УЧИТЕЛЬ

Кажется, это было совсем недавно, словно вчера, настолько все свежо в памяти. На самом деле с тех пор, как мы познакомились, много воды утекло, много лет пролетело. А познакомились не совсем обычно.

Работал я тогда заместителем директора Института электросварки имени Е.Патона АН УССР. Как говорится, работа была будь здоров: забирала все силы и время. И все же при всем этом я занимался также педагогикой, школой, участвовал время от времени в разного рода педагогических тусовках, выступал в печати. Но поскольку это все-таки было «не мое дело», то приходилось особенно не высовываться, часто пользоваться псевдонимом и т. п.

К тому времени много знал, читал о Ткаченко. И желание познакомиться с ним нарастало. Но…

Но был здесь один нюанс: будучи в общем не робкого десятка, перед ним я робел, терялся, не решался приступить к делу. Мало того, что он был депутат Верховного Совета Украины, член его президиума, награжден двумя орденами Ленина, золотой медалью Героя Социалистического Труда. Главное - он был знаменитый педагог, директор прославленной Богдановской школы на Кировоградщине, в которой творил педагогические чудеса.

Благодаря высокому авторитету института для меня не составляло особого труда встретиться с республиканским или союзным министром, другим высокопоставленным деятелем. Но это в случае, если дело касалось института, моей основной работы.

А вот как познакомиться с Ткаченко, с чего начать, не знал.

П омог случай. Как-то по-

казал Борису Евгеньеви-

чу Патону очередную подготовленную к печати педагогическую работу. Он прочитал. «Работа серьезная, хорошо бы показать ее до публикации опытному практику, послушать его мнение», - сказал. Идеальным практиком в этом случае мог бы быть как раз И.Ткаченко. Но… И вдруг попадает в руки газета, а в ней беседа и портреты Патона и Ткаченко. И тогда решилось все просто: попросил Бориса Евгеньевича подписать для Ивана Гуровича небольшую сопроводительную записку к моей работе. Вскоре мое послание ушло в Богдановку.

Однако время шло, а ответа все не было. Росла тревога, усилилась робость: наверное, забраковал педагог-герой мою работу: не за свое, мол, дело взялся электросварщик… Но вот однажды вызывает Патон и дает ответ на мое послание: «Он дал мне его на заседании президиума Верховного Совета. Не забудьте его поблагодарить».

Здесь будет к месту сказать, что Борис Евгеньевич не только поддерживал мои педагогические увлечения, но и помогал в случае нужды, поскольку и сам постоянно интересовался состоянием школы, воспитания, образования.

С Ткаченко мы сначала переписывались, перезванивались, а вскоре и в гостях у него побывал.

Н икогда не забуду эту

первую встречу в Бог-

дановке. Целый день мы ходили по школе (новой и старой, послевоенной), по селу, сходили в лес. Ходили, говорили, наговориться никак не могли. Несмотря на изрядную усталость, разговор растянулся на всю ночь, до утра. Слушать этого «деревенского мудреца» было одно удовольствие. Его простая, крепкая крестьянская речь, удивительно «лагидный» голос, открытость, искренность, задушевность, поразительная скромность завораживали. Моя давешняя робость как-то незаметно, сама собой испарилась, уступив место глубокому почитанию. С тех пор и сейчас воспринимаю его не просто как старшего по возрасту, жизненному опыту, а скорее как доброго, мудрого отца.

Богдановская школа славилась, кроме всего прочего, очевидно, лучшей в бывшем СССР постановкой трудового воспитания и обучения. Достаточно сказать, что сам великий В.Сухомлинский (близким другом и убежденным последователем которого был Иван Гурович) считал, что это дело поставлено в Богдановской школе лучше, чем в его собственной, Павлышской. А как великолепно оно было поставлено у Василия Александровича, знает каждый, кто читал его труды или побывал в Павлыше.

