране. Конечно, переживает за меня, но у него нет другого выхода. Либо люди понимают и поддерживают друг друга, либо зачем тогда вообще быть вместе.

На Майдане многие мужчины оказывали ей знаки внимания, делали даже несколько шутливых предложений руки и сердца.

- Я отдаю себе отчет в том, что отношения, построенные здесь, не могут быть долговечными, - говорит Аня. - Сейчас люди варятся в одном кипящем котле, но когда все это закончится, и начнутся обычные будни, сопряженные с житейскими проблемами, люди увидят друг друга в ином свете. На Майдане сыграли не одну свадьбу. Совсем недавно парень из афганцев сделал предложение девушке-волонтеру. Они собирались расписаться и повенчаться, но мы их отговорили. Ведь эйфория - это одно, а посттравматический синдром, который им предстоит преодолеть, определенно может повлиять на их отношения.

Аня из семьи репрессированных. Ее дед отсидел десять лет в тюрьме и пять отбыл в ссылке "за национализм". С будущей женой познакомился на поселении, когда она приезжала навестить отца. Родители ужасно волновались, однако к решению дочери ехать на Майдан отнеслись с уважением и пониманием.

- Нас в семье трое, - говорит Аня. - Моя родная сестра живет в Киеве. 11-летняя племянница тоже рвалась на Майдан. Они с одноклассниками завели революционную тетрадь, где записывали все события, после уроков расклеивали майдановские листовки, собирали карманные деньги, покупали тушенку, чтобы принести нам. А классная руководительница негодовала, вызывала родителей в школу и кричала, что школа - вне политики.

Брат живет в Днепропетровской области. Там не все понимают, что происходит. Есть люди, которые довольствуются малым и ни о чем не задумываются. Некоторые даже уверены, что нам платят большие деньги, чтобы мы стояли на Майдане. Полная чушь! Это вопрос личной ответственности и системы ценностей. Мы с моим двоюродным братом представляем на Майдане нашу семью. Люди сутками не спали и недоедали. И не потому, что не было еды, а потому что некогда было.

Я хочу, чтобы вы понимали: на Майдане стояли лучшие - студенты, бизнесмены, актеры, аналитики, айтишники. Успешные, самодостаточные люди. Многие днем работали, а вечером приходили дежурить. И это были не только киевляне или люди из западных областей Украины, но и ребята из Луганска, Донецка. Кстати, первый дефибриллятор во время событий на Грушевского передали именно из Донецка.

Теперь нам говорят, дескать, сворачивайтесь, вы больше не нужны. А мы нужны! Потому что на самом деле все решается на нашем, самом низком уровне. Не далее как вчера мне позвонила наша волонтер Женя и сказала, что есть возможность отправить двоих ребят с тяжелыми ожогами в Мичиган и одного - в Германию. Она контролирует 200-х (значит - погибших) и 300-х (раненых). Собирает о них всю информацию. Ведь политики и чиновники заняты глобальными задачами, а мы - судьбой конкретного человека. И дело даже не в том, что свергли Януковича. Майдан изменил сознание людей. Мы доказали, что мы не скот. От нас многое зависит, главное - не останавливаться.

* * *

Психолог Катя ФАСТОВЕЦ (23 года) - миниатюрная девушка с детским личиком. 2 декабря она пришла работать в центр психологической помощи Майдана. Катя участвовала в дежурствах и координировала работу психологов, в том числе мобильных бригад. Она видела смерть на передовой, раненых и искалеченных людей. Застенчивая и чрезвычайно скромная, продолжает свою работу и сейчас.

- Катя, расскажите, как все начиналось?

- Первые круглосуточные точки психологической помощи были организованы в Доме профсоюзов и КГГА. Тогда людей не хватало, нас было около 30 чел. Приходилось заступать на круглосуточные дежурства.

- С какими проблемами люди обращались чаще всего?

- Сначала приходили с вопросами о семейных проблемах и воспитании детей. Потом появились чувства смятения, тревоги, страха, люди не могли спать. Затем они были обеспокоены тем, что ничего не происходит, ждали конкретных действий, начинали разуверяться во всем, испытывали отчаяние. Очень важно было стабилизировать эмоциональное состояние человека, независимо от того, останется ли он на Майдане или поедет домой.

