«Я верю в портрет Дориана Грея...»

Солнечный человек, говорят о нем. Он солнечный не только открытой искренней улыбкой, лучистой доброжелательностью, широтой увлечений и эрудиции, а и каким-то особым оптимизмом своих картин. Художник, поэт (он едва ли не единственный в Украине пишет картины стихотворными текстами и намерен издать оригинальную книжку картин-поэзий), искусствовед, преподаватель Кировоградской художественной школы, научный сотрудник городского художественно-мемориального музея имени Александра Осмеркина. Это наш собеседник Андрей НАДЕЖДИН.

«Украина — как акварель...»

— Андрей, во время открытия выставки меня поразило ваше трактование культурного взаимовлияния, которое происходило в свое время на наших просторах. Ведь эти процессы были очень активны и явно требуют еще и изучения, и переосмысления...

Впервые я над этим задумался, когда поехал учиться в Днепропетровск и из украиноязычной среды попал в русскоязычную. Но Днепро­пет­ровск, в отличие от Кировограда, открытый город. Общая среда там более пролетарская, искренняя в сво­их высказываниях, соображениях. Там чаще случается прямой диалог. И тогда я многое переосмыслил.

Нашему городу присуща своеобразная византийщина: думаю одно, делаю другое, а говорю третье. Я считаю, это связано с определенным внутренним страхом, характерным для всех сельских регионов, в частности для нашей степной зоны. У нас можно агитировать, собирать подписи, например относительно выборов, но результат может оказаться совершенно неожиданным, как это, собственно, и было не раз уже в новейшие времена. А в начале прошлого столетия степняк мог днем служить в милиции, а ночью носиться на коне в повстанческом отряде Махно.

Кто-то называет это раздвоенностью, а я бы сказал, что это особая целеустремленность, которая действует только в условиях свободы. Если свобода контролируема, она не проявляет себя. И народ очень четко, я бы сказал, на иррациональном уровне это ощущает.

— Такая философия пришла к вам посредством искусства или наоборот?

— И посредством искусства, и посредством жизни. Сопоставлением того, что я вижу здесь и в других городах. Украина — как акварель. Если наложить краску, а потом размыть ее водой, она вроде останется той же, но тональность ее изменится. Хотя и целостность ощутима, Украина едина. И все эти разговоры о «разных Украинах» я считаю детством государства.

Самым неожиданным фактором оранжевых событий, по-моему, был народ, он проявил тогда свою внутреннюю силу. И никакие разочарования, политические кризисы ее не уменьшили, а тем более не уничтожили. Она была и будет. Без нее не было бы Украины.

«Нам нужен легальный художественный рынок»

— Многие художники работают, не задумываясь над теми вещами, о которых вы говорите...

— И слава богу! В нормальном обществе люди должны заниматься каждый своим делом. А такие вещи, как отношение к культуре, сформированность нации, должны быть упрочены и понятны. У нас же до сих пор нет элиты, которая бы все это четко сформулировала и заключила в соответствующие рамки. После провозглашения независимости мы получили не Украину, а УССР. И тот советский народ, который долго старались лишить любых интеллектуальных сдвигов. Другое дело, что этого не удалось сделать.

— Как это ощущается в изобразительном искусстве?

— В конце 80-х — в начале 90-х в украинском искусстве наблюдался бурный подъем. А потом резкий спад — нищета, никомуненужность, попытки работать на заказ. А это означает: «Чего изволите?». Пошел спрос на то искусство, которое можно «есть».

У нас, к сожалению, не развивается художественный рынок. И в этом прямо заинтересованы люди, которые с этого имеют тысячи процентов прибыли: купил у художника картину за 300 долларов, а перепродал через аукционы за десятки тысяч. Поэтому и поддерживается черный художественный рынок, а художниками манипулируют. К сожалению, пока что нет той силы, которая бы оказывала содействие цивилизованному функционированию легального художественного рынка.

«У меня был выбор и пространство...»

