УЛИЦА НИКОЛАЯ ЛАВРУХИНА

Как-то Лаврухину предложили взятку, тем самым подводя его под статью Уголовного кодекса, которая предусматривает лишение свободы до пятнадцати лет, а при отягчающих обстоятельствах и высшую меру.

Но Лаврухин взятку не взял. И совсем не потому, что боялся попасть за решетку. И не потому даже, что был подвержен христианской морали, которая мздоимство считает одним из наиболее презираемых грехов. Он не взял взятку еще и потому, что она была ему не нужна. На тот полуспартанский образ жизни, который он вел, вполне хватало и зарплаты.

Если же условно допустить, что взятку он взял бы, то оказалась бы она ему более чем кстати. Потому что бытовая неустроенность второго гражданского лица в городе всегда удивляла тех, кто об этом знал.

Вот взял бы взятку и купил бы себе костюм от Кардена и пристойную квартиру.

Одевался он во что попало, но не в том смысле, что небрежно, просто за развитием мировой моды не следил. Что косвенно подтвердил корреспондент французской газеты «Фигаро», который, побывав в Киеве, написал потом, что в окружении Гусева хорошо сшитым костюмом и удачно выбранным галстуком отличается лишь сам Гусев. Тогдашний председатель горисполкома. По нынешнему - мэр.

По крайней мере представить себе Николая Васильевича Лаврухина в смокинге и бабочке не способно никакое воображение.

Что же касается квартиры, то, занимаясь в городе как первый зампред распределением жилья, сам в то время в нем остро нуждался. Пока ему, наконец, не дали квартиру в обкомовском доме, но вскоре в результате каких-то семейных обменов он оказался вместе с женой Антониной Петровной и тещей в далеко не лучшем районе, причем так отдаленном от троллейбусной остановки, что только диву даешься, почему из миллиона квадратных метров жилья, ежегодно сдаваемых в Киеве, не мог себе выбрать лучшую. Между прочим, остался там жить и тогда, когда сам стал мэром. И мебель была совсем допотопной в духе соцреализма.

Что же сделал Лаврухин, когда взяточница, гремя браслетами, как кандалами, протянула ему пакет с криминальной наличностью?

Конечно, при своем высоком положении в городе он не мог лично вязать даму, пожелавшую получить квартиру вне очереди. Ну, позвонил бы на милицейский пост, круглосуточно несущий службу у входа в горисполком! Но едва придя в себя, Лаврухин тут же вызвал своего помощника Дмитриева и секретаря исполкома Зернецкого, и они вместе составили протокол о попытке дачи взятки должностному лицу. Протокол тут же направили в городскую прокуратуру, что не имело никаких правовых последствий. Найти взяткодательницу среди нескольких миллионов горожан было совершенно невозможно.

Почему же Николай Васильевич вместо каких-либо оперативных мер занялся составлением протокола? Потому что он был чиновником. Слово это у нас в массовом сознании почему-то десятилетиями воспринималось, да и сейчас воспринимается, как ругательное. И совершенно напрасно. Совершенно напрасно мы считали, что чиновничество является ненужной надстройкой над диктатурой пролетариата.

Все зависит от того, что представляет собой сам чиновник, работающий в сфере управления.

Во всем цивилизованном мире хорошие чиновники ценятся настолько высоко, что в ФРГ есть категория «чиновников пожизненных», которых ни при каких обстоятельствах нельзя снять с работы. Кроме как по приговору суда в связи с совершением уголовного преступления или безнадежным состоянием здоровья. Привилегии, как у президентов.

А как сообщает автор книги «Уайтхолл» Питер Хеннеси, чтобы в Англии попасть на высокую должность в системе управления, нужно пройти строжайший отбор в правительственной комиссии по гражданской службе. По телефонным звонкам здесь на работу не берут. Тем же, кто отбор прошел, выдается сертификат компетентности.

После того как в результате аппаратных игр был снят с работы Гусев, высокий профессионализм которого ни у кого не вызывал сомнений, в Киеве сменилось пять мэров, но бесспорный «сертификат компетентности» заслужил, пожалуй, лишь один Лаврухин. Многие на этой должности были людьми случайными, пытавшимися управлять городом на любительском уровне. Был среди них даже один физик-теоретик, имевший более чем смутное представление о городском хозяйстве.