Ребятам из Самообороны было чрезвычайно трудно. Их поднимали по тревоге несколько раз за ночь. Часто тревога была ложной. Они находились в постоянном напряжении в течение длительного времени. Конечно, это отражалось на психике. Появлялась агрессия, раздражительность, бессонница. Потом были первые раненые, убитые и покалеченные. Многие остались без глаз и конечностей. Человек испытывал болевой шок, а затем психологический. Каждый реагировал по-разному. Кто-то крайне болезненно переживал, просто не мог поверить в то, что это произошло с ним. Кто-то легче. Их объединяло одно - вера в то, что это не зря. Другое дело, если надежды не оправдаются и компенсаторный механизм сломается…

- А увиденное и пережитое как-то повлияло на вашу систему ценностей?

- Да, безусловно. Пережив события на Майдане, уже никогда не станешь прежним. Непосредственно 19 февраля я работала на Грушевского, формировала совместные мобильные группы психологов и медиков. Задача психолога, оказавшись в толпе, либо работать с ранеными, стараясь смягчить шоковое состояние, либо структурировать хаос и панику вокруг. Я поняла, как можно не спать сутками и не чувствовать усталости. Кроме того, что ты сама участвуешь в событиях, ты еще и несешь колоссальную ответственность за коллег, которых направляешь в горячие точки, а значит - подвергаешь опасности.

Психологи работали в больницах и на передовой, а также непосредственно с людьми, выносившими трупы. У женщин была истерическая реакция, чувство растерянности и ступора. Психологи и врачи - тоже живые люди, и они тоже испытывают стрессы и психологические травмы. Потом к нам присоединились коллеги из других городов. Нам необходима была передышка.

- Как вернуться к обычной, мирной жизни людям, получившим посттравматический синдром во время боевых действий?

- С одной стороны, человек получает психологическую травму, с другой - ресурсный опыт. Каждый будет искать возможность реализовать себя вне Майдана. Возможно, кто-то продолжит работать волонтером или займется социальными проектами. Будут и те, кто испытает состояние ступора, депрессию. Придет осознание и осмысление пережитого. Это закономерно. Кто и как будет выходить из этого состояния предсказать сложно. Психологическая помощь понадобиться каждому.

- А как вы родителям объясняли свою необходимость быть на Майдане? Как они реагировали?

- Отстраненно. Им это было непонятно. И дело - не только в политических взглядах. Им непонятен даже человеческий аспект. Они стоят на позиции: каждый - сам за себя. В этом мы разные. К тому же, мой отец - бывший сотрудник органов внутренних дел.

- В подобных ситуациях люди весьма категоричны. Как научиться быть терпимым, толерантным?

- За любым спором стоит что-то личное. Когда говорят "я на Майдане помогаю людям", это означает: я поддерживаю и разделяю протест против несправедливости. То есть поддерживают люди, испытавшие несправедливость по отношению к себе лично. И если кто-то считает, что Майдан - это чушь, он тем самым говорит человеку, что его личное чувство несправедливости - тоже полная ерунда. Поэтому за конфликтными ситуациями в первую очередь стоят более глубокие личные переживания, о которых люди не могут говорить спокойно и конструктивно. И взаимоотношения рушатся.

- Но завязываются новые.

- Да, на Майдане многие находят новых друзей, влюбляются, были даже свадьбы. Люди по-новому стали смотреть на отношения, поменялась система координат. Кто-то находит поддержку и признание, чего не ощущал в своей семье. Здесь люди стали востребованными и важными. Майдан объединил разные поколения, стал настоящей семьей. Старшие по-другому посмотрели на молодежь. Людей объединяла не только идея, но и огромный, кропотливый труд. Здесь образовалось много "Громадських ініціатив". И люди едут домой уже с определенными целями. Они знают, что будут делать дальше. И даже если у власти снова окажутся не те, они уверены, что в их силах все изменить.

- Один рвется на баррикады, другой абсолютно пассивен, делает вид, что ничего не происходит. Почему?

- Готовность к какому-либо действию в значительной степени определят личный опыт. Это касается и тех, кто был на баррикадах, и волонтеров, и тех, кто просто приезжал и поддерживал, как мог. Психологические травмы получили все: и те, кто был активно вовлечен, и те, кто видел все только по телевизору. После потерь остается чувство скорби и вины. Кажется, что недостаточно было сделано: недостаточно помогли, недостаточно предвидели, недостаточно действовали. Но если к этому затем прибавляется чувство разочарования, то вполне возможен новый взрыв праведного гнева.

- Люди устали. Хватит ли сил для новой борьбы?

- Хватит!