То, что показал Ткаченко в школе, на опытном поле, опытных делянках, в школьном саду, в мастерских, что услышал из уст учителей, детей, все казалось сказкой, в которую трудно было бы поверить, если б не видел сам, не пощупал собственными руками. Во многих прекрасных школах с отличной постановкой трудового воспитания довелось побывать в последующие годы в самых разных краях и Украины, и бывшего СССР, но должен признать: ничего лучшего, чем тогда в Богдановке, не видел нигде.

То, что знал, передумал на своем веку, что осуществил Иван Гурович, невозможно вычитать ни в каких книгах. К тому же он был редкого мастерства рассказчик.

Первая наша бессонная «разговорная» ночь врезалась в память еще и тем, что впервые услышал в деталях трагическую историю травли Сухомлинского, его гибели. Иван Гурович рассказывал так, словно все это произошло с ним самим. Временами голос его прерывался, слезы не давали говорить. Да что скрывать: они и меня душили. С тех пор эта история занозной болью сидит во мне, не дает покоя: ведь по существу это было заранее спланированное, растянутое во времени убийство - убийство средь бела дня, у всех на глазах. Его организаторы были так могучи, скрытны, что никто не в силах был им помешать, остановить. Даже сегодня известны лишь жалкие исполнители, «киллеры», а «заказчиков» так никто и не знает по сей день.

На другой день мы поехали в Павлыш, побывали в школе, музее, бывшей квартире Василия Александровича, положили цветы к постаменту на его могиле. А вернувшись в Киев, познакомился с его супругой Анной Ивановной и дочерью Ольгой Васильевной.

С тех пор мы часто встре-

чались с Иваном Гуро-

вичем, в промежутках перезванивались, переписывались.

Мои родители жили после войны в Александровке, где я окончил школу, откуда уехал сначала в Киев на учебу, а затем на работу в Сибирь. Александровка от Богдановки на расстоянии менее часа езды электричкой. Будучи у родителей в праздники или в отпуске, непременно ездил в Богдановку. Или Иван Гурович приезжал к нам. Здесь его люди хорошо знали как своего депутата. Его депутатскими усилиями было принято решение о строительстве в нашем поселке новой районной больницы, которая и сегодня является его украшением. А сколько он сделал как депутат для благоустройства родной Богдановки…

Если он приезжал в Киев, то мы обязательно встречались или у меня дома, или у его дочери Светланы Ивановны, у которой он обычно останавливался, постоянно возился с внучками Зоей и Машей, которые в нем души не чаяли.

Мы не просто встречались в Богдановке, мы что-нибудь заранее планировали. Или он планировал и проводил что-нибудь сам, а меня и других приглашал. Как великолепны были его задумки, планы, сколько в нем было энергии, организаторского таланта, долго рассказывать.

А ведь здоровье его было подорвано в фашистском концлагере, забот и в школе, и дома невпроворот. Дочери Светлана Ивановна и Таисия Ивановна со своими семьями живут отдельно, одна - в Киеве, другая - в Знаменке, постоянно помогать по хозяйству не могут, а у него, как у всех богдановцев, сад, огород, птица, поросенок, и все требует ежедневного ухода, немалых физических сил. На зиму нужно дров, угля заготовить и ежедневно топить дом. Супруга Татьяна Емельяновна, тоже учительница, тоже бывшая подпольщица, больна и часто сама требует ухода. Ко всему этому - еще и престарелый, тяжело больной, прикованный к постели отец. Как теперь поступают в подобных случаях многие сыновья? Всеми правдами и неправдами стараются спихнуть немощных родителей в богадельню. Иван Гурович забрал неподвижного отца к себе и три года до его кончины сам за ним ухаживал.

