УКРАИНСКИЙ СОЦИУМ: ЭЛАСТИЧНОСТЬ СОЗНАНИЯ И ВЫЗОВЫ ВРЕМЕНИ

Эластичность сознания самого социума и личности в социуме — тождественна ли она задачам простой адаптации к вызовам времени? Об этом наш разговор с доктором экономики и социологии, профессором, научным руководителем Центра социальных экспертиз Института социологии НАНУ ЮРИЕМ САЕНКО.

Эластичность и несгибаемость

— Юрий Иванович, что первично — адаптированное ко времени сознание или же эластичное?

— Сегодня очень много говорят о социальной адаптации, о возможности для современного человека приспособить свой личностный потенциал к новым, изменяющимся условиям. Архиважность этой темы неоспорима не только для социумов тектонических сдвигов, как наш, — она актуальна и для западных обществ стабильной эволюции, и даже для консервирующих себя обществ арабо-исламского мира. Ибо в своем пространстве и времени каждый по-своему, и на макро-, и на микроуровнях решает задачи адаптации, а значит, сталкивается с мерой эластичности то ли элитарного, то ли массового, то ли индивидуального сознания.

Речь идет об эластичности моделирования людьми своих жизненных стратегий ради максимального приспособления к изменяющимся условиям с целью максимизации безопасности, минимизации рисков потерь или резкого снижения уровня жизненно важных ценностей. Процесс такого моделирования встречает мощнейшее сопротивление.

Например, какой налоговый кодекс ни был бы принят, он встретит сопротивление 70% граждан, которые ни при каких условиях не хотят — и не будут! — как они утверждают, декларировать свои доходы. Таким образом люди оказывают сопротивление целой своре взяточников и казнокрадов разных калибров и уровней, которые еще с советских времен привыкли красть по мелочи, а за годы независимости распоясались до предела. И пока мы не отреставрируем честность чиновничьего сознания, налоги, даже с очень заниженной ставкой, не пойдут. Сначала нужно вывести из «тени» сознание — без этого неформальную (нелегитимную) экономику из «тени» вывести не удастся.

А сознание сопротивляется всему новому и неизвестному «всеми фибрами» своих возможностей. Поэтому сознание эластичной личности должно быть готово к преодолению сопротивлений разного рода:

1) сопротивление любой новой идее — «мы даже не хотим слышать о праве собственности на землю»;

2) сопротивление научно-теоретическим обоснованиям — «что нам какие-то ученые, если мы знаем жизнь куда лучше, чем они»;

3) сопротивление технологическое — «зачем переоснащаться и переучиваться, если и на этом уровне можно делать неплохие вещи»;

4) сопротивление экономическое — «это потребует дополнительных финансов, а где их взять?»;

5) сопротивление социальное — «где взять новые кадры, новое обслуживание или как менять место работы, а то и место жительства?»;

6) сопротивление психологическое — наиболее консервативное и глубинное, ибо в борьбу с новым вступает подсознательное — стереотипы, архетипы, в общем, менталитет.

Социологи фиксируют в связи с этим два факта. Только 10—20% наших сограждан способны приспосабливаться к изменяющимся реалиям. 80—90% заявляют, что они не способны влиять на решения и контролировать действия всех ветвей власти.

Имеем, во-первых, неэластичный, а во-вторых — безынициативный и безответственный социум. А дабы догонять проектируемую элитой ситуацию, массовое сознание неизбежно должно обладать эластичностью: менять приоритетность системы ценностей, настоятельность потребностей, систему выбора моделей поведения и деятельности, оставаясь в гуманных рамках духовности, сохраняя свой интеллект, свою семью, профессионализм, эффективность и ответственность за всю свою жизнедеятельность. Но человек оставляет за собой право и круто менять свою судьбу, если другие варианты неэффективны.

Общество ведомых

— Но в этом случае человек должен быть лидером, иначе ему не победить ситуацию. Лидером даже в отношении собственной самоорганизации...

— Самое простое деление общества, возникшее, вероятно, вместе с человечеством, — это деление на управленцев и исполнителей. Так вот, Украина, к величайшему нашему несчастью, не имеет даже этой примитивнейшей структуры. В основном мы — общество исполнителей, лишенное слоя амбициозных, инновационных, эффективных, профессиональных и ответственных управленцев.

Со временем общество переходит от двухслойной к трехслойной структуре: помимо управленцев и исполнителей возникает третий слой — автономные, или свободные люди, которые не хотят быть ни ведущими, ни ведомыми. Случилось такое и в России конца ХIХ — начала ХХ века. В отличие от Европы автономные личности имели здесь еще и высокую степень интеллигентности и интеллекта.

