«Я НИКОГДА НЕ ОТДЕЛЯЛ НАУКИ ОТ ИСКУССТВА»

Вернадский Владимир Иванович (1863-1945) - лидер мирового естествознания ХХ ст., ученый-энциклопедист, провидец, глубокий мыслитель и гуманист, выдающийся организатор науки. Ученые пророчествуют, что ХХI столетие будет названо именем Вернадского.

Он был творцом новых наук и научных направлений. Во всем мире продолжают развиваться созданные им генетическая минералогия, геохимия, биогеохимия, учения о живом веществе и биосфере, концепция ноосферы, идея автотрофности человечества.

Его вклад в другие науки и научные проблемы имеет величайшую ценность. Это: общая теоретическая биология, космическая биология, микробиология, общая теоретическая геология, учение о газовом режиме Земли, география, почвоведение, гидрология, гидрогеология, история природных вод, гидрохимия, радиохимия, проблема космической пыли, геометрическая кристаллография, космическая химия, радиология, экология, учение о симметрии, теория построения силикатов, история науки, логика и методология науки.

Развивая созданное им учение о живом веществе, то есть о живой материи, Вернадский разработал величайший синтез ХХ столетия - учение о биосфере. Биосфера довольно тонкая, пронизанная жизнью земная оболочка, была создана живым веществом, источником существования которого является солнечная энергия. Он также открыл закон организованности биосферы, ее гармонии. Биосфера, по определению Вернадского, это саморегулирующая и самовоспроизводящая система, находящаяся в динамическом равновесии. Любое вмешательство в ее строй может привести к катастрофе.

Особенная роль в биосфере принадлежит человеку, утверждает Вернадский. Разум человека, организованная воля его как общественного существа является величайшей геологической, возможно, космической силой, которая меняет лицо нашей планеты, и впервые в истории Земли человек познает и охватывает всю биосферу, стремится выйти за пределы планеты в космический простор.

Ученый разработал концепцию о новом качественном состоянии биосферы - ноосфера (ноо - разум). Ноосфера - это биосфера, упорядоченная разумом и трудом человека. В своей концепции ноосферы Вернадский объединил естествознание с исторической наукой.

Будущее земной цивилизации в значительной мере зависит от того, насколько человек способен будет превратить биосферу в ноосферу - доказывает ученый.

Владимир Иванович Вернадский - первый президент Украинской академии наук. С группой ученых он создал первую научную библиотеку в Украине.

Будучи академиком Всесоюзной академии наук, Вернадский до конца дней своих оставался действительным членом Украинской академии наук, позже Академии наук УССР.

Во время пребывания В. Вернадского за границей в первой половине 20-х годов были опубликованы его труды во французских, английских и чешских изданиях, среди них и статьи, обобщающие экспериментальные работы, проведенные им в Киеве. Таким образом результаты исследований, осуществленных в Украине, стали достоянием мировой науки. Свой доклад об этих работах во Французском минералогическом обществе Вернадский назвал первым выступлением Украинской академии наук на международной научной арене.

Связь с Украинской академией наук он поддерживал постоянно. «Дорогая мне академия и библиотека», - писал он А.Крымскому и предлагал свое содействие в установлении научных связей Украинской академии наук с французскими научными учреждениями, прежде всего в сфере книгообмена.

Вернадский настойчиво просил присылать ему издания Украинской академии наук, благодарил, когда ему это делали, сообщая о своих впечатлениях о присланных работах. Свои работы Вернадский посылал в Киев из Петрограда, Парижа, Праги и в последующие годы из Ленинграда и Москвы, считая своим долгом как академик Украинской академии наук информировать академию о результатах своих исследований. Ученый вообще проявлял интерес к развитию науки и культуры в Украине. Он постоянно читал украинские газеты и журналы. Принимал близко к сердцу все, что происходило в жизни украинского народа, проявлял удивительную твердость и принципиальность в ситуациях, когда требовалось принятие мер или необходимость отстоять свою позицию, свой взгляд, свою оценку того или иного события. Так он был решительным противником ликвидации университетов в Украине в 20-х годах и превращения их в институты народного образования, выступил против ликвидации геологического музея Киевского университета, назвав это «варварством», хотел не допустить раздробления богатейших собраний Полтавского историко-краеведческого музея.