Когда он успевал, где силы брал на все домашние, директорские, учительские (директорствуя, он и учительствовал, 35 лет у школьной доски простоял), депутатские дела, на письма не только избирателям, но и многочисленным друзьям, разного рода инстанциям да и всем нуждающимся в его помощи, сколько в сутки он спал - одному Богу известно. При всем этом он столько читал, что многим из нас и не снилось. Вы бы видели его библиотеку, газетно-журнальную подписку, архив, переписку. Только у меня одного накопилось несколько толстых папок с его письмами, открытками, присланными газетами и журналами с его статьями. При всем этом он еще выступал в местной, республиканской, союзной печати, писал книги, а также помогал начинающим научную карьеру учителям, постоянно имел молодых диссертантов, хотя профессором не был. Его часто приглашали выступать с докладами на научных и научно-практических конференциях в пединститутах и университетах Украины, союзных республик, он был участником всех съездов учителей Украины, неизменно готовил материалы резолюций этих съездов.

И ван Гурович на один из

моих приездов заплани-

ровал поездку в село Сахновка на Черкасщине к А.Захаренко. Оба мы много читали, слышали о Сахновской школе, ее замечательном директоре, давно мечтали побывать у него.

То, что мы здесь увидели, услышали из уст Александра Антоновича, превзошло все слышанное и читанное, вообще любые представления о школе как таковой. Просто фантастика какая-то.

Было у нас, разумеется, и дело к сахновскому директору. В те годы мы с И.Ткаченко многократно обсуждали идею создания Творческого союза учителей (ТСУ). Эта идея представлялась нам настолько притягательной, актуальной и ясной, что пора было приниматься за ее реализацию. Когда за гостеприимным, щедро хлебосольным столом улеглись волнения от первой встречи, мы детально обсудили с А.Захаренко и вопрос о создании ТСУ. А он прежде всего человек дела: если за что берется, то дело обязательно сделается.

В мае 1989 г. был создан Творческий союз учителей СССР (ныне Международная конфедерация творческих объединений учителей), а в апреле 1990 г. - Творческий союз учителей Украины, бессменным председателем которого является Александр Антонович Захаренко.

В другой раз Иван Гурович повез меня в село Камышеватое к знаменитому хлеборобу, механизатору, дважды Герою Социалистического Труда А.Гиталову. А по дороге рассказал о роли Александра Васильевича в изменении пресловутой 42-й статьи проекта брежневской Конституции, категорически запрещавшей производительный труд школьников.

Когда был опубликован проект, в стране поднялась волна резкой критики этой статьи: еще живо было, имело силы то поколение учителей, ветеранов труда, которое хорошо понимало, какой вред, удар не только трудовому воспитанию, социализации юного поколения, но и экономике, прогрессу страны нанесет предложенная злосчастная редакция этой статьи, придуманная белорукими, бездумными ее сочинителями. Однако критика, протест, хоть одиночный, хоть волновой, мало что значили в те старые, добрые «застойные» времена. И по всему было видно, что проект этой статьи останется неизменным при утверждении Конституции на приближавшейся сессии парламента.

И тогда в Москве собралась группа энтузиастов, отчаянных бойцов за производительный труд школьников: учитель-ветеран из Перми Александр Иванович Новиков, директор московского школьного завода «Чайка» Валентин Федорович Карманов, профессор из Новосибирска Владимир Николаевич Турченко, инженер из Калуги Сергей Икрянников, самодеятельные педагоги из подмосковного Болшево Лена Алексеевна и Борис Павлович Никитины. Обсудив ситуацию, они составляют письмо Л.Брежневу, в котором пытаются убедить вождя в преступной глупости упомянутой статьи. И стали думать-гадать: кто же может дать ход этому письму, авторитетно поддержать их? И находят такого человека. Где бы вы думали? Страна огромная, народу - тьма, но все свои надежды в этот критический момент они возлагают на Ивана Гуровича Ткаченко из украинской деревни Богдановки (может, она и в самом деле самим Богом дана?).

Не долго думая, они скинулись на авиабилет (времени оставалось в обрез) и отправили гонца к Ивану Гуровичу. Богдановский мудрец письмо подкорректировал (нужно было знать как, уметь писать письма вождям), размножил и вручил один экземпляр Гиталову, другой - директору знаменитой школы-интерната на Полтавщине, Герою Социалистического Труда, депутату Верховного Совета СССР Михаилу Константиновичу Андриевскому. И не просто вручил, а с соответствующим напутствием.

