ЗДЕСЬ — ПОМНЮ, А ЗДЕСЬ — НЕ ПОМНЮ...

Отмечая праздник 9 Мая, мы воздаем должное мужеству и стойкости наших ветеранов, отдавших всё для победы над нацистской Германией. Но помня о миллионах людей, пострадавших во время борьбы с фашистами, нельзя забывать и о том, что столько же, если не больше наших людей пострадало от репрессий со стороны своего же государства. В 1956 году советский солдат Иван Фещук совершил поступок, за который от советской власти получил десять лет лагерей. Через сорок лет за то же самое Венгерская Республика наградила его орденом «За отчизну».

После смерти Сталина в странах Восточной Европы участились массовые выступления общественности за освобождение от диктата «старшего брата» по соцлагерю, за право самостоятельно, без внешнего вмешательства, решать судьбу своих народов. Антисталинское содержание доклада Никиты Хрущева «О культе личности и его последствиях» на двадцатом съезде КПСС в феврале 1956 года было воспринято многими — и в самом Советском Союзе, и за его пределами — как знак грядущих перемен, возможного обновления и «очеловечивания» коммунистической идеологии. Самыми известными проявлениями этой готовности многих народов Восточной Европы к переменам были восстания в Польше и Венгрии.

«Венгерской революции» 1956 года предшествовали многочисленные открытые дискуссии и призывы интеллигенции к независимости, а в конце октября было объявлено о создании нового правительства на широкой национальной основе, отмене однопартийной системы и выходе страны из Варшавского пакта. Но с точки зрения коммунистической партии Советского Союза это расценивалось как «контрреволюционный мятеж», спровоцированный западной «империалистической агентурой», и на его подавление было брошено почти два десятка боевых дивизий. В результате вторжения было убито более пяти тысяч граждан Венгрии и около семисот солдат советской армии.

Судьба Ивана Фещука, уроженца села Белополье Винницкой области, вначале почти ничем не отличалась от судеб многих его сверстников: способный сельский парень, комсомолец, закончил факультет физики и математики Бердичевского института, познакомился с девушкой, которая стала его невестой. Затем Ивана призвали в Советскую Армию, где он служил парашютистом, был комсоргом роты одной из десантных дивизий, расположенных под Ленинградом. «В 1956-м нас вдруг начали переодевать в полевую форму — значит, собирались куда-то отправлять, — рассказывает Иван Григорьевич. — Но никто не знал, куда. Говорили — или в Литву, или за границу». Тогда он создал в роте подпольную организацию из семи солдат. Члены организации сочинили и распространили листовку, в которой обращались с призывом к своим сослуживцам в случае выполнения карательных операций за границей помнить о том, что они давали присягу защищать отечество, а не быть жандармами других народов. Такая гражданская позиция явно противоречила тогдашним агрессивным принципам советской политики, и в результате расследования группа армейских диссидентов была раскрыта, а ее участники арестованы. В то время солдат Фещук переписывался со своей невестой, жившей в одном из сел Житомирской области, и в их письмах некоторые слова заменялись зашифрованными знаками. «При обыске у меня нашли шифр, — рассказывает он. — Потом обыски проводили даже дома у невесты. Хотели доказать мою связь с венграми — тогда это была бы расстрельная статья».

Но в январе 1957-го статью 58-1Б с Ивана Фещука сняли, и в конце концов он был приговорен к десяти годам по двум другим пунктам этой статьи — «пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти», и «распространение, изготовление, хранение литературы подобного содержания».

Уже находясь в заключении, ему удавалось получать известия от своих однополчан о многочисленных потерях в соседних частях, посланных для «наведения порядка» в Будапеште.