В обширном эпистолярном наследии Вернадского (переписывался с тремя тысячами корреспондентов) занимает немалое место переписка с украинскими учеными.

Особенное место в жизни, научной и научно-организационной деятельности Владимира Ивановича занимала 40-летняя дружба и общая работа по созданию Украинской академии наук и в первых шагах ее деятельности с Агатангелом Ефимовичем Крымским.

В январе 1941 года в Украине отмечалось 70-летие со дня рождения А.Крымского. Тогда ж Владимир Иванович написал юбиляру письмо, сделав обобщающий вывод о своей деятельности в Украине: «Дорогой друг! Подводя итоги жизни, передо мною проходят наши встречи. В общем итог один-единственный: научная творческая работа и свободная культурная деятельность за Украину и на родном языке, которые передал мне отец с детства. И я, исходя из мыслей, которые мне приятны, в обоих течениях принял самое активное участие, сыграв в определенной степени ведущую роль. И на обоих путях я шел рядом с вами. Моя научная работа для меня, а собственно и для вас, стоит на первом месте, но культура украинского народа на родном языке, и научное его творчество, и мысль на этом языке в критический момент истории нас объединила».

Действительно, Украина очень много значила в жизни, деятельности и творчестве Владимира Ивановича Вернадского, занимала особенное место в его духовном внутреннем мире. Но и Вернадскому обязана Украина в значительной мере развитием своей культуры и национальным возрождением.

Х удожественно одаренная

личность Вернадского

представляла собой, так сказать, благодатную почву для искусства, встреча с которым у него всегда была неотделима от поисков и постижения научной истины, в процессе чего не последнюю роль играла художественная фантазия. Искусство расширяло горизонты его естественно-научных представлений, его взгляда на мир; обогащало идеи, мысли, наблюдения, эмоционально и эстетично окрашивало его научное творчество.

Кроме того, искусство было необходимо ученому само по себе. Оно отвечало его эстетическим духовным запросам. Он сам признавался, что никогда не жил одной наукой, а интересовался всеми проявлениями жизни, которые его окружали. Широта его интересов была безграничной. Может быть, не существовало такой отрасли знания, такой сферы человеческой деятельности, которая бы оставалась вне круга его внимания. Искусству, во всех его видах, формах и проявлениях, принадлежало тут почетное место. Встречи с прекрасным сопровождали Вернадского на протяжении всей его жизни.

Начиная студенческую жизнь в Петербургском университете, он разработал для себя программу служения науке и народу, в которой важнейшей позицией было развитие и усовершенствование интеллектуального и художественного кругозора. «...Умственный кругозор - наука, художественный - изящные искусства, поэзия, музыка, живопись, скульптура...».

Начертанную программу Вернадский выполнял неукоснительно. Последовательно, методично знакомился он с памятниками отечественного и мирового искусства, никогда не стоял в стороне от значительных событий в современной художественной жизни, вне его внимания не оставались музыковедческие, искусствоведческие и литературоведческие научные и критические работы. Особенно в молодые годы и в среднем возрасте он систематически посещал музыкальные концерты, художественные выставки, литературные вечера, оперу, драму. Находясь во многих европейских странах в научных командировках, Вернадский находил время для искусства.

В 1943 году, когда Вернадскому исполнилось 80 лет, отвечая на анкету, которая была распространена среди выдающихся советских ученых с целью выяснить принципы организации их работы, характер их интересов вне специальных научных занятий, Вернадский писал: «Художественную литературу люблю и за ней внимательно слежу. Очень люблю искусство, живопись, скульптуру. Очень люблю музыку, сильно ее переживаю... Прежде любил театр, особенно оперу».

