ЯВЛЕНИЕ АЛЧЕВСКОГО

История взлета и падения украинского финансиста и предпринимателя

В истории Украины немало имен выдающихся финансистов и промышленников. Это Лазарь Израильевич Бродский, Никола Артемьевич Терещенко, Михаил Парфентьевич Дегтярев, Иван Герасимович Харитоненко, Николай Григорьевич Хряков, Василий Федорович Симиренко... В эту плеяду по праву входит и Алексей Кириллович Алчевский. Слава этого человека, считавшегося в конце ХIХ века по предприимчивости одним из самых удачливых в России, уверенно пересекла границы империи, его знали и высоко чтили как в родном отечестве, так и в Европе. Чем же добился такой признательности Алчевский?

Деловой человек европейского склада

Несмотря на солидную разницу в летах, Алексей Алчевский чуть ли не с первых дней своего поселения в Харькове стал приятельствовать с управляющим здешней конторой государственного банка Иваном Вернадским. Вскоре они стали дружить семьями.

Иван Васильевич Вернадский, отец того самого Владимира Ивановича Вернадского, перед которым весь образованный мир с учтивостью и благоговением снимает шляпы за его гениальные открытия на ниве естественных наук, родился и, как говорится, крестился в Киеве. Здесь же закончил гимназию, а затем и университет св.Владимира, где в 28 лет стал профессором политической экономии. В киевский и петербургский периоды жизни водил знакомства с Н. Костомаровым и М. Максимовичем, Л. Толстым и Н. Чернышевским, с П. Кулишом и Н. Бакуниным. В Харьков Вернадские переехали из столицы империи по настоянию врачей в 1868 году сразу же после удара, который случился с Иваном Васильевичем во время лекции. К тому времени он после смерти первой жены был уже венчан с Анной Константинович - дочерью украинского помещика, участницей хора композитора М. Балакирева. Толстушка, с яркими голубыми глазами, она ежевечерне, когда бывали гости, наполняла дом звонким смехом и мелодичными украинскими песнями.

Алексей Кириллович приехал покорять столицу Слободской Украины годом раньше. Побывав как-то здесь с отцом на Крещенской ярмарке, он, как признавался позже, был очарован увиденным. Более 100 000 тяжело груженных повозок буквально запрудили тогда все площади, улицы и даже переулки Харькова. На них привезли на продажу буквально все, что только росло на земле, плавало в морях-океанах и летало в воздухе. Не было здесь разве что птичьего молока, поскольку и в природе его не было.

«Буду и я тут торговать!» - отчаянно ворвалась и накрепко зацепилась в рисковой голове Алчевского сладкая и волнительная, как первая любовь, мысль. С ней и вернулся в родные Сумы, где заканчивал уездное училище и проходил университеты жизни при отцовской бакалейной лавке. Свою родословную их купеческая семья вела от деда - расторопного чумака, который гонял на волах свои возы с крымской солью не только в Сумы или Конотоп, но и в Кременчуг, Киев, Москву и даже добирался аж до Санкт-Петербурга.

Удалой и даже в чем-то авантюрный характер Алексей Алчевский получил по наследству от деда. Говорили, что и статью вышел в него. Красивый, высокого роста, широкий в плечах, густобровый и с шикарной шевелюрой на большелобой голове, он, конечно же, не мог не понравиться столь же привлекательной и умной Христине Даниловне Журавлевой, обладавшей помимо других талантов еще и феноменальным голосом и недюжинными музыкальными способностями. Сын выдающегося украинского композитора Остап Лысенко писал как-то, что его отец Николай Витальевич Лысенко «...с большим уважением относился к семье Алчевского». «Часто, когда в тогдашнем обществе шла речь об Алчевских, - объясняет он, - все непременно сходились на одном: побывать у них в гостях - все равно что посетить театр. Действительно, эта украинская семья была очень талантлива».

И бесшабашна, добавлю от себя.

Современному читателю невозможно представить себе райцентр с населением не более 50 тысяч человек, где имелось бы почти 1400 магазинов и лавок, в которых с утра и до позднего вечера усердно трудились 4500 купцов, приказчиков и прочих персон, состоящих на службе при торговом заведении. Но именно таким был Харьков в тот год, когда Алчевские выбрали этот город для постоянного жительства.

