УГОЛЬ И ДЕНЬГИ

Если смотреть на запасы, то в Украине очень много угля. Если же учитывать условия его добычи, картина выглядит куда менее радужной.

Донбасс — один из старейших угледобывающих районов на планете. Разработки месторождений угля здесь ведутся не первый век. Поэтому почти весь легкодоступный уголь уже извлечен. Остались в основном глубокие и тонкие пласты. Глубина шахты в 700 метров при толщине угольного пласта в один метр постепенно стала стандартной. Именно поэтому в бывшем Союзе последние два десятка лет происходило постепенное свертывание добычи в Донбассе. И как бы это не оценивали донецкие шахтеры, с точки зрения единой страны, решение было правильным. Израсходовав такие же деньги на строительство шахт в Кузбассе, где угольные сливки еще не сняты и толщина пласта составляет в 2—2,5 метра, можно было добыть втрое больше угля.

В итоге приход независимости рынка и прочего Донбасс встретил в достаточно разболтанном виде. Вдобавок последние годы империи были годами мощнейших шахтерских забастовок, что резко снизило и производственную дисциплину. А вскоре начался затяжной кризис, экономика пошла вниз, платежеспособный спрос упал, а с ним полетела и добыча угля, которая за девяностые годы снизилась вдвое.

Естественно, все это вызвало и вызывает волну протестов. Но в общем-то, несмотря на то что шахтеры способствовали отставке не одного украинского правительства, к экономике это почти не имело отношения — добыча примерно соответствовала спросу. Не хватало только желающих за него платить.

Начало 90-х запомнилось, как вакханалия. Несмотря на многочисленные управленческие надстройки, шахтами по существу никто не управлял. Вскоре они обросли сонмом фирм-«прилипал», с работающими в них родственниками директоров, бухгалтеров и просто хороших людей. В итоге никто не мог сказать, куда исчезала направляемая шахтерам господдержка.

Тогда же выработались правила игры, соблюдаемые и поныне. В принципе все понимали, сколько реально могут дать бюджетных средств. Но просили примерно втрое больше. После сверхсложных переговоров выходили на уровень, примерно соответствующий прошлогоднему. Этого было мало, так что горняки всегда имели повод для обоснованных жалоб. На этом фоне четверть денег бесследно исчезала. Проконтролировать куда и как израсходовали то, что все-таки выделяло правительство, в условиях гиперинфляции и начавшейся бартеризации не могли. Через некоторое время стала «исчезать» и зарплата рабочих, чему способствовал их явный избыток на шахтах. Стремительно увеличивалось число людей, появляющихся на шахтах только для получения зарплаты (т.н. «подснежники»). Одним из следствий этого стало то, что угольщики, столь бодро стучащие касками в Киеве, на большинстве шахт практически бесправны — директор может уволить едва ли не каждого третьего, без ущерба для производства.

«Коктейль» вокруг шахт бурлил такой, что Киев старался туда особо не лезть, предпочитая откупаться от проблемы подачками. Тем не менее обозначились силы, способные взять ситуацию под контроль. Дело в том, что неудержимое разворовывание наряду с зачастую совершенно закостенелым менеджментом стало угрожать уже и металлургическому производству. Импорт же угля был ограничен по политическим соображениям.

Неспособность Киева навести порядок была очевидной, и наведением порядка занялись местные бизнес-элиты, в первую очередь — донецкая. И дело не в том, что в Донецкой области добывается 45% украинского угля. Куда важнее то, что основная его часть (70%) — это коксующиеся угли, входящие в уже раскрученные цепочки «уголь—кокс—металл—экспорт—валюта». Как раз к середине 90-х эти цепочки стали усложнять, добавляя в них звенья «трубы—газ»; на него же стали менять продукцию машиностроения (те же «азовмашевские» цистерны) и проч.

В области при поддержке обладминистрации появился новый трейдер — корпорация «Индустриальный союз Донбасса» (ИСД). К тому времени уже активно работали АРС Игоря Гуменюка, «Родон», «Энерго». Постепенно в Донбассе возникла мощная сцепка между областными властями и бизнес-структурами. На шахтах почувствовали железную хватку.

Надо отдать должное — обстановка улучшилась. На место многочисленных «сосунов» приходила единая трейдерская структура, которая по крайней мере отвечала за обстановку. Правда, трогательные рассказы о том, сколько сотен миллионов гривен было вложено в производство, надо немного подкорректировать.