Однако сильные эстетические переживания, эмоциональные взлеты, которые Вернадский чувствовал, воспринимая произведения искусства, обязательно сопровождались энергичным движением мысли. Он стремился осмыслить искусство как явление духовной жизни человечества и как социальную и историческую категорию. Он анализировал свои впечатления от произведений искусства, стремился определить замысел автора. Таким образом, работа мысли у него вновь переплеталась с эстетическими переживаниями, хотя в научном творчестве он шел от науки к искусству, а при непосредственном общении с музыкальными, живописными, скульптурными, литературными произведениями - от искусства к науке.

Сам Вернадский считал, что такая работа мысли должна обязательно сопровождать эстетические переживания при соприкосновении с произведениями искусства, как и художественный элемент должен присутствовать в процессе научного познания. Летом

1909 г. Вернадский писал жене: «Все утро вчера до поезда бродил... по Форуму. Масса роится мыслей, и в этом движении мысли для меня весь смысл переживания таких антикварно-художественных прогулок. Мысли бегут, и их не поймешь, а хотелось бы набросать то, что внезапно является и что так тесно связано со всем ранее продуманным и узнанным... Но какая-то внутренняя работа (творческая? - прочитав биографию Гете - я думаю, это испытывали художники) идет внутри, и я ее чувствую, но не понимаю. Мне кажется, бессознательно идет у меня какая-то переработка вопросов космогонии. Опять душа рвется к бесконечному».

В мир музыки вошел Вла-

димир Иванович еще в

раннем детстве - через украинскую народную песню. В семье его отца - Ивана Васильевича Вернадского, потомка запорожских казаков, и в семье матери - Анны Петровны, из старинного старшинско-казацкого рода Константиновичей, «были живы национальные украинские традиции», - писал в своих «Воспоминаниях» в 1943 г. Вернадский. В доме его родителей часто звучали украинские народные песни. Отец «...страшно любил украинские песни, и моя мать чудесно их пела, - вспоминал Владимир Иванович. - Вечерами в Харькове в нашем доме управляющего конторой банка она устраивала хоры, раскрывались окна и лились хорошие украинские песни. В хорах принимали участие многие из чиновников банка, и у меня сохранилось детское воспоминание о переписываемых украинских стихах». Вернадский рассказывал, насколько глубоко западали в душу маленького мальчика, каким он был в харьковский период своей жизни, прекрасные мелодии украинского народа.

В годы обучения в средних классах петербургской гимназии пришло к Вернадскому увлечение оперой, настолько сильное, что иногда, по его признанию в своем дневнике, «оно отражалось на выполнении домашних заданий. И как следствие - неприятные разговоры с матерью. Составленная в университете в 1884 г. жизненная программа включала ознакомление с музыкой».

Через шесть десятилетий, накануне 1944 г., в письме к внучке ученый высказывал сожаление по поводу того, что не получил специального музыкального образования. Осознание этого еще в студенческие годы и привело Вернадского к намерению самостоятельно пополнять свои знания и развивать понимание музыки.

После окончания университета в 1886 г. Вернадский непосредственно сблизился с музыкальной средой. Он познакомился с многими представителями музыкального мира благодаря женитьбе на Старицкой Наталье Егоровне, своим происхождением тоже связанной с Украиной. Мать Натальи Егоровны - Мария Ивановна, урожденная Зарудная, имела племянницу Варвару Михайловну, которая была оперной певицей и женой композитора М.Ипполитова-Иванова. Вторая племянница была замужем за режиссером и композитором Ковачем.

Племянница самого Владимира Ивановича - Нюта Короленко, талантливая арфистка, после смерти отца и матери жила в семье Вернадских, преподавала в Петербургском музыкальном институте. Она вместе с семьей Вернадских ездила летом в Полтаву и Шишаки и там играла по шесть часов на арфе.