Андриевский обратился с этим письмом к тогдашнему первому секретарю Полтавского обкома Федору Трофимовичу Моргуну, который, будучи страстным поборником трудового воспитания, не только одобрил само письмо, но и велел депутату на грядущей сессии ВС сделать все возможное и невозможное, чтобы добиться изменения этой статьи. Со своей стороны гарантировал полную поддержку. Иван Гурович не зря избрал именно Андриевского: он отлично знал отношение к этому делу Моргуна, не сомневался в его активной поддержке.

На сессии Гиталов вручил письмо Брежневу (заслуженным любимцем которого был) и сказал: «Если эта статья пройдет в таком виде, то где же я буду брать молодых механизаторов?!». Андриевский с помощью Моргуна в самый канун сессии выступил в «Правде» с резкой критикой этой статьи и подобным же образом высказался и с трибуны самой сессии.

И в окончательной, утвержденной редакции 42-я статья запрещала только такой труд детей, который не связан с воспитанием и обучением; а поскольку с этим связан всякий труд, то разрешался всякий (не опасный для здоровья) производительный труд школьников.

Е ще много мог бы расска-

зать о замечательных де-

лах богдановского мудреца, педагога. Но остановлюсь только на одном: на организации интернационально-трудового воспитания школьников.

Здесь хотел бы подчеркнуть, как трудно давалось ему любое начинание. И не только потому, что за легкие, простые дела он не брался. Главной причиной трудностей было открытое или завуалированное противодействие партийного начальства. Но при любых начальниках, при всех условиях только ему одному известными способами Иван Гурович всегда умудрялся осуществить задуманное.

Однажды спросил: «Как же вам удалось «провернуть» то-то и то-то, если в то время первым был такой-то, ваш откровенный противник?» «Так ведь и у противника одна и та же, общая для всех психология. Нужно постараться внушить ему, что то, что ты затеваешь, порождено якобы его «мудрыми» указаниями. А начальственный гонор, самолюбие всегда срабатывают, в том числе и на пользу добрых дел», - ответил Иван Гурович.

Собственно, так и было на этот раз. Идея была на диво проста и высокоэффективна: в летние лагеря труда и отдыха приглашать школьников и учителей из других республик; помимо жизни в этих лагерях гости живут какое-то время и в семьях своих новых друзей.

Началось дело с дружбы школ Богдановской и села Халдан Евлахского района в Азербайджане. Такая далекая школа была избрана неслучайно, хотя это и произошло непроизвольно. Сын директора этой школы Заида Гамиловича Шеюбова погиб в войну на Знаменщине. Разыскать сыновью могилу за долгие послевоенные годы отцу никак не удавалось. Узнав об этом, ее разыскали юные богдановские следопыты. Так Шеюбов впервые побывал в Богдановке. Он оказался замечательным педагогом, превратившим некогда одну из худших школ республики в одну из лучших по всем показателям, включая и ее материально-технический уровень.

Для приглашения халданских школьников и учителей особых проблем не было: пригласили, те приехали, потрудились в трудовом лагере, пожили в семьях богдановских школьников, крепко подружились. И дело пошло-поехало. Но вот когда Шеюбов стал у себя согласовывать приглашение богдановцев, то возник непростой для тамошнего начальства вопрос: лагерей труда у них еще не было, а проживание украинских детей и учителей в азербайджанских семьях было делом непривычным. И тогда первый секретарь Евлахского райкома обратился за решением к первому секретарю ЦК Азербайджана Г.Алиеву. Гейдару Алиевичу идея интернационально-трудового воспитания пришлась по душе, и взаимное проживание детей разных национальностей в семьях, как средство такого воспитания, получило его одобрение, поддержку.