Европа подхватила это новообразование и превратила его из немногочисленной прослойки автономных личностей в массив среднего класса — в основу современного демократического общества, включающего от 70% до 90% его граждан.

В России коммунобольшевики не замедлили использовать потенциал новой «прослойки» — «въехали» на них в революцию, а потом немедленно их уничтожили. Другие, даже авторитарные, страны лелеяли и укрепляли свой стержень, совершенствуя общество, в то время как коммунобольшевики выискивали и уничтожали ростки нового — и сами готовили свою гибель. Истощился и выродился даже слой управленцев, поскольку формировался он не из среднего класса, а из слоя исполнительных советских рабов.

Но даже в таких жестоких условиях социальный механизм брал свое. Где-то в 60-х годах ХХ столетия у нас появляется прослойка автономных личностей — интеллектуалов, которые уходят куда угодно: в дворники, в кочегары, в бомжи... Маленькая, даже чуть заметная, но такая, чья сильная мотивация свободолюбия, совести и справедливости была явлением.

Но численность и потенциал шестидесятников, ряды которых не пополнились поколениями ни 80-х, ни 2000-х, постепенно иссякли. Была надежда, что они послужат основой, толчком и силой зарождения прослойки автономных личностей — прообраза среднего класса. Не случилось. И мы остались тем, кем и были — неполноценным обществом покорных терпеливых исполнителей, управляемых неполноценными управленцами. А главное, без среднего класса. Как общество будет выбираться из этого коллапса, известно одному Богу. И упование на то, что неведомые нам, но на самом деле существующие силы и механизмы самоорганизации выведут нас в люди, выглядит по меньшей мере наивно. По крайней мере сейчас. Я хочу ошибаться. И хочу верить в силы самоорганизации.

— Получается, в «тени» находится и свободная воля граждан.

— История нашей независимости девальвирует облик управленца и исполнителя всяческими путями, в том числе и законодательными, не пуская на свободную экономическую, социальную и политическую арену автономную личность. Что человеку остается? Он уходит «в тень», занимаясь неформальным бизнесом, ибо иначе не выжить. Помните, в советские времена автономные личности также уходили в своеобразную «тень» — в кочегары, в сторожа. Но сейчас в «тени» — и управленцы, и олигархи, и простые исполнители. Да так, что «тень» больше света — 60—70% украинской экономики, а следовательно, и занятых в ней, находятся в «тени».

Но дело не только в экономике. В «тень» частично окунулись и свобода личности, и этика, и мораль, и социокультурная сфера, и социальная защита. Половина граждан Украины — 49% — уверены в том, что страной правит мафия. С большим отрывом на второе место население ставит работников госаппарата — 36%. Вот вам и образ современной Украины — айсберг, на 40% видимый легитимному миру и ведомый в будущее бандитами, лжецами и прочей мафиозной нечистью, как думают о своей стране рядовые граждане.

А коль так, то и эластичность как способ приспособления к новым условиям жизни приняла уродливые формы. Страна сплошной девальвации. Опошлено и девальвировано все — государство, свобода, личность, экономика, реформы, совесть, честь, профессионализм, государственность украинского языка, церковь...

На общественную арену не допускается автономная личность, ее пока не истребляют, но держат на задворках, в тени реформ без реформ. Это и хорошо и плохо. Вдруг пригодится — но для чего и во имя чего?

— Приходится жить — или выживать?

— Поскольку не был взят курс на легитимное выделение свободного, автономного человека, складывается общество, в котором априори должны существовать олигархи, равно как и коррумпированные управленцы, и изворотливые исполнители.

Каково их нормальное соотношение? Люди не имеют об этом ни малейшего представления. В начале 90-х годов я задавал респондентам такой вопрос: «Что вам больше нравится: управлять или быть исполнителем?» Получил по 40% и тех и тех, а 20% признали, что им все равно.

Задаем вопрос в сельской среде: «Хотите ли вы быть фермером?» — то есть собственником, управленцем и полным хозяином своего дела. Позитивных ответов получаем в лучшем случае 7—8%. Это нормально. В западных странах в сельском хозяйстве занято еще меньше людей. В США таких и вовсе 4%, а фермеров там не более 1% населения. Но нам сейчас нужен сильный всплеск воли этого свободного человека — для сельского населения такой расклад активантов нормален, а в промышленности, в предпринимательстве их должно быть больше. Именно свободные люди способны на прорыв из застоя.