О Лаврухине же говорили, что «он знает каждую заглушку в городе». И, как ни странно, в этом была его трагедия.

Какой же начальник будет держать в первых замах человека, намного превосходящего его в знании предмета, над которым этот начальник начальствует?!

Не случайно очередной мэр тут же снял Николая Васильевича с ключевых направлений работы, связанных с реализацией генплана развития города и строительными программами, перебросив его на коммунальные службы.

В общем инженер, обладающий неповторимым строительным опытом, теперь должен был заниматься кладбищами, банями и вывозкой мусора. Тоже нужно, но не требует такой высокой квалификации.

Проходит некоторое время, и Лаврухина вообще снимают с должности первого зама, которую он занимал почти четверть века, передвинув его на отраслевой отдел.

Скрытые пружины власти

Собираясь написать о Николае Васильевиче еще при его жизни, я задавал Масику, Салию, Косаковскому один и тот же вопрос: что они думают о Лаврухине?

Отвечали одними и теми же словами: на нем держится весь город.

А Щербицкий, выступая на каком-то совещании, раздраженно бросил в зал:

- Если вы хотите провалить дело, то поручите его... - и назвал фамилию тогдашнего градоначальника. - А если же хотите, чтобы дело было сделано, то пусть им займется Лаврухин...

Тем не менее тот же Масик, не без ведома, конечно, ЦК, вычеркнул Лаврухина из списка членов горкома, что было Лаврухину обидно, ибо он тем самым устранялся из политической жизни города.

- Почему, - спрашиваю, - Константин Иванович?

- Возраст, - отвечает Масик.

Дело было, конечно, не в возрасте. Лаврухину недавно исполнилось всего шестьдесят. Дело было в скрытых пружинах власти, которая всегда выталкивает из своей среды личности, выходящие за отведенные рамки. Так было, в конце концов, и с Марчуком.

Потом Лаврухину отказали и в присуждении республиканской Госпремии за участие в создании уникального ландшафтного парка на склонах Днепра, не имеющего аналогов в мире. Несмотря на высокие отзывы экспертов и всей прессы.

Но человек достаточно честолюбивый, Николай Васильевич перенес все удары судьбы достаточно мужественно. Он не хлопнул дверью, как можно было бы ожидать, хотя его с распростертыми объятиями встретили бы на любой стройке. Он был чиновником классической школы и готов был служить отечеству всюду, где ему поручалось. Тем более, поручалось ему столько, что хватило бы и на трех зампредов. Отдел, который он теперь возглавлял, назывался отделом строительства сложных инженерных сооружений, техногенной технологической безопасности и чрезвычайных происшествий. В отделе с таким широким кругом обязанностей работало лишь двое городских служащих. Еще совсем недавно ему, когда он стал мэром, подчинялось тысяч пятьдесят!

Впрочем, удивительное дело, лишив его полномочий первого лица в городе со всеми сопутствующими атрибутами - суперсвязью «сотка», персональной машиной, штатом помощников и секретарем, - «отцы нации» не смогли отнять у него его имени. Его просьбы и теперь так же неуклонно выполнялись, словно он был по-прежнему первым лицом.

Впрочем, тут его подвергли еще одному унижению. Когда всех «шестидесятников» в исполкоме решили перевести на контрактную систему - с одним был заключен договор на год, с другим - на три, в контрактники попал и Лаврухин. Правда, никаких сроков службы ему не устанавливали и он стал как бы «чиновником пожизненным», но зачем же тогда было выводить его за штат исполкомовского аппарата?

В свое время в «связке» Гусев - Лаврухин город получил наилучшую модель предметного управления городским хозяйством. Они оба были прагматиками. Им и в голову не приходило устраивать шумные городские праздники, столь же дорогостоящие, сколь и неуместные. Или увековечивать себя в мраморе памятников предкам и знаках отсчета расстояний. Как ни интересно знать каждому киевлянину, что от главпочтамта до города Тхимпур ровно 6641 км!