Фактически с шахтами работали по той же схеме, что и в металлургии: поставляли оборудование по цене «чуть» дороже средней (иногда этот зазор был вполне приличен), а полученный уголь забирали по цене «чуть» дешевле сложившейся. Впрочем, на фоне предшествующего откровенного «дерибана» и это воспринималось как благодеяние. Заодно, несмотря на бешеное сопротивление ряда киевских контор, сильно прижали сборщиков металлолома.

Трейдеров было немного. В основном это уже упоминавшиеся АРС и ИСД, Embrol Ukraine LTD, «Данко», «Родон», «Укрподшипник». Хотя в общем-то ситуация была не совсем статичной. К примеру, концерн «Энерго», блиставший до появления ИСД, на определенном этапе был вытеснен с регионального рынка. Некоторое время он зарабатывал деньги в России, купив там большую шахту и начав строить другую. Впрочем, поднакопив опыта и денег, «Энерго» смог вернуться вновь.

Тем не менее коксовый передел был завершен, и к началу 2000-го Игорь Гуменюк уже уверенно заявлял: «Мы работаем на пяти коксохимах, и на сегодняшний день АРС — это компания, которая совместно с ИСД несет ответственность за переработку и реализацию около 75% коксующихся углей Украины». И вряд ли он сильно преувеличивал.

Однако вся эта благодать распространялась на коксующиеся шахты, и то не на все. Вообще шахты четко разделились на коксовые и энергетические. Если коксовики получали деньгами процентов 70—75%, то энергетические в лучшем случае 15—20%. Да и те в качестве подачки от Госрезерва. Забавно, но так как и те, и другие шахты входили в состав Минуглепрома, то и коксующиеся шахты за электроэнергию старались не платить. Они рассчитывали, и часто небезосновательно, попасть под отраслевой взаимозачет с Минэнерго.

В результате возникла тупиковая ситуация: энергетики не платили за отпущенный уголь, шахтеры поставляли на станции смесь, которую там иронически называли «землей». Естественно, что гореть без газа это чудо не хотело и на так называемую подсветку расходовали 20—30% газа, за который в общем тоже платили через пень-колоду. Ну и конечно и те, и другие жаловались на жизнь вообще и на правительство в частности.

Особенно критической была ситуация в Луганской области, где 78% добываемого угля — энергетический. Неплатежи за него полностью «валили» шахты. Это притом, что в области только за счет шахт живут 63 города и поселка. Вдобавок местные бизнес-группы были откровенно слабы и контролировать ситуацию не могли. В итоге наиболее «вкусные» объекты перешли под контроль чужаков — донетчан, киевлян, днепропетровцев, запорожцев; потом пришли и россияне. Даже единственный на Луганщине район по добыче коксующегося угля — «Краснодонуголь» — пришлось уступить Игорю Гуменюку.

К 2000 году нарыв созрел и стало ясно, что надо что-то делать. В Донецке предложили создать региональную энергокорпорацию, отдать ей ТЭС и замкнуть потоки электроэнергии и угля внутри региона. Под это дело даже «выбили» президентский указ. Однако Киев, не желая терять контроль над ситуацией, его благополучно заволынил. Впрочем, через год донетчане стали выполнять его явочным порядком, растащив региональную компанию «Донбассэнерго» и приватизировав часть сетей.

Тем временем в столице Юлия Тимошенко занялась энергорынком вплотную. Надо отметить, что идеи Юлии Владимировны о наведении порядка носили полуфантастический характер. К примеру, проведение аукционов по продаже коксующегося угля могло попасть в книгу рекордов Гиннесса: в мире подобная попытка предпринималась только в Лондоне, накануне Второй мировой войны. Плюс ко всему она фактически нарушала уже сложившуюся схему расчетов за кокс. В итоге попытка провести аукцион была первой и последней.

Для реализации другой идеи — с банковскими аккредитивами — не хватало денежных средств. Тем не менее при Тимошенко ситуация в энергетике резко улучшилась, на шахты пошли деньги. После ее отставки отката назад к бартеру не произошло, и в 2001-м денежное наполнение «Энергорынка» усилилось. Более того, в прошлом году за энергетический уголь шахты впервые получили денег больше, чем за коксующийся, а шахтерам зарплату стали платить более-менее регулярно. Это дало возможность начать борьбу и за качество угля. Так откровенно грузить на электростанции терриконы больше уже не позволяют. Не то, чтобы с качеством все стало хорошо: в прошлом году добыча угля в Украине увеличилась, а вот производство товарного угля сократилось. Причина — отсеяли больше породы. И это правильно.