Утвердиться здесь, как говорится, с алтыном в кармане и с долгом, взятым для открытия на Сумской магазина по продаже чая и других колониальных товаров, можно было, только отчаянно веря в свою удачу. И она не отвернулась от Алчевского. Более того, его поистине вулканическая энергия, его выдающийся ум аналитика вскоре привели пусть еще и не к гениальной, но весьма заманчивой мысли: а почему бы не создать кредитное учреждение нового типа, где финансовые операции будут исключительно краткосрочными, удовлетворяющими сиюминутные нужды торговых и промышленных людей. И вот по его инициативе в Харькове открывается одно из первых в России Общество взаимного кредита, на основе которого спустя полтора года родился харьковский Торговый банк - первый в империи банк коммерческого кредита. Первым его считают потому, что он создавался на частной основе, а не при помощи и содействии правительства.

Так в 31 год Алексей Кириллович стал не только купцом, но и банкиром. Знавшие его близко люди объясняли столь быструю перемену в деятельности Алчевского тем, что он совершенно не вписывался в классическую ипостась купца. По своей натуре и взглядам на жизнь он больше походил на делового человека европейского склада ума и характера. Деньги сами по себе не имели для него того жгучего интереса, который властно повелевает действиями скаредного накопителя богатств. Они были нужны ему, чтобы созидать что-то новое, интересное ему лично и полезное для родной земли и людей, здесь живущих.

Острый и пытливый ум Алчевского нуждался в надежном союзнике. И он нашелся в лице Вернадского. Их совместная мысль родила нечто такое, что восхитило и поразило все слои населения пореформенной России.

Дело было так. Однажды Алчевские пришли на вечерние посиделки к Вернадским. Пока Анна и Христина развлекались сами и ублажали других музыкой и пением, их мужья уединились в кабинете хозяина, где и состоялся тот самый исторический разговор, который положил начало новому в финансовом мире делу. Началось все с того, что Алексей Кириллович поделился с другом увиденным на улице:

- Только что, Иван Васильевич, наблюдал, как по Сумской прокатил в дрожках господин Кузин (известный в Харькове ростовщик. - В.М.). И представьте себе, буквально все, кто был на улице, поснимали шляпы и картузы и в низком поклоне склонили головы. Вроде как узрели архиерея или царя-батюшку...

- А он и есть им, батюшка, - поглаживая бороду, сказал Вернадский. - Пройдитесь по той же Сумской или по Немецкой - почти в каждом доме есть его деньги. Ростовщик, одним словом.

- Что ростовщик - понятно! Но почему - благодетель? - горячился Алчевский. - Ведь проценты стрижет с займа безбожные. Я сам ходил к нему, когда магазин открывал. Я-то знаю его хватку.

- Если бы только на Руси был один Кузин! - воскликнул Иван Васильевич. - Вы посмотрите, сколько после реформы 1861 года развелось в стране ростовщиков. Сущие бандиты с большой дороги - дерут от 15 до 20 процентов годовых с любого кредита. Они пользуются той экономической бестолковщиной, которая нынче ставит палки в колеса многим, особенно земледельцам.

- Согласен с вами, - сказал Алчевский. - После отмены крепостного права, как это ни чудовищно звучит, наше земледелие влачит жалкое существование. Проводя реформу, многое, как всегда, не учли и не додумали. Да еще и упразднили прежние кредитные учреждения. Теперь земледельцу совсем податься со своей нуждой некуда. Вот и всплыли на поверхность кузины. Для пользы общего дела с ними надо кончать.

- Но как? - пожал плечами Вернадский.

- Я знаю, - ответил Алчевский, - потому как много размышлял после открытия Торгового банка. Что дальше? - задавал себе вопрос. И пришел к мысли, что следует срочно открывать еще и Земельный банк... И я бы попросил вас, любезный Иван Васильевич, сочинить устав такого учреждения...

Мужчины ударили по рукам. А 2 сентября 1871 года в Харькове открылся Земельный банк, учредителями которого стали купец 1-й гильдии А.К.Алчевский, профессор-экономист И.В. Вернадский, землевладелец А.Ф.Бантыш, купец 1-й гильдии и землевладелец Ф.И. Добрынин и другие состоятельные люди города и губернии. Земельный стал первым и некоторое время единственным в тогдашней России банком ипотечного кредита - он предоставлял кредит под залог сельской или городской недвижимости, главным образом земли. Для таких, ипотечных, банков характерны долгосрочность кредита, а также оставление закладного имущества в руках должника, который, продолжая эксплуатировать это имущество, имеет возможность и уплачивать проценты, и погашать долг.

