Я СТРЕМИЛСЯ К СВОБОДЕ...

Открытие для меня совершенно невероятное: известный советский и белорусский писатель Василь Быков живет в Германии! Несколько поколений людей на просторах некогда супердержавы воспитывались на его произведениях. Он вошел в литературу военными повестями, поражавшими правдой о Второй мировой войне, о которой знает не понаслышке: был призван уже на следующий год после ее начала. Пехотинец, артиллерист, один из тех, кто должен был стать пушечным мясом. Но он уцелел и потом рассказал нам о кровожадности и жестокости войны и о том, как в этой бойне все-таки выживала всепобеждающая любовь и человечность.

Перестройку он воспринял как долгожданную возможность изменить эгоистический прокоммунистический статус государства. С Горбачевым Быков связывал надежды обрести свободу и для своего народа. Он был одним из организаторов и активным участником Белорусского народного фронта.

А потом в его Беларуси воцарился Лукашенко. И Быкову, никогда не представлявшему себя оторванным от родной земли, пришлось ее покинуть. Теперь он по приглашению немецкого ПЕН-клуба живет в Берлине, в 40 минутах езды на электричке от столицы, в Кёпенике. Среди уносящихся в небо елей расположился уютный дом, в котором Быков арендует квартиру, где и проживает с супругой.

Писатель встречает меня у калитки. Мы поднимаемся по красивой деревянной лестнице, и я вижу на стене афишу с его портретом, извещающую о его лекции в Берлинском университете. Быков объясняет: «Хозяйка дома решила сделать мне приятное...»

Мы устраиваемся на уютной кухне. Оказывается, это его излюбленное место в доме. Быков привычно заваривает крепчайший кофе, и я слушаю его рассказ о теперешней Беларуси. Не хочется верить, что все эти страшные события происходят в стране, которую я хорошо знаю и люблю и которая всегда казалась мне близкой и понятной. Они кажутся настолько невероятными, что похожи на кино о диктатуре в какой-то другой, неизвестной и далекой стране. Но человек, о них рассказывающий, все это пережил сам...

— Василь Владимирович, вы были одним из самых активных участников горбачевской перестройки. Вы представляли, куда идет это огромное государство?

— Куда мы идем — вопрос всегда сакраментальный. Для меня тогда важен был другой — откуда мы вышли. А вышли мы из коммунистической прорвы, куда нас завели вопреки воле народа, вопреки всем законам истории и откуда мы до сих пор не в состоянии окончательно выбраться. Для меня было ясно, что рано или поздно нам придется оттуда выбираться, и когда Михаил Горбачев сделал первый шаг в нужном направлении, я приветствовал его. Приветствовал я и Ельцина за его первые, хотя и не во всем логичные и успешные шаги. Мы приветствовали давно назревший распад советской империи и обретение долгожданного суверенитета бывшими республиками СССР. Но очень скоро в Беларуси воцарился колхозно-партийный режим Лукашенко, и все покатилось вспять. Ситуация при этом усугубилась тотальным кризисом экономики, культуры, морали...

— Но ведь граждане Беларуси за него голосовали...

— Да, но были коварно обмануты. Собственно говоря, Лукашенко ничего нового не изобрел. Он поступил, как и многие циничные политики настоящего и прошлого. Перед выборами обещал то, чего от него хотели, после выборов даже принял присягу на демократической (относительно) Конституции под национальной символикой и белорусским флагом, чтобы сразу же отменить эту Конституцию. Символика была заменена на прежнюю, советскую. Затем путем референдума по сути ликвидировал национальный язык и все зачатки демократических свобод в государстве. Можно ли в таких случаях нарекать на народ, который голосовал в сущности за другую программу и за другого президента?

— Но у народа есть элита — интеллигенция, состоящая в оппозиции к власти...

— Интеллигенция не молчала. Активно действовал оппозиционный к режиму Народный фронт, как раз и состоящий в основном из интеллигенции. Мы разъясняли народу, что собой представляет Лукашенко, чей он политический продукт. Увы, народ послушался тех, кого привык слушаться в годы коммунистической диктатуры — на чьей стороне была сила. Такой силой в Беларуси были и остаются коммунисты, их идеология и практика, и это, может быть, самое страшное в нашей истории.

