ЯНВАРЬ. ЙОРДАН

Давно я уже не комментировал политические события с таким удовольствием, как отставку Бориса Йордана с должности генерального директора телекомпании НТВ. В этом действительно есть сюжет — почти анекдотический. Когда Йордан пришел на НТВ в качестве его генерального директора — а это произошло после нескольких месяцев противостояния с командой Евгения Киселёва, митингов в защиту телекомпании и истории с арестом Гусинского, — он воспринимался как человек, отождествлявшийся с несвободой слова и крахом независимого телевидения. А сейчас отставка Йордана воспринимается как удар по независимым СМИ, а сам он охарактеризован как человек, под руководством которого НТВ стала популярной независимой телекомпанией. Это не я говорю, это заявление американского госдепартамента. Однако именно госдепартамент был в свое время неимоверно озабочен отставкой Киселёва и назначением Йордана...

Что же произошло? Йордан так изменился, власть в нем ошиблась или все, кто орал по поводу замены Киселёва на Йордана, ошиблись в Йордане? Ведь Киселёв спокойно работает главным редактором другого телеканала, никто его не трогает. А Йордану путь на российское телевидение закрыт. Бедный Йордан!

Или все же бедные телезрители на постсоветском пространстве? Знают ли они, что такое действительно независимое телевидение? Владимир Гусинский в свое время содействовал становлению новой формы телевизионной информации — не менее зависящее от власти, нежели государственные телеканалы, новое телевидение по крайней мере выглядело частным и коммерческим. И люди начали ему доверять. Однако оказалось, что такое телевидение должно быть не только более интересным, оно обязательно должно быть еще и более профессиональным...

И этот проклятый профессионализм всегда давал о себя знать в работе «нового телевидения». Оно уже не могло позволить себе быть таким монументальным, таким пропагандистским, таким циничным, как государственные телеканалы. Оно вынуждено было, по крайней мере, в критические моменты вспоминать, что кроме кремлевских зрителей есть еще и обычные зрители. Это телевидение, конечно, не стало более правдивым, однако оно начало напоминать... телевидение — по крайней мере в сравнении со стилистикой программы «Время», которая и по сей день определяет пропаганду российских государственных телеканалов.

В спокойные времена власть все это не больно волнует. В кабинетах иногда лишь говорят: вот, они все-таки не наш канал, вражеский. Поскольку наш — это тот, который не только выполняет указания, но и пытается это делать максимально старательно, не маневрируя. Просто — любим вас и все тут. А «враги» — они хоть и неприятны, тем не менее безопасны, ничего особенного не делают, не восхваляют, но и не ругают, ну и пусть себе маневрируют...

Однако в критические моменты, как во время захвата Театрального центра на Дубровке, власть сразу же осознает: главный ее враг — не террорист, а человек с телекамерой. Главный признак постсоветской номенклатуры — и в России, и у нас — это то, что она не столько не хочет, чтобы правду знали подданные, сколько не хочет знать правду сама. Владимир Путин гневался на НТВ не потому, что боялся, что его разлюбят. Это была реакция человека, привыкшего воспринимать мир сквозь призму государственного телеэфира. И вдруг — когда доброжелатели с других телеканалов начали бегать по кремлевским кабинетам с кассетами «плохих новостей» — власть увидела что-то не то. В Украине мы все это проходили задолго до Дубровки...