Харьковский Земельный банк нанес сокрушительный удар по ростовщикам. Если те ссужали нуждающимся деньги под 15, а то и под все 20 процентов, то банк Алчевского выдавал кредиты всего лишь под 7,5 процента, учитывая при этом и амортизацию долга. Поэтому и потянулись сюда за помощью тысячи и тысячи земледельцев не только Слободской Украины, но и Войска Донского, и Курской, и Черниговской и других губерний Российской империи. Примеру Алчевского вскоре последовали другие финансисты - через полтора года после открытия Земельного банка в Харькове в стране возникло 11 таких финансовых учреждений. Алексей Кириллович становится видным банковским авторитетом, с ним частенько общаются министры финансов тех лет - М.Х.Рейтерн, Н.Х. Бунге, И.А. Вышнеградский, С.Ю. Витте...

Казалось бы, имея в «кармане» два процветающих банка, Алчевский мог бы и пошабашить на этом, благо его детища, стремительно развиваясь, весомо облагодетельствовали своего хозяина. В последнее десятилетие ХIХ века он становится миллионщиком, входит в семью самых богатых людей России.

Но это уже был бы не его стиль жизни. Жажда новых дел была постоянной спутницей Алексея Кирилловича. И она, словно магнит, приковывала его внимание к просторам Донецкого бассейна, где рельсы новых железных дорог рассекали ковыльные степи, где, словно грибы после доброго дождичка, возникали шахты и шахтенки, где гаванскими сигарами коптили небо трубы новых металлургических заводов.

Ставка на Донбасс

Истинно предприимчивый человек, - считаю я, - явление штучное. Этому таланту нельзя научиться даже в университете. Им надо только родиться. Алексей Кириллович как раз и был таким «исключением из правил» породы человеческой. Для него всегда главным смыслом жизни было созидание. Но, как предприниматель новой - европейской - формации, он брался за новое дело не по наитию, не наобум, а детально и глубоко все продумав и взвесив каждую кажущуюся мелочь, как говорится, на аптекарских весах.

Так случилось и с организацией в 1875 году Алексеевского горнопромышленного общества, целью которого была разработка угольных залежей на землях, находящихся близ только что построенной ветки Луганск-Дебальцево Екатерининской железной дороги. Здесь когда-то были поместья

И.И. Гладкова, И.Н. Жилло, братьев Родаковых, князя

А.С. Долгорукова. Заложенные в харьковский Земельный банк, через год они были выкуплены Алексеевским обществом, то есть А.К. Алчевским.

Затребовало Алексея Кирилловича в Донбасс, скорее всего, желание хоть как-то приостановить ту бестолковщину, которая процветала в каменноугольном деле. Здесь возник своего рода Клондайк. Добычей горючего камня занимались все, кому не лень. Доходило до курьезов. Помещики Донецкого края, забросив подальше заботы о ржи, ячмене, о лошадях и коровах, в чем, несомненно, знали толк, стали открывать на склонах балок и на берегах степных речек, куда почти наружу выпирали угольные пласты, шахтенки-мышеловки. Грамотно организовать горное дело они, естественно, не могли и потому тонули в долгах, обрастали горами поднятого на-гора угля, который из-за его дороговизны и низкого качества никто не покупал.

- Испохабили полезное дело освоения богатств Донбасса, - недовольно сокрушался Алчевский. - Если у самих котелок не варит, научились бы у других, как надо дело ставить.

В отличие от многих отечественных предпринимателей, намертво присохших пуповиной к родному домострою, Алексей Кириллович никогда не только не чурался чужого опыта, но и, наоборот, гонялся за западными новинками, чтобы с толком применить их у себя. Это свое железное кредо Алчевский, как говорится, наработал, пытливо изучая тогдашний процесс пробуждения производственных сил в России, которые шли тяжко, со старческой отдышкой, заработанной еще в дореформенное военно-казарменное время. Побывав в таких экономически развитых странах, как Англия, Бельгия, Германия, изучив досконально стремительно рвущуюся ввысь экономику Североамериканских Соединенных Штатов, Алексей Кириллович с горечью, печалившей его сердце патриота, все больше убеждался, что реформы 1861 года не избавили людей от психологии подневольного и ничем дальше своего носа не интересующегося раба.

Да, Алчевский был чистой воды западником. И это он лишний раз подтвердил в своей яркой речи на праздновании 25-летия Земельного банка.