В общем положение в отрасли немного стабилизировалось. Это дало возможность осмотреться по сторонам и подумать о перспективах. Оптимистичным увиденное назвать было трудно — отрасль как таковая уже давно банкрот. Даже после того, как в первом квартале этого года задолженность немного сократилась, кредиторская задолженность в 9,5 млрд. грн. в 2,4 раза превышала дебиторскую. Причем такое соотношение сохраняется уже не первый год.

Разрекламированная программа «Уголь Украины» в конечном счете превратилась в предмет политического торга, а когда ее наконец приняли, сразу стало ясно, что выполнять ее никто не будет. Для этого не хватает одной мелочи — денег. Общий объем финансирования за десять лет должен быть порядка 46 млрд. грн. С учетом того, что в среднем ежегодно «под уголь» тратится около 2,5 млрд. грн., фактически суть программы сводится к тому, где взять пару лишних десятков миллиардов. Интересно, что до 10 млрд. должно поступить от коммерческих структур. Проблема в том, что у государства таких денег нет, а если и появятся, то отдать их угольщикам будет очень жалко. Даже разработчики программы не обещают, что в результате ее выполнения отрасль станет рентабельной. Обещают разве что сократить убытки. Это не слишком впечатляющая перспектива, и Кабмин, при всех клятвах в верности выбранному стратегическом курсу, уже внес маленькую корректировку, фактически положившую программу на полку. Средства не будут выделятся в рамках годовых бюджетов. Энтузиазм Минфина финансировать заведомо убыточный проект легко представить. Хотя, как минимум до следующих президентских выборов, на эту программу будут активно ссылаться.

И тем не менее не стоит считать «Уголь Украины» очередным прожектом. В этой госпрограмме содержится немало здравых идей, которые и будут воплощаться в жизнь.

Было окончательно признано, что существует относительно небольшая (меньше 60) группа опорных шахт, которую и будут развивать. Сделан акцент и на больших (с добычей свыше 1 млн. тонн в год) производствах, число которых должно удвоиться (с 21 в 2001-м до 40). Там и будут сосредотачиваться ресурсы.

Но тем самым признается, что перспективы других довольно туманны. Несмотря на обещания, что массового закрытия шахт до 2010 года не будет (планируется закрыть 31 шахту), фактически это будет происходить явочным порядком. Около 80 шахт (чуть менее половины) в настоящее время находятся на той или иной стадии банкротства. Их дальнейшая судьба будет зависеть уже от новых собственников.

Начало большой приватизации ясности тоже не внесло. С одной стороны, Кабмин поручил Минтопэнерго до 1 июня уточнить два перечня для приватизации. В первый войдут инвестиционно привлекательные шахты, которые продадут на конкурсах; во второй — «потенциально инвестиционно привлекательные» — для приватизации на основе бизнес-планов. Заодно Минтопэнерго, Фонду госимущества, Госкомиссии по ценным бумагам поручили до 1 октября завершить корпоратизацию шахт и регистрацию эмиссии акций.

ФГИ до конца года должен утвердить для продаваемых шахт план-график проведения мероприятий по приватизации. Из этого следует, что в текущем году продавать ничего не будут.

Прежде ФГИ планировал продать в пилотном режиме две-три шахты, хотя особого восторга по этому поводу не высказывал. Продажа ожидается трудная и нервная, а денег от нее будет мало. До сих пор на таких торгах продали только контрольный пакет (61%) шахты «Комсомолец Донбасса». Его купил Авдеевский КХЗ (т.е. тот же АРС). Благо, шахта добывает уголь, пригодный для коксования. По инвестиционному варианту (дополнительная эмиссия акций под инвестпрограмму) шахту «Красноармейская-Западная №1» купил концерн «Энерго». И, пожалуй, все.

Сейчас ФГИ и Минтопэнерго утрясают схемы приватизации. Минтоп предпочитает проводить приватизацию путем допэмиссий (все деньги тогда останутся на шахте), Фонду больше нравится конкурсный путь. Но и он согласен с вариантом, когда полученные деньги пойдут на инвестиции. Другое дело, что для этого потребуется утверждение правительством соответствующего механизма.

Ключевой вопрос: что после приватизации будет с господдержкой? Скорее всего, в той или иной форме она сохранится, но механизм ее привязки еще дискутируется. Впрочем, много денег не будет. Значит, шахтерам придется учиться жить по средствам, а металлургам — покупать уголь по реальным ценам. Дело новое и нелегкое, но иного пути не видно. Скорее всего, его просто нет.