Стихия музыки была необходимым фоном жизненного и творческого пути великого ученого.

В письмах к жене Владимир Иванович рассказывает о своем эстетическом восприятии музыки, об ее влиянии на эмоциональную сторону его личности, о том, какие взлеты испытывает его душа, отвечая внутренней гармоничностью на музыкальную гармонию.

Летом 1900 г. он находился в Гааге и оттуда писал: «Вчера был в концерте в церкви - некоторые вещи на меня произвели сильное впечатление - особенно арии Баха (орган со скрипкой первый раз слышал), мне казалось, что эти звуки как-то проникают в меня глубоко-глубоко, что им ритмически отвечают какие-то движения души и все мое хорошее, сильное собирается в полные гармонии движения. Слышал знаменитую тройную фугу Баха - красоту ее сознаю, но она оставила меня холодным, может быть, вследствие, как мне казалось, сухой игры Коопмана на органе. Я совсем начинаю увлекаться музыкой». Затем Вернадский сообщает о своем намерении: «Сегодня вечером, если не будет дождя, поеду опять в концерт в Шевенинген». Действительно, музыка становится его жизненной потребностью, важной сферой его внутреннего мира.

После прослушивания в Москве в 1900 г. концерта музыки XVIII в. Вернадский зафиксировал в дневнике свои размышления о воплощении разных направлений исторической жизни в произведениях композиторов того времени: «Сегодня в концерте Шора и др. пронеслись простые красивые звуки музыки XVIII столетия, и в моей душе как-то чувствовалась тесная связь их с салонной - более или менее аристократической жизнью века. Особенно у Гайдна это переходит в какую-то тесную неразрывную связь. Только у Баха, Генделя сильнее чувствуется влияние «народной», во всяком случае широкой, вековой церковной жизни, если не по форме, то по настроению? А Рамо, Скарлатти, Корелли - блестящие красивые отблески той светской жизни, которая дала приют и научной жизни того времени и приютила, развила и выделила великих социальных реформаторов, пропиталась их идеями и дала им силу, красоту и содержание...»

Тогда же Вернадский задумался над проблемой передачи последующими поколениями музыкальных произведений прошлых столетий, например насколько адекватно духу и сути творений

XVIII в. исполнение их музыкантами начала XX в., т. е. его современниками. Он записывает в дневнике: «Не есть ли это все же люди XVIII столетия, одетые в наш костюм - как актеры в исторических драмах и комедиях? Нет тех инструментов, нет той манеры играть, той инструментовки. Звуки не те, и лишь один скелет их произведений сохраняется? Или как в «народной» песне и «народной» сказке старина вечно юная благодаря постоянной бессознательной переработке новыми поколениями передатчиков?» Очевидно, можно назвать гениальной эту догадку Вернадского, объясняющую неувядающую красоту и силу произведений устного народного творчества, хранителями старины которых выступают исполнители каждого поколения, одновременно придающие этим произведениям «вечно юный» характер своими переработками.

Особенно значительными, наполненными глубоким философским содержанием являются мысли Вернадского о взаимосвязи музыки и науки. Музыка, как и другие виды искусства, поставляет науке свои идеи.

Определяя ряд представлений, которые сформировались прежде в искусстве, а затем утвердились в науке, Вернадский приходит к выводу, что понятие числа, числовых соотношений пришло в науку из музыки. Он высказывает и свои предположения об истоках возникновения песни, создания музыкальных инструментов в «Очерках по истории современного научного мировоззрения»