- Мы должны упомянуть о том светлом для всего обширного нашего государства явлении, - говорил он, - которое сказалось за последнее время в пробуждении нашего Донецкого бассейна. Прилив иностранных капиталов... знаменует собой новую эру этого края... Этот быстрый и решительный подъем промышленности вызывает у некоторых опасение относительно захвата этого края иностранцами. Но эти иностранцы вместе с капиталом несут свою опытность и знания металлургического дела, которых, к сожалению, нет пока у наших капиталистов и предпринимателей.

Он на собственном опыте уже опробовал то, о чем говорил пайщикам. За год до этого юбилея, а именно в 1895 году, Алчевский горячо взялся за совершенно новый для себя проект, ради которого готов был поставить на карту все. Своим близким и единомышленникам признавался:

- Завод металлургический надумал ладить на европейский образец. Донбасс - самое подходящее для такого предприятия место. У меня там помимо капитальных шахт и кокс свой имеется - возле станции Юрьевка, как вы знаете, наши печи работают. К тому же Екатерининская железная дорога, близ которой мы обосновались, позволяет недорого доставлять марганец из Никополя и богатую железом руду из Кривого Рога. Думаю, дело получится хорошее и прибыльное.

Ему стали было возражать: дескать, в Донбассе и так уже небо коптят аж три металлургических завода - Юзовский, Петровский, что в Енакиево, и Дружковский. Нас еще там, мол, не хватало...

- Во-первых, металлургических заводов не бывает ни много, ни мало, а всегда столько, сколько нужно для нужд экономики, - объяснял Алексей Кириллович. - Во-вторых, все перечисленные заводы «сидят на рельсах» - выполняют только правительственные заказы на поставку проката для строительства железных дорог... А в это время рынок исходит криком: дайте частному делу уголок, швеллер, балки и другие изделия так называемого сортового проката! Вот мы и заполним эту нишу, чтобы частная инициатива не глохла, а мощно двигала вперед технический прогресс.

Алчевский умел убеждать. И за ним пошли многие - в 1895 году на экономической карте Донбасса появилась новая, очень уж смахивающая на фамилию знаменитого французского писателя аббревиатура - ДЮМО. Расшифровывалась она так - Донецко-Юрьевское металлургическое общество, которому суждено было стать последним и самым любимым детищем Алексея Кирилловича. Близ станции Юрьевка с лета 1895 года и закипела работа - тысячи местных людей долбили землю кайлами и лопатами и возили на волах, а из Германии и Бельгии в то время сюда прибывало оборудование, приезжали специалисты. И уже 26 мая 1896 года после торжественных речей, молебна и освящения в праздничной обстановке была задута первая доменная печь.

Завод ДЮМО стремительно родился и столь же стремительно становился на ноги. К 1900 году, последнему удачливому в жизни Алчевского, здесь уже давали продукцию четыре домны, столько же мартеновских печей, три конвертора и девять прокатных станов. Они предлагали рынку чугун всех сортов, круглое, квадратное, полосовое, шинное и обручное железо, а также листовое, кровельное железо, железо для жнеек и плугов, двутавровые балки, швеллеры, оси экипажные и многое другое, в чем так нуждался мелкий и средний предприниматель. Работу на заводе получили 3200 человек.

Это были годы удач и покорений самых высоких вершин: отлично шли дела в Алексеевском горнопромышленном обществе и в ДЮМО, в банках Алчевского. Именно в этот период он заказывает ведущему в ту пору архитектору Харькова Алексею Николаевичу Бекетову проекты новых помещений Земельного и Торгового банков, на сооружение которых ушло принадлежащих лично Алексею Кирилловичу 1.200.000 рублей. Здания эти и поныне являются украшением города.

Казалось, ничто не предвещало беды дому Алчевских и делу его хозяина. Но на финише ХIХ века в воздухе вдруг запахло грозой. Призрак экономической катастрофы, который уже бродил по Европе, с неотвратимой быстротой иссине-черной тучей нависал над экономикой России. Алчевский, не будучи наивным человеком, хорошо понимал, что грозный каток кризиса прокатит и по его заводу, и по его шахтам, не обойдет стороной и его банки. Готовясь к встрече со столь грозным гостем и стремясь обойтись по возможности малыми потерями, Алексей Кириллович, что называется, до последнего не сворачивал свои дела. Даже отъявленный враг капиталистов всех рангов, сподвижник Ленина и Сталина

К.Е. Ворошилов в своей книге воспоминаний вынужден был свидетельствовать:

«Следует сказать, что завод ДЮМО был в то время как бы островком в бушующем океане экономического кризиса - здесь продолжали плавить чугун и сталь, выпускать разносортный прокат, хотя повсюду производство сворачивалось. Правда, в отличие от предыдущих лет продукция не находила сбыта... Но рабочих не увольняли. И именно поэтому здесь не чувствовались в полной мере те бедствия, которые уже катились по всей России».