Ш ли годы, дело совер-

шенствовалось, рас-

ширялось, набирало силу, привлекая все новых участников из других республик. Наконец летом 1982 г. в каждом сельском лагере труда и отдыха Знаменского района, в каждой сельской семье жили, трудились, сдруживались дети и учителя всех 15 республик бывшего СССР. А венцом летнего трудового сезона стал фестиваль школ-участниц на знаменском стадионе, куда одетые в яркие, удивительной красы национальные костюмы школьники прошли живописной колонной через весь город. Тротуары улиц, где они проходили, были забиты (как затем и стадион) жителями и приезжими гостями, на восторженных глазах которых блестели слезы восхищения.

На стадионе делегации каждой республики приветствовали собравшихся «болельщиков» и дали им великолепный концерт. На сцене в центре стадиона развернулся, вспыхнул блистательный фейерверк песен, танцев, мелодий, ритмов, наречий, костюмов разных народов. И «артисты», и зрители были охвачены пронизывавшими стадион душевным волнением, теплом, составляли как бы единую многонациональную семью.

По окончании фестиваля наступила пора прощания, разъездов. И гости, и хозяева восприняли час расставания едва ли не как несчастье: не только младшие, но и старшие школьники откровенно плакали, рыдали, не могли удержать слез и родители, учителя, все присутствующие. Разумеется, дело этим не кончалось, а по существу только начиналось: и дети, и родители, и учителя теперь уже дружили, переписывались, ездили друг к другу в гости напрямую, роднились.

Когда местное начальство гордо шествовало по городу во главе детской колонны и первым рванулось на стадионную сцену к микрофону вещать пламенные речи, Иван Гурович скромно сидел с нами на стадионной скамье, как остальные зрители, словно не имел к действу малейшего отношения. В начальственных речах имя его не упоминалось, слово ему представить не собирались. Вникнув в происходящее, мы возмутились и решили вмешаться.

Я привез в подарок Ивану Гуровичу только что выпущенный издательством «Советская энциклопедия» «Советский энциклопедический словарь», в котором опубликованы биографии выдающихся деятелей всех времен и народов. На странице 1345 помещена и биография И.Ткаченко. Мы сделали на словаре дарственную надпись и решили тут же, на стадионе, вручить его прилюдно нашему другу, а также добиться, чтобы ему предоставили слово. Нам повезло: как раз подъехал немного запоздавший Погребняк. Он также расписался на словаре и вместе с Иваном Гуровичем и редактором «Правды» по отделу школ и вузов О.Матятиным двинулся на сцену. Вскоре Олег Петрович вручил И.Ткаченко наш подарок, прочитав нашу дарственную и добавив несколько добрых слов от себя. Затем Иван Гурович произнес краткую, но взволновавшую стадион речь. Оратор он был отменный. Все мы, весь стадион невольно встали со своих мест и устроили ему бурную овацию.

Т ак странно устроен мир,

что какого бы выдающе-

гося педагога судьбу вы ни рассмотрели, обязательно увидите: у каждого из них своя горькая чаша - нет ни единого исключения. Порой кажется, что самые чудовищные злодеи были в жизни удачливее, счастливее самых великих педагогов. И для Ивана Гуровича не было сделано исключение из этого правила.

В 1979 г. он вышел на пенсию, сложил свои депутатские полномочия. Сразу после этого у него отобрали самое дорогое - школу, которой он отдал не одно десятилетие жизни, тяжких трудов. И по профессии, и, главное, по натуре своей он прирожденный талантливейший учитель. И забрать у него детей - это все равно что отобрать у Паганини скрипку. Более жестокого наказания для него не придумал бы и сам сатана.

Несколько лет он работал в лаборатории НИИ педагогики при Богдановской школе. Затем ее ликвидировали и предложили ему полставки (преподавательской) в Кировоградском пединституте. Вероятно, надеялись, что он откажется. Не отказался - целых 12 лет, до самой кончины, старый, больной педагог и в дождь, и в холод мотался два раза (а то и чаще) в неделю электричкой за 60 километров к своим студентам.