— Люди поддерживают их?

— В этой поддержке срабатывает не столько разум, сколько инстинкт. Люди чувствуют, что в этих условиях лучшим из всех возможных для них является именно Лукашенко, и в этом они, возможно, правы. Потому что в обстановке полного развала экономики, финансов, сельского хозяйства именно Лукашенко может обеспечить выживание. Не может разрешить проблему выхода из кризиса, но, возможно, не даст умереть. Другое дело, каким способом? Народ о способах не думает. Способы Лукашенко для нормального демократического общества неприемлемы, это подавление прав человека, демагогия, авантюризм. Например, Лукашенко объявляет о создании в Беларуси 300-тысячной военной группировки для защиты России от НАТО. Странно, нереально, абсурдно в конце концов? Но для российской политической элиты вполне удобно, и она на всех уровнях поддерживает режим Лукашенко, обеспечивает его личную власть. Пока в Беларуси. Примечательно, что с некоторых пор с Лукашенко начинает считаться и Запад, политику которого в общем можно понять: ведь Лукашенко сидит на трубах с нефтью и газом, которые Россия качает в западные государства. Чего стоит для своенравного, непредсказуемого Лукашенко их перекрыть?

— Интеллигенция, получается, ничего не смогла сделать?

— С самого начала прихода к власти Лукашенко мы стремились объяснить народу, что несет с собой одиозный режим. Но президент очень скоро перекрыл для нас все возможности, лишив оппозицию всех масс-медиа. Национальное телевидение, радио, все многотиражные газеты были подчинены президенту, над остальными учреждена жесточайшая цензура. Лукашенко совершенно открыто провозгласил курс на ликвидацию суверенитета Беларуси, включение ее в состав России, что было с воодушевлением встречено российским руководством во главе с Ельциным, а затем и Путиным. Подписаны сотни всевозможных совместных органов и общего с Россией правительства во главе с небезызвестным Бородиным. Идея так называемого «союзного государства» при участии воров и авантюристов — не более чем блеф и означает примитивный аншлюс, которого с присущим ему цинизмом и добивается президент Беларуси. Обо всем этом немало было сказано в независимой прессе России и Беларуси. О моем отношении к упомянутой авантюре высказался и я в ряде статей и интервью, опубликованных в Минске, Москве и за границей, что, разумеется, не осталось незамеченным Лукашенко. Реакция его последовала незамедлительно. Против меня и нескольких других писателей — членов Белорусского ПЕН-клуба — была развернута беспрецедентная кампания клеветы и дискредитации. Обвинения выдвыгались самые нелепые, но всегда эффектные — дестабилизация внутренней обстановки, сотрудничество с ЦРУ, с силами мирового сионизма, связь с жидо-масонами. И этому многие поверили. Люди привыкли верить, что президент с его всепроникающими спецслужбами знает о своих подданых нечто такое, что недоступно обычному гражданину, не читающему оппозиционных газет и коротающему длинные вечера у телевизора, в котором регулярно, порой несколько раз в неделю, выступает красноречивый Лукашенко. Год назад меня наградили независимой российской премией «Триумф», что вызвало гневное недоумение белорусского президента, которым тот не замедлил поделиться с белорусским народом. Ни я, ни мои друзья не могли никому ничего объяснить, так как давно были лишены доступа к средствам массовой информации. В конце концов наступил момент, когда я почувствовал, что рискую разделить участь тех белорусских политиков и журналистов, которые очутились в тюрьмах, ушли в эмиграцию или просто исчезли невесть куда. Но я не политик, а лишь писатель и поэтому принял решение воспользоваться приглашением писательского парламента в Страсбурге и уехать из Беларуси. Пока на время.

— Какие чувства вы испытали при этом?