Но даже изворотливость Алчевского не спасала положение - беда громко застучалась в двери его детища. В самый критический момент, казалось, Алексей Кириллович нашел-таки лазейку, способную пусть и не отвратить, но хотя бы смягчить силу удара. И он засобирался в столицу. Перед отъездом пошутил:

- Поездки в сановный Петербург можно сравнить разве что с летописными поездками русских князей в Орду, где могут и грамотой одарить, а могут и головы лишить...

Предчувствие не обмануло - ничего путного не выездил. А ведь просьба была вполне выполнимая. Чтобы поддержать ДЮМО на плаву, заводу необходим был правительственный заказ на изготовление рельсов хотя бы на 3 миллиона рублей. В то время строилась вторая нитка Екатерининской дороги, пуск которой намечался на 1900 год. И Алчевский, и столичные чиновники хорошо знали, что заводы, «сидящие на рельсах», к сроку весь заказ на прокат не осилят. И потому ходатайство Алчевского выглядело внешне пристойно: прося у правительства помощи, он как бы этим оказывал услугу государству. Была и вторая просьба: разрешить выпустить облигационный заем на 8 миллионов рублей...

Никакой поддержки в Петербурге Алчевский не получил. Как ему дали понять, у государства едва хватало средств даже на поддержание двора Его Величества...

Узнав о беде, к Алексею Кирилловичу тут же подкатили бельгийские промышленники. Они просили продать им 10000 акций по 2000 рублей (при номинальной стоимости каждой 500 рублей). Согласившись с этим предложением, Алчевский мог заполучить 20 миллионов рублей, что позволяло ему покрыть задолженность в 15 миллионов рублей, да еще и оставить себе 5 миллионов на «карманные» расходы. Все бы хорошо, да была одна закавыка - Алчевский при таком раскладе оставался не у дел. А это претило его натуре и он ответил бельгийцам:

- Я не желаю даже на закате жизни стричь купоны. Хочу заниматься тем, чем занимался всю жизнь, - дело делать.

Алчевский, отвергая такие предложения, понимал, что заниматься любимым делом уже не придется. Но и не желал поступиться своими идеалами. И такая раздвоенность подтолкнула сильного человека к неминуемой гибели - 7 мая 1901 года 66-летний предприниматель из Харькова покончил счеты с жизнью, бросившись на Варшавском вокзале Петербурга под колеса пригородного поезда.

Следует, видимо, сказать, что вскоре после трагической смерти Алчевского, а именно в июле того же 1901 года С.Ю. Витте утвердил у Николая II решение об открытии харьковскому Земельному банку кредита в размере 6 миллионов рублей, что позволило ему уже к средине 1902 года крепко стать на ноги. Но к тому времени банком владели уже другие, пришлые люди.

Со смертью звезда Алчевского не исчезла бесследно. Имя его носит сейчас уважаемый и знатный в отечестве город и мощный завод при нем. Но не только финансовыми и промышленными свершениями, нужными родному краю и людям, живущим здесь, прославился Алексей Кириллович. Он создал по-настоящему счастливую семью, где каждый был талантлив и работящ. В этом он тоже преуспел.

Не хлебом единым...

На всем жизненном пути Алексею Кирилловичу его опорой, самым верным другом и единомышленницей была его жена незабвенная Христина Даниловна - замечательный народный педагог конца ХIХ и начала ХХ веков. Вот факт, раскрывающий ее устремления, ее понимание своего места в жизни. Уже на второй день по приезде семьи в Харьков она, прижав к груди «Граматку» - украинский букварь - Пантелеймона Кулиша, пришла в воскресную женскую школу и заявила, что готова бесплатно вести занятия. И вскоре стала на своем поприще, как и Алексей Кириллович на своем, весьма уважаемой в городе.

Когда же с подачи мракобеса Валуева царская власть прихлопнула, как вредные, воскресные школы, Христина привела 50 девочек домой: мол, если запрещают обучать народ грамоте открыто, постараюсь это делать подпольно. Но шила, как говорится, в мешке не утаишь: по городу поползли слухи, что эта своенравная Алчевская своевольничает, не считаясь с высочайшим повелением. Уже и генерал-губернатор Дмитрий Николаевич Кропоткин предупредил: не стройте, Бога ради, Христина Даниловна, из себя новоявленную декабристку...