(1902 г.). «...Столь общее и древнее стремление научного миросозерцания выразить се в числах, искание кругом простых числовых отношений проникло в науку из самого древнего искусства - из музыки. Исходя из нее, числовые искания проникли путем религиозного вдохновения в самые древние научные системы. В китайской науке, например в медицине, играют определенную роль числовые соотношения, очевидно, находящиеся в связи с чуждой нам формой китайской музыкальной шкалой тонов. Первые следы влияния нашей музыкальной гармонии мы видим уже в некоторых гимнах Ригведы, в которых числовые соотношения мирового устройства находятся в известной аналогии с музыкой, с песнью. Известно, как далеко в глубь веков идет обладание прекрасно настроенными музыкальными инструментами, вероятно, еще раньше зарождается песня, музыкальная закономерная обработка человеческого голоса. Тесно связанная с религиозным культом, влияя на него и сама изменяясь и углубляясь под его впечатлением, быстро развивалась и укоренялась музыкальная гармония. Очень скоро ясно были уловлены простые численные в ней соотношения. Через Пифагора и пифагорейцев концепции музыки проникли в науку и надолго охватили ее. С тех пор искание гармонии (в широком смысле), искание числовых соотношений являются основным элементом научной работы. Найдя числовые соотношения, наш ум успокаивается, так как нам кажется, что вопрос, который нас мучил, - решен».

Ученый в разные периоды жизни возвращается к размышлениям над проблемой влияния музыки на процесс научного творчества, пытается установить механизм такого влияния. Свидетельством этого может служить найденная нами в архиве Вернадского чрезвычайно интересная его заметка 1920 г. в записях за разные годы, которые он назвал «Мысли», представляющие собой своеобразный дневник размышлений ученого над различными вопросами и проблемами: «Мне представляется музыка глубочайшим проявлением человеческого сознания, ибо и в поэзии, и в науке, и в философии, где мы имеем дело с логическими понятиями и словом, человек невольно и всегда ограничивает - а часто искажает - то, что он переживает. «Мысль изреченная есть ложь» (Тютчев). В музыке мы имеем неизреченные мысли. Если они и искажены, то другим образом. А может быть, они мало искажены?.. Очень интересно было бы проследить в реальной форме несомненное влияние музыки на научную мысль. Через возбуждение вдохновения? Чувство гармонии и история этого понятия в философии и науке? Смягчение нравов? Проникновение в музыкальное творчество и через эстетику?»

Вернадский отмечал большое влияние музыки на процесс его личного научного творчества. Он чувствовал потребность в музыке и как человек, и как ученый, и как мыслитель. Он писал в 1944 г.: «Я мало понимаю в музыке, но она мне много дала. Я пережил не раз, слушая хорошую музыку, глубокое влияние на мою мысль. Некоторые из основных моих идей, как идея о значении жизни в Космосе, стали мне ясными во время слушания хорошей музыки. Слушая ее, я переживал глубокие изменения в моем понимании окружающего. И сейчас, в старости, мне очень недостает, что я так редко могу слушать хорошую музыку».

В есной 1888 года Вернад-

ский выехал на стажи-

ровку в Западную Европу. До середины 1889 года он работал на кафедре минералогии у профессора Пауля Грота. В свободное от работы время он посещал по многу раз старую и новую пинакотеки (собрания картин), особенно внимательно осматривая «немецкую школу».

Среди произведений западноевропейской живописи наибольшее впечатление, восторженное отношение, безграничное восхищение вызывали у ученого произведения немецкого живописца, гравера и рисовальщика эпохи Возрождения Альбрехта Дюрера, особенно последняя его картина «Четыре апостола». «Передо мной до сих пор стоят некоторые образы Дюрера, - рассказывает Вернадский в письме жене 28 января

1889 г. из Мюнхена, - и я редко видел что-нибудь более могучее, более чудное, чем 4 фигуры апостолов».

Действительно, написанная в 1526 г. маслом на двух деревянных досках, эта картина Дюрера, который безгранично верил в науку и который утверждал, что только истина остается вечно, считается одним из лучших его произведений. Она представляет собой рассказ художника о своих современниках - людях Реформации и Великой крестьянской войны - бунтарях, преобразователях, мыслителях. Крестьянская мощь сочетается с проявлениями высокого разума и силой страсти. С картины излучается на нас эманация взволнованного и величественного духа и поток напряженнейшей мысли ее творца.