Если речь идет о мелких предприятиях, занятых не только производством, но и обслугой — тут нужно иметь не менее 50% таких людей. А в таких областях, как преподавание, наука — там вообще 80% работающих должны быть свободными людьми, и управленцам следует только координировать их совместную свободную деятельность. И если бы мы пустили все это по легитимному пути, то понятия демократии, рыночной экономики, социального партнерства у нас наполнились бы подлинным смыслом — в свободных выборах, в свободе слова.

— Так эластичность — или успешная адаптация?

— Адаптация — это понятие менее объемное: человек адаптируется быть исполнителем. А вот когда он эластичен, в зависимости от условий, от своей задачи — он может примерять на себя разные формы деятельности: временно работать в кафе, накапливая деньги для собственного дела, или продавать газеты, имея целью отнюдь не адаптироваться (мы понимаем адаптацию как окончательный процесс встраивания в какую-либо социальную группу или процесс), а пережить ситуацию, сохранив гибкость и деловую хватку, ведь в понятии эластичности есть элемент временности. Хорошее кредо для смутных времен: «Я сейчас приспособлюсь ради своей высшей цели». Здесь присутствует некая ситуативность — обстоятельства могут меняться очень быстро, это надо чувствовать....

Три кита эластичности

— На каких принципах строится эластичность?

— Первый принцип — это праведность: я исповедую и не нарушаю общечеловеческие ценности. Понятно, ранжируя их по важности в зависимости от ситуации, но не ставя под угрозу уничтожения духовные и моральные основы своей личности. Второй — это принцип правильности, когда каждый должен руководствоваться законом. Мы задавали вопрос: «Когда вы решаете свои проблемы, лучше всегда действовать по закону или же обходить закон в зависимости от обстоятельств? Или вообще игнорировать закон и действовать по своему усмотрению?» Получается такой расклад: всегда по закону склонны действовать всего 50% человек — представляете, какое у общества отношение к правильности! — 25% говорят, что нужно действовать по обстоятельствам, 7—10% убеждены, что лучше наплевать на закон. И 15% — те, кто себе на уме, вообще не захотели отвечать. А это 1/6 часть населения! Значит, столько людей потенциально не готовы стать свободными и психологически эластичными, ибо не хотят быть правдивыми.

А правдивость — это третий принцип эластичности. Понятно, человек не может быть до конца правдив. Но есть определенные нормы этой правдивости, прозрачности в модели открытого общества, когда человек действует публично. Например, декларирует свои доходы. Но у нас 70—80% среднебедных отвечают, что никогда не будут платить налоги, какими бы большими ни были их доходы. Следовательно, по отношению ко всему обществу таких 56%. Представляете, какая мощная массовая негативная установка выработалась — люди не хотят быть правдивыми никогда!

— Мы являемся обществом крайностей и не научены взвешивать и размышлять. Напротив, мы «западаем» на некие конъюнктурные явления и процессы...

— Наибольшую эластичность проявили в нынешних условиях бывшие управленцы и бандиты. Они быстро приспособились к новой ситуации. И сейчас именно они, увы, представляют слой автономных зажиточных и богатых людей. К тому же их защищают исполнители! Почему же они не защищают себя и не выдвигают лидеров из своей среды? Из-за зависти к себе подобным. Когда олигархом становится человек из бывших советских управленцев, ему как бы и не завидуют: «Наш директор стал депутатом, а председатель — бизнесменом, и это нормально. А вот Вася, который вчера со мной в земле ковырялся, нынче заимеет ферму, фирму или депутатский мандат?! Не бывать этому!»

Спрашиваем население: «Должны ли у нас быть бедные и богатые?» При этом мы давали разъяснение, что чем больше будет богатых, тем лучше будет государству и нам, поскольку они станут платить налоги и обеспечивать обществу социальную защиту — пенсии и рабочие места. Подавляющее большинство рядовых граждан дали ответ, что такого не должно быть. Когда же мы задаем этот вопрос работникам управленческих структур, обнаруживаем понимание, что высокоинтеллектуальное, высокотехнологическое производство и социальная защита возможны только при высоком уровне богатства.

А что касается «западания» большинства на броские идеи, лозунги и сомнительные предприятия — в основе этого общая нищета, в том числе и духовная, в которой деградирует личность.

И еще одна проблема. Украинцы — люди с глубинным сельским менталитетом. Вековая периодичность цикла обработки земли и традиционная устойчивость уклада сельской жизни не стимулировали и не тренировали эластичность сознания. И если на Западе поселение из нескольких десятков домов живет динамичной урбанизированной жизнью, то у нас десятитысячные города утопают в глубоко сельском укладе неэластичного и, казалось бы, застывшего на века социального сознания...