Пять следующих лет он провел в лагерях Мордовии. А в начале шестидесятых, во время так называемой «хрущевской оттепели», дело Ивана Фещука было пересмотрено, и его, не реабилитировав, выпустили на свободу. Имея «отсидку» по политической статье, после освобождения устроиться на работу учителем было почти невозможно — соответствующая запись в документах была своеобразной «черной меткой» для её обладателя. В конце концов он решил поехать в Кадиевку (теперь город Стаханов Луганской области) к своей двоюродной сестре. С помощью влиятельных знакомых она все же помогла ему найти работу в школе. В последующие годы Иван Фещук закончил Луганский педагогический институт, женился и стал отцом четырех детей.

В 1992-м, через год после обретения Украиной независимости, Иван Фещук был полностью реабилитирован. В 1993-м, во время международной встречи бывших политзаключенных в Киеве он встретился с венграми, сидевшими в советских лагерях, и рассказал им свою историю, оставив адрес. В 1995-м получил письмо, в котором его просили написать и выслать свою историю в Венгрию. А через год Ивана Фещука и его товарища пригласили в Будапешт на 40-летие венгерской революции, где ему был вручен венгерский серебряный крест «За отчизну». «Никаких денежных доплат за это не полагается, — рассказывает Иван Григорьевич, — и до 2004 года я получал обычную пенсию в 150 гривен, а в январе выдали на сто гривен больше, но потом в пенсионном фонде сказали, что они ошиблись, и теперь неверно начисленную сумму придется возвращать из каждой пенсии».

Луганское областное товарищество бывших политзаключенных и репрессированных насчитывает около 600 членов. Цель организации, говорит глава товарищества Владимир Кук, — объединение и предоставление помощи её участникам: «В Луганской области очень много депортированных и репрессированных, но у них нет почти никаких прав на льготы и компенсации. Органы власти требуют множество справок и квитанций, получить которые иногда просто невозможно». Зарегистрировав свою общественную организацию в 1993-м, сам Владимир Кук до сих пор не реабилитирован (был осужден в своё время за соучастие в убийстве работника НКВД). И считает, что его смогут реабилитировать только тогда, когда к власти придет настоящая украинская власть. «Ведь с тех пор в Украине ничего не изменилось», говорит он, почти дословно повторяя некоторые фразы из доклада Президента Украины на гражданском форуме 2 апреля, заявившего, что номенклатурный, административно-командный режим «не подвергся существенным изменениям после 1991 года».

Почти 14 из своих 75 лет Владимир Кук провел в советских исправительно-трудовых лагерях — Норильск, Колыма, Иркутск, Тайшет, Мордовия... В 1939 году, после заключения пакта Молотова—Риббентропа, в небольшое село Якимов Львовской области пришла советская власть. «В нашем селе ее приняли с энтузиазмом, так как у нас на Галичине это считалось воссоединением с большой Украиной, — рассказывает Владимир Михайлович. — Кооперативы преобразовали в государственные магазины и завезли для нас очень много продуктов, которых мы раньше и не видели, к тому же дешевых. Мой отец, сходив в магазин, сказал, что советские, наверное, неплохие люди, раз навезли столько продуктов». Но чуть позже, съездив на ярмарки в соседние города, отец Владимира узнал и о другой стороне «советизации» — в городах стали пропадать люди, была ликвидирована игравшая огромную общественную роль «Просвита», арестовывали и расстреливали интеллигенцию.

«Наше село, — говорит Владимир Кук, — поджигали два раза — сначала поляки, а потом НКВД». Поэтому неудивительно, что после войны 18-летним парнем он вступил в Организацию украинских националистов и начал работать в ее службе безопасности. В 1948 году принимал участие в убийстве местного начальника оперативного отдела НКВД, за что в июне того же года выездной военный трибунал осудил его на 25 лет за участие в вооруженной борьбе против советской власти (статья 58-1А). «В товарных вагонах привезли нас в исправительно-трудовой лагерь в Норильск, — рассказывает он, — строить город на вечной мерзлоте. В начале режим был очень строгим, но в 1953-м немного ослабел. Когда по радио объявили траур в связи со смертью Сталина, заключенные в лагере танцевали, а в июне даже подняли восстание».