— Разумеется, скверные чувства. Я белорусский писатель и, естественно, озабочен судьбой страны, в которой родился и прожил немало лет. Но это вовсе не значит, что я выступаю против жизненных интересов других народов. Сосуществование в добром соседстве — непременное условие современной цивилизации при свободном мультикультурном процессе и взаимокультурном обогащении. Практикуемая белорусским режимом программа ликвидации белорусского языка, на мой взгляд, не что иное, как лингвоцид, преступление перед народом этой страны, 80 процентов которого составляют белорусы.

— Вы — в Германии. Как вам живется здесь?

— Думаю, что любые условия здесь будут лучше, чем те, что остались на родине. Самое важное — здесь я обрел покой, нормальные условия для занятия литературой. Здесь отпала необходимость реагировать на каждый ушат грязи, который в Беларуси то и дело выливался на мою голову. Возвращаясь вечером в свой дом, я не рискую встретить в темном подъезде пару мордоворотов в камуфляже, хотя и понимаю, конечно, что у диктаторов всегда руки длинные. Я благодарен моим немецким друзьям и коллегам, которые выхлопотали для меня возможность проживания в Германии.

— Вы так много писали о войне и немцах, которые в ваших произведениях выступают как обобщенный образ агрессора, что представить вас живущим в Германии очень сложно...

— Видите ли, Германия за послевоенное время немало изменилась. В политику и экономику пришла новая генерация. Нынешние немцы — это все-таки не те немцы, с которыми нам приходилось иметь дело на полях кровавой войны. Это другие, и нередко очень хорошие люди. Иметь с ними дело легко и просто. Главное, нам не о чем спорить и нечего делить. Процессы демократизации, происходившие в Германии в течение послевоенных лет, самым благотворным образом сказались на изменении сознания также и воевавшего поколения. Для меня это было, может быть, самым счастливым открытием. Важно также, что здесь меня понимают и осознают всю сложность моих отношений с властями Беларуси. До сих пор в Германии вышло в переводе на немецкий язык около 20 моих книг, многие здешние читатели знают меня как автора. Кроме того, на протяжении почти 20 лет я сотрудничал с немецкими гуманитарными организациями, например, с акцией «Искупление». При моем содействии немецкие волонтеры приезжали в Беларусь, в сожженную Хатынь, работали также в больницах, детских садах, и белорусы видели в них новых немцев, совсем не похожих на тех, что запомнились со времен войны. В этом сотрудничестве менялось и мое отношение к Германии. История полна парадоксов, один из которых состоит в том, что за послевоенные годы многие из моих земляков, люди одного со мной поколения — как бы это помягче выразиться — стали моими идейными оппонентами, в то время как бывшие противники превратились в друзей и единомышленников.

— Как вы относитесь к такому понятию, как «вина немецкого народа»?

— Я очень много думал над этим и пришел к выводу, что, пожалуй, не стоит чрезмерно ни боготворить, ни обожествлять народ. Это вообще трудноопределимое понятие. Известно довольно циничное определение его, принадлежащее одному из недавних тиранов — Мао Цзэдуну: «Народ — чистый лист папируса, на котором можно начертать любой иероглиф». Эти иероглифы на протяжении всей истории человечества и чертили на папирусах-народах различные «писари», а народам отводилась лишь одна функция — воплощать в дела сумасбродные идеи своих властителей-авантюристов.

— Встречаетесь ли вы здесь с бывшими фронтовиками или людьми, пережившими Вторую мировую войну? Каковы впечатления от этих встреч?

— Такие встречи происходят, в основном, на так называемых чтениях моих произведений. Как-то одна немка задала мне вопрос: «Почему советские партизаны воевали не по правилам и убивали пленных немецких солдат?» Пришлось объяснить ей, что вся прошлая война шла не «по правилам». И эта «неправильность» исходила прежде всего из идейной порочности обоих режимов, о чем я много писал в канун 50-летия нашей победы в надежде, что настало время глубинного осмысления главных уроков Второй мировой войны. Но я ошибся, осмысление ее осталось на прежнем, пропагандистском уровне. Моя же концепция строилась на том, что немецкий нацизм — величайшее зло новейшей истории, да, но было и другое зло. И то и другое успешно занимались общим для них делом — уничтожением рода человеческого. Даже теперь трудно определить, которое из них преуспело больше, если со скрупулезной тщательностью посчитать все их кровавые жертвы — в концлагерях, войнах, революциях, репрессиях, голодоморах, классовой и расовой борьбе. Объединенными усилиями человечество победило нацизм, тем самым укрепив большевизм, дав ему возможность поработить народы Восточной Европы, которые даже теперь, когда рухнула последняя коммунистическая империя, с таким трудом выбираются из-под ее глыб. Победа над немецким нацизмом была использована победителями с Востока не на благо себе, но во вред. Иначе чем можно объяснить, что народы побежденных стран в результате собственного поражения сумели построить миролюбивые, демократические общества, в то время, как народы-победители более чем на полвека погрязли в безысходной деспотии?