Каждая копейка из городского бюджета вкладывалась тогда в основном в Русановку и Березняки, возводимые на топких землях, которые были выведены из хозяйственного оборота. Но благодаря уникальной технологии - гидронамыву пятиметрового слоя песка - под фундаментами зданий оказывалась едва ли не прочность бетона. Так что, стройте на песке!

Уже в семидесятые годы в Киеве была решена важнейшая социальная задача - отселены все подвальщики и аварийщики, чем и доныне может похвастать далеко не каждый крупный город.

Впрочем, двух этих незаурядных людей, стоявших у городского руля, занимало не только «планов громадье». Не среднестатистический киевлянин, считали они, а каждая живая душа, оплатившая коммунальные услуги, имеет безоговорочное право на бесперебойное снабжение водой, теплом, светом.

Каждой поступавшей жалобой Лаврухин занимался лично. Это, безусловно, было его недостатком, ибо отнимало множество времени, но Лаврухин был Лаврухиным.

Мне рассказывал директор киевской 145-й физико-математической школы Чикаленко, что, отчаявшись чего-либо добиться от районных властей, он написал Лаврухину о том, что у него в квартире состояние потолка угрожает жизни. И вот однажды утром ему позвонили. Уверенный, что это в лучшем случае техник-смотритель, Чикаленко как был, почти что в исподнем, открыл дверь. На пороге стоял Лаврухин...

Цветы запоздалые

Словом, кто о чем. Кто о небе в фейерверках, кто о «болевых точках» города. Гусев, например, изобрел снеготаялку. Оранжевую чудо-машину, заменяющую пятьдесят самосвалов. Лаврухин тоже все время что-то изобретал, но главное, что изобрел, - это самого себя.

Приехав поступать в Киевский инженерно-строительный, вместе с семьей долго мыкался по частным квартирам. А однажды, рассказывает Антонина Петровна, не сумели найти иного жилья, кроме как по соседству с хлевом, где хозяйка разводила поросят. Что, безусловно, свидетельствовало об отсутствии у Лаврухина высоких покровителей в Киеве. Тем более, что был родом не из Днепропетровска - «кузницы большевистских кадров», а станицы Митякинской Тарасовского района Ростовской области. Там и прошел от рабочего до прораба, пока не решился поехать учиться в Украину.

Здесь сразу же был замечен в верхах из-за своего почти ритуального отношения ко всему, что ему поручалось, и путь его от рядового инженера до мэра в сущности был для него совершенно естественным.

Можно считать, что Лаврухин был заложником своей работоспособности. Он признавался, что даже во время сна на окраине его сознания «крутились» мосты, туннели, развязки. И свое конституционное право на отдых никогда не использовал. Что ни суббота, то с начальником «Киевметростроя» Петренко обходит пусковые линии. А по воскресеньям он - на площадке строящегося Южного мостового перехода через Днепр. Мост этот, которому он отдал столько своих сил, вообще был его гордостью. И когда ему было предоставлено право первому проехать до левого берега, чувства Николая Васильевича в эти минуты могли оценить только мостостроители.

Между тем, писать с него икону нельзя. Бывал резок, груб и, демонстрируя отнюдь не лучшие черты характера, часто выражался с прорабской прямотой. Он так на всю жизнь и остался прорабом, правда, потом на площадке, равной всему городу.

Между тем, идеальные начальники могут быть только у идеальных подчиненных.

Но противоречив человек! Взрываясь, как гремучая смесь, когда дело делалось не так, как оно должно было делаться, Лаврухин при всей своей хмурой внешности был намного человечней, чем многие улыбчивые политики.

Сказал бы, что он был необычайно отзывчив на чужие беды, но я не люблю громких слов и не стану этот сюжет развивать. Сойдемся на том, что Николай Васильевич редко использовал свое неоспоримое право отсылать посетителей в нижестоящие кабинеты и предпочитал, как всегда, все делать сам. Брался за телефонную трубку даже тогда, когда та или иная просьба при его ранге, казалось, не заслуживает личного внимания.