— Откуда в ваших картинах христианская символика, как к вам пришло ее понимание, ведь вы воспитывались в атеистическом духе?

— Не знаю, само собой, от природы.

Помню, отец делал ремонт в мас­терской, стены побелили, а я, тог­да еще совсем малец, разрисовал их. Отец пришел, посмотрел, некоторые фрагменты поместил в рамочки, меня одели в праздничный костюмчик и открыли первую в моей жиз­ни художественную выставку. И потом, когда я учился в Днепропетровском художественном училище, это еще были советские годы, но уже время перемен, — мы в общежитии устроили мастерские, где рисовали так, как каждый из нас ощущал. Однажды обратились к своему любимому преподавателю Виктору Матяшу: «Давайте устроим неофициальную выставку». «Ну, давайте, только чтобы меня не посадили», — говорит Виктор Иванович. Он, кстати, в эти слова вкладывал очень конкретный смысл, а мы их вос­приняли почти как шутку. Устроили. Преподаватели пришли, посмотрели и... выставку закрыли. Там, конечно, не было никакой крамолы, просто проявление индивидуальности, и хорошо, что в то время нас ожидали не отчисление и повальное осуждение, как это было бы раньше, а сдержанная критика и советы со стороны преподавателей.

А вообще я прихожу к осмыслению многих вещей, в частности и необходимости ознакомления с Библией, через изображение. И те темы, которые сегодня есть в моих картинах, были еще в моем детском альбоме.

— А когда вы начали слова вводить в картины?

— В Днепропетровском историческом музее есть неплохое собрание народной картины. Там, где изображен казак Мамай, стоят подписи. Я когда начал их читать, отметил, что написано не всегда то, что нарисовано, но когда смотришь и на подпись, и на картину, то появляется единый целостный образ. Он не на картине, а между тобою и нею. Он жив, не рисованный, а, как сейчас говорят, виртуальный. Эта виртуализация появляется от единения слова и изображения.

Я бы сказал, что украинское искусство в целом очень полифоничное, склонное к объединению различных форм эмоционального влияния. В те слова, которые пишу на картине, я вкладываю не столько смысл, сколько ритмику, сочетающуюся с изображением. Я вкладываю в них образ.

В общем искусство — это определенная форма манипулирования, влияния на сознание, на сердце, на душу. И художник должен не только эмоционально воспринимать свое творчество, но и быть ответственным за него. Ведь икона, нарисованная шестьсот лет назад, до сих пор действует на нас. Я верю в это действие, я верю в портрет Дориана Грея.

— И все-таки возвратимся к теме синтеза искусств. Расскажите о своем проекте, связанном с музыкой.

— Вместе с кировоградским ансамблем «Елисаветградская музыкальная академия» мы осуществляли проект «Музика українського вертепу». Звучали классические инструменты, исполнялась только народная и классическая музыка. Все это сопровождалось показом моих картин и через проектор, и в натуре. Я выступал в роли чтеца, рассказывал об истории вертепа. Использовали также различные световые эффекты. Два года мы с этим проектом «гастролировали» по городским школам. Попробовали снять его на телевидении, но некоторые световые эффекты, к сожалению, утратились.

Вертеп — это народное дейст­во. Объединение его с классической музыкой и с определенным стилем изображения создавало особую атмосферу. Мне кажется, в последнее время возрастает интерес к таким вещам. И это радует — люди устают жить в упрощенном мире.

— Наш край дал много талантливых художников. Но до сих пор нет издания, где бы они были полностью представлены.

— С большим трудом мы издали альбом «Барви степу». Нынче выходит большой сборник, где представлено большинство кировоградских художников. Но все это делается вопреки. Все упирается в деньги, а по большому счету, в идеологию. Я уже не говорю, что до сих пор не приняты соответствующие законы. Культура — это система целостного духовного восприятия мира, если она есть, значит, нация защищена. И многие не заинтересованы, чтобы эта система защиты действовала.