Разумеется, достойны всечеловеческого осуждения преступления гитлеровцев по отношению к мирному населению на моей родине. Но немецкий народ, кажется, искренне осознал их, и в лице своих лидеров не единожды покаялся. Немцы пытаются также (хотя бы частично) компенсировать труд насильно угнанных в рейх восточных работников. Но ведь и на Советской Армии, представлявшей Советский Союз, лежит вина за немалые преступления против человечества, чинимые на занятых ею территориях Германии и других стран. Создание антидемократического режима ГДР с его сатанинской «штази», постройка Берлинской стены, кровавые подавления массовых выступлений протеста в Германии, Венгрии, Чехословакии — разве это не преступления, за которые никто из бывшего СССР или его преемников и не собирается каяться? Я писал об этом шесть лет назад. К сожалению, мой взгляд на эту кардинальную проблему не нашел понимания в постсоветских республиках, в том числе и в России. Впрочем, теперь это стало понятно. Российское имперское руководство в то время было озабочено подготовкой столь необходимой для него «малой, победоносной» войны в Чечне, которую до сих пор не может закончить.

— Что вышло за эти годы из-под пера писателя Быкова?

— Точнее было бы спросить, что я написал, так как с публикацией написанного дела обстоят сложно. Государственные издательства на родине для меня малодоступны, если не вовсе закрыты. Некоторые из так называемых независимых извинительно объясняют, что мои книги не относятся к рыночной литературе, издавать их убыточно. Небольшими тиражами их эпизодически издают в немногих зарубежных белорусских издательствах в странах Балтии, Польше. О гонорарах я уже перестал и спрашивать, так как знаю, что денег у издателей давно нет. К счастью, произведения малых жанров время от времени публикуются в московских литературных журналах, финансируемых фондом Сороса. Несколько лет подряд этот фонд финансово поддерживал и белорусскую независимую прессу, пока со скандалом не был изгнан из страны.

В Германии я обратился к новому для себя жанру — притче. Это, как известно, очень древний жанр, но оказалось, что именно он наиболее емко способен выразить мораль и события нашей действительности.

— Какие параллели с сегодняшней жизнью, и не только с белорусской, вы проводите в своих притчах?

— Я пишу о людях, тоталитаризме и тирании, о мутации нравов под воздействием деспотической власти, о беззащитности маленького человека и тщете его упований на правду и справедливость. Полагаю, что эти темы актуальны всегда, и не только для белорусской истории. Часть притч уже увидела свет в независимой белорусской печати. Теперь их собралось на небольшую книгу. Надеюсь, что когда- нибудь появится возможность их издать.

— И вы хотите после таких параллелей вернуться в Беларусь?

— Знаете, у меня всегда были перманентные сложности с властями. Но прежде я был молод и себя утешал: переживу! Как пережил Сталина, Хрущева, Брежнева, многих других фельдфебелей от культуры СССР и Беларуси. Но нынешних, похоже, пережить не придется — слишком велика разница в возрасте.

— Ностальгия не мучит?

— Замечательный русский писатель Виктор Некрасов, с которым я был дружен в Союзе и после его эмиграции изредка встречался за границей, как-то сказал по поводу ностальгии: «Когда ко мне является это чувство, я спускаюсь на улицу, иду за соседний угол, покупаю газету «Правда» — и ностальгию как рукой снимает». Здесь я также имею возможность покупать некоторые белорусские газеты...