Вернадский представил трактовку философской сути этой картины и социально-психологическую классификацию лидеров народных движений далекого прошлого. «Сколько мысли в них, чувства и понимания всей силы религии. Это не обыкновенное изображение старой символики, где мысль и понимание пробиваются только рабски, исподтишка, - это мощное, яркое изображение и всей силы, всей прелести, и всей мерзости страстных народных религиозных движений. В этих четырех лицах совместилось все. Ты видишь глубоко проникающую в искание правды душу одних делателей религии - они все забывают, они совсем ушли в эту правду (евангелист Иоанн). Ты видишь, как рядом к этому же стремится и другое лицо, которое не может понимать всей сути, для которого дорога буква, который ближе к жизни - и который потому будет понятнее массам. Он в конкретных словах разъяснил то, что говорил другой, то, к чему мчались мысль и чувство другого, более глубоко понимающего человека. Он не поймет его, исказит его - но именно потому его поймут массы: потому, что он ухватит частичку нового и соединит с вековым, народным. И Дюрер представил таким апостола Петра, с ключами от царства правды. Но вся фигура, лицо и выражение этих искателя-мыслителя и искателя-казуиста так цельно и глубоко переданы, как только можно их передать.

Рядом, en face - другая группа. Это два строгих лица, это уже не мысль, а рука - это деятели. Один гневно смотрит кругом - он готов биться за правду. Он не пощадит врага, если только враг не перейдет на его сторону. Для распространения и силы своей идеи он хочет и власти, он способен вести толпу. Но он понимает, в чем дело. Это - боец-мыслитель (апостол Павел). А рядом, рядом фанатическое зверское лицо четвертого апостола. Это мелкий деятель. Это не организатор, а исполнитель. Он не рассуждает, он горячо, резко, беспощадно - узко идет за эту идею» (апостол Марк) . В результате Вернадский делает вывод: «И вот в этих четырех деятелях - в этих четырех фигурах распространителей христианства - мощный ум Дюрера выразил великую истину. Мечтатель и чистый, глубокий философ ищет и бьется за правду. От него является посредником более осязательный, но более низменный ученик. Он соединил новое со старым. И вот старыми средствами вводит это новое третий апостол - политик, а четвертый является уже совсем низменным выразителем толпы и ее средств. Но он самый понятный и de facto самый сильный. Едва лишь может быть узнана мысль первого в оболочке четвертого, и так, частично, может пройти даже такое, что наиболее сильно и мощно влияло на человечество».

В конце 1889 года перед возвращением в Россию Вернадский заехал на несколько дней в Берлин, где много ходил по музеям. Он писал в письме к жене: «Музеев здесь столько и столько интересного, так много, много роится мыслей, желаний при их посещении, и в общем выносится какое-то меланхолическое, грустное впечатление.

В нем есть чувство удовольствия, но много и неудовлетворенности. В сущности, ты слышишь здесь все одну и ту же песню, одну и ту же видишь мысль, одно и то же чувствуешь желание. Это мысль человека о бессмертии, это желание человека найти удовлетворение и объяснение жизни и смерти, это песня об идеале, о чем-то лучшем и высшем, чем то, что кругом человека является. И никогда не может быть удовлетворения - да и «удовлетворит ли удовлетворение»? Но несомненно, самое тяжелое, самое мучительное, самое трагическое в нашей жизни - это невозможность нашего ума и чувства примириться с личным уничтожением, с отсутствием личного бессмертия. Создания искусства, религиозные обычаи - всё, с остатками чего ты здесь встречаешься, делалось разными людьми, в разные времена с одной и той же целью - и всё - ты видишь и чувствуешь здесь ясно - напрасно?

Теперь научные данные, взятые беспристрастно, не приводят ни к чему такому, что отвечало бы этому желанию, что сглаживало бы тоску. Что окажется сильнее - сторонняя ли от этой человеческой «загадки» работа его мысли или эта тоска? Не постарается ли она и в научной области вызвать реакцию - что тем легче, что самые основы знания беспочвенны? Не начинается ли это теперь в оживлении атомов, в одарении сознанием клеток, в искании духов и привидений и в других, еще грядущих явлениях?