Знакомым, полузнакомым и совсем незнакомым людям он доставал железнодорожные билеты на московское направление, если соискатель безнадежно опаздывал на защиту, добивался, чтобы инвалиду выделяли костыли, и я готов присягнуть на Библии, что был свидетелем того, как, не сумев найти снотворное для какого-то страдальца, уверявшего, что «уже целый месяц не спит», он извлек препарат из своего нагрудного кармана.

В общем, когда подбирали кандидатуру председателя городской комиссии по восстановлению прав реабилитированных, требующую особого душевного настроя, никого лучшего, чем Лаврухин, найти не смогли.

Плотность его рабочего времени всегда была на пределе человеческих возможностей.

Казалось бы, достаточно было и того, что на него уже взвалили, но он еще отвечал и за ликвидацию чрезвычайных происшествий в городе. Увы, под Киевом сталкивались поезда, взрывались цистерны с горючим и то и дело вспыхивали пожары. Тогда Лаврухин оказывался на месте происшествия раньше аварийщиков и пожарных. Он трое суток не уходил с Красноармейской улицы, где разорвало коммуникации.

А когда в Дарнице что-то случилось с теплотрассой и вокруг беспомощно топтались люди в синих комбинезонах, Лаврухин сам полез в колодец. Еще бы, недаром говорили, что он знает каждую заглушку в городе.

Если бы я не был атеистом, то сказал бы, что метростроевцы на Лаврухина молятся. Когда Москва отказалась поставлять Киеву готовые чугунные тюбинги, Лаврухин организовал их доводку на месте, заставляя работать и министров, и премьеров. В значительной мере благодаря Лаврухину, утверждает начальник «Киевметростроя» Владимир Иванович Петренко, скорость проходки увеличилась втрое.

Что же касается чернобыльской катастрофы, то пока остальные начальники заседали, Лаврухин вывозил из города зараженные листья, рыл артезианские колодцы и ругался с всесильной московской правительственной комиссией (Щербина), неправильно определившей, по его мнению, границы зоны бедствия.

Все, что я пишу о Николае Васильевиче, - это не с чьих-то слов. Более четверти века назад нас познакомил Гусев, и с тех пор мы были в самых дружеских отношениях. Я бывал у него дома, он у меня, и моя маленькая внучка Катя рисовала его портрет разноцветными фломастерами. Похоже - не очень, но Николай Васильевич растрогался. Тот, кто встречался с ним только на планерках, не мог бы поверить, что вне мостов и туннелей это был тихий, порой даже застенчивый и по-детски наивный человек.

Случилось так, что последний земной месяц мы провели вместе за городом, в Конче-Заспе. Каждый день бродили по лугам, и бесспорный лидер города покрывал голову от солнца детсадиковской панамкой.

Последним человеком, который видел его живым, оказался, увы, тоже я. Поздно вечером я проводил его до палаты, а утром его нашли лишь тогда, когда он уже оказался по ту сторону добра и зла.

Почти никто не знал, что еще с ранней молодости Николай Васильевич был поражен жестоким недугом, часто находясь на грани потери сознания, что он жил на одних нервах, будто понимая, что без него нам, киевлянам, будет совсем плохо.

Словно осознав глубину потери, Николая Васильевича хоронили с высшими государственными почестями, из клуба Кабинета министров, чего удостаиваются лишь члены правительства.

Потом его именем назвали улицу в Ватутинском районе, соорудили памятный знак. А метростроевцы сейчас настойчиво добиваются, чтобы новую станцию назвали «Лаврухинской».

Только Николаю Васильевичу все это сейчас глубоко безразлично, и всю высокую дань уважения, которую он заслужил, лучше бы оказали ему при жизни.

Кстати, Антонина Петровна и Николай Васильевич поклялись друг другу в вечной любви еще в 3-м классе. Что, казалось бы, давало ей право унаследовать отношение опомнившегося общества к Лаврухину. Но едва отзвучали мемориальные речи, об Антонине Петровне тут же забыли. По чьему-то недосмотру ее пенсия несколько месяцев составляла два с половиной миллиона, и если бы не сыновья, она оказалась бы на грани полной нищеты.

Как бывает, наконец спохватились и положение исправили, но сколько унижений выпало на долю Антонины Петровны, которая вместе с Николаем Васильевичем всегда несла крест его подвижнической жизни.

Камо грядеши, Господи!