По словам Владимира Михайловича, в лагере представители всех национальностей создали тогда комитет, который вел переговоры с охранниками: «Мы требовали снять с нас номера, снять замки с бараков, ввести восьмичасовой рабочий день, разрешить писать больше писем (можно было только два в год), требовали освобождения инвалидов, малолеток (так как сидели даже 12-летние) и пересмотра уголовных дел». Мятеж заключенных в Норильске вскоре удалось подавить, а Кука переправили на Колыму, где чуть позднее к его сроку добавили еще 7 лет за драку с начальником лагеря. «Вообще, — продолжает он, — в середине 50-х жизнь заключенных стала более свободной. За работу нам стали платить деньги, а в зоне открыли ларьки, где можно было купить продукты». После освобождения в результате все той же «оттепели» Владимиру Куку было запрещено возвращаться домой и жить в крупных городах, считавшихся режимными. Но так как еще в Норильске он познакомился с несколькими сидевшими с ним луганчанами, Владимир решил ехать сюда, где и проживает до сегодняшнего дня.

В начале 90-х прошлого века, исколесив всю область, Владимир Кук смог организовать на Луганщине областное отделение Всеукраинского товарищества бывших политзаключенных и репрессированных. После принятия в 1991 году закона «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине» помощь этой общественной организации оказывала областная комиссия по восстановлению прав реабилитированных. Её председатель Лидия Калинская говорит, что тогда наблюдался «всплеск морального подъема» жертв репрессий: «Они шли к нам для восстановления в правах. Хотя многие не поверили даже этому закону и некоторые до сегодняшнего дня скрывают, что были репрессированы». Всего в то время, по данным служб безопасности и государственных архивов, на территории Луганской области проживало около 40 тысяч репрессированных, а за годы, прошедшие со дня принятия закона «О реабилитации...», в областную комиссию обратились только около 12 тысяч человек. «Добившись юридической реабилитации, — продолжает Лидия Калинская, — они прежде всего получали моральное удовлетворение, перестав быть «врагами народа». Для многих это было главным, и они не добивались компенсации». По ее словам, звенья записанного в законе механизма возмещения ущерба не соответствуют условиям сегодняшнего дня: «112 гривен за конфискацию имущества при наличии свидетельских показаний, или 485 гривен при наличии архивной справки (что бывает очень редко) — это издевательство над человеком, потерявшим почти все при аресте и высылке». Лидия Калинская объясняет эти цифры тем, что при начислении компенсаций до сих пор используется положение закона, определяющее минимальную зарплату суммой 15 гривен, хотя уже давно в Верховной Раде находится новый законопроект, по которому сумма компенсаций высчитывается исходя из новой минимальной зарплаты. Кроме того, продолжает она, законопроект признает пострадавшими и детей репрессированных, предоставляет льготы спецпоселенцам: «Ведь люди, высланные по национальному признаку, вообще не входят в действующий закон, а на Луганщине живет очень много немцев, поляков. Они звонят нам, мы им обещаем, потому что нам тоже обещают, но Верховной Раде не до нас».

По словам Владимира Кука, выходит, что не до бывших репрессированных и Луганской областной власти: «Несколько лет назад, после распоряжения Президента о содействии Всеукраинскому товариществу бывших политзаключенных и репрессированных, я обратился к главе облгосадминистрации с просьбой выделять по 4 тысячи гривен в год на нужды организации. Ответа нет до сих пор».

Еще во времена так называемой «перестройки» бывшие политзаключенные и активисты «Просвиты» пытались установить крест в память жертв репрессий на вершине холма в сквере, расположенном в нескольких десятках метров от бывшего здания КГБ. Однако не без помощи тогдашних городских властей деревянный крест с вершины холма исчез, а новый памятный знак из мрамора, поставленный уже с разрешения местной администрации, оказался спрятанным среди деревьев сквера. Похоже, что и сегодня в Луганске предпочитают не вспоминать о миллионах жертв тоталитарного режима.