Дошлые люди советовали: не дразните «злую собаку: могут ведь и из города выслать, и прикрыть мужнин чайный магазин, бывший в ту пору для их семьи единственным подспорьем в жизни. Пошла за советом к мужу: что делать? «Давай пока на время затаимся, а потом и снова продолжим занятия в нашем доме», - посоветовал Алексей Кириллович. Так и играли с властью в кошки-мышки, пока снова не разрешили воскресные школы. К тому времени семья финансово окрепла, и Алчевский отвалил деньги на строительство собственного здания школы - единственная из 300 тогда действующих подобных заведений имела личный дом. Частная женская школа Х.Д. Алчевской работала без малого 50 лет, полностью находясь все это время на финансовом попечении семьи Алексея Кирилловича.

Алчевского с полным на то правом можно причислить и к плеяде активных пропагандистов украинской культуры. Вот что писала Христина Даниловна уже после смерти Алексея Кирилловича одному автору:

«В 21 год, выйдя замуж за истаго украинца, я очутилась в Харькове, в украинском кружке «Громада», состоявшем из 80 человек студентов и семинаристов, во главе которого стоял мой муж. Здесь я услышала чудные украинские песни, услыхала родную украинскую речь, познакомилась с пылким стремлением этой идейной молодежи сделать свой народ грамотным... Кружок выпускал «метелики» - маленькие разноцветные книжечки, которые действительно мотыльками разлетались в самые отдаленные уголки Украины и «читались нарасхват...»

Христина Даниловна вспоминала, как на «огонек» их «Громады» являлись высокий, с умными голубыми глазами и темными «вусами» - точь-в-точь как у казака-запорожца - Пантелеймон Александрович Кулиш; с античным, точно выточенным из мрамора лицом, рыжеволосый и тоже голубоглазый академик Александр Афанасьевич Потебня, один из создателей старой киевской «Громады», отец будущего чудесного поэта Максима Рыльского Фаддей Розеславович Рыльский, поэт Василий Мова; в то время еще обучающийся в Харькове известный литератор Алексей Петрович Стороженко...

Хотя харьковская «Громада» и занималась чисто просветительской деятельностью, ее все равно посчитали вредной и прикрыли. Но добрые семена, посеянные этим обществом, несомненно, дали хорошие всходы.

Семье Алчевских везло на большую дружбу с великими людьми того времени. К ним можно отнести Льва Толстого, Ивана Тургенева, Федора Достоевского, Глеба Успенского, с кем Алексей Кириллович и Христина Даниловна состояли в приятельской переписке. В каждый свой приезд в Петербург Алчевский обязательно наведывался к известному скульптору Владимиру Беклемишеву, чтобы потолковать с другом за самоваром об Украине, об ее людях. В одно из таких посещений мастерской Беклемишева он углядел там скульптурное изображение Тараса Шевченко.

- Друже, - взмолился Алексей Кириллович, - давно мечтаю обзавестись скульптурой Кобзаря. Продай, будь ласка.

- Зачем продавать, - ответил Владимир Александрович, - я дарю вам это свое детище, как доброму сыну Украины.

Так в 1898 году в усадьбе Алчевских, которая находилась в Мироносицком переулке (теперь Совнаркомовская улица), был установлен, пожалуй, первый в тогдашней Российской империи памятник Т.Г. Шевченко.

Безграничной любовью к Тарасу Григорьевичу и к неньке-Украине родители щедро наградили и своих детей. А они у них выдались, надо признать, как на подбор. Старший сын Григорий стал композитором и известным в своей стране педагогом музыкальных училищ. Сын Николай вошел в энциклопедии как педагог и автор первого украинского букваря советской эпохи. Дочь Христя - педагог и замечательная поэтесса, творчество которой высоко ценил Иван Франко. И наконец, сын Иван - певец Божьей милостью, чудо оперного искусства. «Весь в отца и красотою и талантом», - говорили о нем все, кто хорошо знал чудесную семью Алчевских.

Закончить свои заметки о выдающемся украинском финансисте и промышленнике Алексее Кирилловиче Алчевском я бы хотел словами знаменитого адвоката Федора Никифоровича Плевако, сказанными им на громком и весьма надуманном судебном процессе по так называемому делу о злоупотреблениях в харьковских Земельном и Торговом банках. Он тогда сказал:

«По моему мнению, это был человек с неспокойной, вечно ищущей деятельности натурой... Я глубоко убежден, что услаждала его мечта о благополучии населения, обогащенного его предприятиями».

Лучше о А.К. Алчевском не скажешь.