Я понимаю и чувствую, что «тоска», взятая как общее явление, не менее сильна, чем наука, и на чьей стороне окажется победа - нельзя сказать».

Сохранившиеся и экспонируемые в музее фрагменты скульптурных групп, украшавших ранее жертвенник Зевсу, сооруженный во II в. до н.э. в столице Пергамского государства - городе Пергаме, произвели на Вернадского «чарующее впечатление». Он надолго остановился возле скульптурной группы, которая изображала титанов (детей Земли) с богами. В этом произведении ученый увидел воплощение величайших идей древнегреческой философии, выраженных средствами искусства. В мировоззрении авторов этого художественного творения ученый отмечает единство прежде всего со взглядами Лукреция Кара и с гордой, свободной независимой мыслью, нашедшей воплощение в народном мифе о Прометее: «Виден здесь миф Прометея и то же самое гордое чувство свободной человеческой души, выразившееся хотя бы в иных мечтах и стремлениях греческих философов (например, позже в нам известном, часто указываемом месте Лукреция Кара). А это было как раз в то время. Здесь видна свободная, гордая мысль, мысль, гонящая тоску, рвущаяся вперед, далеко - так далеко, как прорвались и в науке греческие философские учения! Не то ли это самое, что заставило их, на основании немногих данных, построить такие синтезы, которые не раз удивляли нас своей справедливостью? Среди созданий греческого искусства это одно из самых замечательных проявлений этого направления. Я не припомню теперь ничего другого - хотя не раз, казалось мне, подмечал я то же самое».

Острый протест вызвал у Вернадского музейный пояснительный текст: «Мне противен сделался немецкий филистерский текст объяснения, где проводится «ортодоксальное» мнение (борьба духа - богов с животностью - титанами). Здесь видно другое. Я не думаю, чтобы авторы хотели представить гигантов проявлением животности, - мне видится в них сочувствие к побежденным, мне мнится тайное желание показать, что не все богами кончено. Это показывает и могучая фигура Матери - Земли-Геи, и чудные типы юношей-гигантов, например Отоса. Земля-Гея - подымающаяся наполовину, чтобы помочь сыну, - могучая и великая и по сравнению с богами и с гигантами! Титаны не уничтожены богами, так как не могла быть ими тронута их мать. Первоисточник остался, и победа богов должна была быть поверхностной, как поверхностна была победа богов над Прометеем».

Он делает вывод о величайшем значении памятников древнего искусства для развития культуры нашего времени и переживает за судьбу тех, которые еще не раскрыты и, возможно, гибнут под землей: «И ты думаешь, что еще много в земле хранится - гниет, гниет! - таких же чудных, могучих остатков красоты, мысли, - становится грустно, хочется плакать от бессилия. Подумай - меньше 10 лет назад эти великие создания мысли лежали в земле, разбросанные, неведомые. Все то, что они могли дать человеку, - все это пропадало. И кажется, только теперь начинают они опять оказывать свое влияние... У меня возродилось то же чувство, какое давно, в детстве, произвело на меня воззвание Лайелля раскапывать Геркуланум, так как там могут сохраниться библиотеки (и вот уже 50 лет почти ничего для этого не делается!) - ведь сколько может еще быть спасено от прежней мысли и жизни, такой чудной и высокой, как лучшее из теперешнего. Ведь вот недавно открыты удивительные по рассказам остатки в Олимпии, эти пергамские горельефы, недавние греческие портреты в Египте, статуэтки из Танагры и т. п. А у нас в Закавказье сколько еще может быть найдено».

Таким образом, еще очень молодой Вернадский в период своего становления как ученого, провидчески открывая проблему экологии природы, в это же время уже затрагивает вопросы экологии культуры.