ТОТ ПЕРВЫЙ БОЙ… ОН ТРУДНЫЙ САМЫЙ

Из военных воспоминаний

Наверное, у каждого, кому пришлось воевать, самым памятным был первый бой, который фронтовики называли боевым крещением. Мне довелось пережить первый бой под г. Белым Калининской области. Шел второй год Великой Отечественной войны. Наши войска с упорными боями отступали. Особенно тревожно было на Сталинградском направлении, где разгорелись невиданные по упорству кровопролитные бои.

В мае 1942 г. после окончания ускоренного курса обучения (с октября 1941 г.) меня в составе группы выпускников 2-го Томского артиллерийского училища направили в Гороховецкие лагеря Ивановской области, а оттуда, в начале июня, — на формирование 93-й стрелковой дивизии в район г. Дзержинска Горьковской области. Я получил назначение на должность командира взвода управления в 100-й артиллерийский полк. Сначала получили две новенькие 76-миллиметровые пушки. Потом начал прибывать личный состав — рядовые и командиры из военкоматов и частично из госпиталей, а чуть позже — лошади (артполк был на конной тяге). С раннего утра и до позднего вечера шли занятия: учились на руках перекатывать пушки, управлять конными упряжками, отражать танковые атаки, обеспечивать связь, стрелять из всех видов стрелкового оружия.

В конце августа дивизия была укомплектована и направлена на Калининский фронт. По железной дороге, двигаясь ночью, мы прибыли на ст. Селижарово Калининской области, откуда своим ходом двинулись к переднему краю фронта.

К 9 сентября мы заняли оборону в шести километрах на запад от г. Белого. Сплошной линии траншей на нашей стороне не было. Полки занимали позиции на нескольких высотках среди леса, росшего по болоту. На этих высотках были оборудованы блиндажи, траншеи и наблюдательные пункты. Пространства между высотками были обильно заминированы. В сторону противника местность повышалась, траншеи его были расположены на сухих склонах, представляя сплошную линию. Расстояние до этих траншей от наших позиций было метров 300, а местами и больше.

На наших позициях пребывала гвардейская дивизия, которая не выходила из боя с начала войны, нуждалась в отдыхе и особенно — в пополнении. Мы смотрели на бойцов и командиров этой дивизии с любопытством и уважением. Для нас, необстрелянных и неопытных солдат, они были воплощением стойкости и мужества. Главное — они умели воевать, имели боевой опыт, которого у нас не было.

Передовая линия обороны, так называемое боевое охранение одного из стрелковых полков дивизии, проходила в деревне Пушкари, клином вдававшейся в оборону врага. Собственно деревни не было: от нее уцелели лишь две деревянные избы. Остальное или сгорело во время боев, или ушло под землю — на строительство блиндажей и дзотов. Через эту деревню проходили траншеи, в которых размещались бойцы, несшие круглосуточную боевую вахту. Смену можно было проводить только ночью. От дивизии, которую мы сменяли, в боевом охранении находился взвод — около 30 гвардейцев. Командование нашей дивизии поставило в охранение роту.

Конечно же, появление новой дивизии на переднем крае не осталось незамеченным. Через несколько дней противник уже знал о нас. Днем немцы обстреливали наши позиции из минометов и артиллерии. Ночью они беспрерывно освещали траншеи белыми ракетами и методично вели пулеметный огонь, чаще всего трассирующими пулями. Зрелище красивое — линия светящихся точек движется в нашу сторону с разных направлений. Над головами свистят пули, и чуть позже доносится стук немецких пулеметов. Некоторое время стоит тишина, затем вспышка ракеты и снова огонь.

Примерно через неделю противник решил дать бой, ликвидировать клин в своей обороне, отбив у нас деревню Пушкари. Я с несколькими разведчиками и связистами взвода управления находился на передовом наблюдательном пункте в первой траншее стрелкового батальона, занимавшего оборону по фронту левее Пушкарей. В мою задачу входило в случае надобности корректировать огонь нашей батареи, для чего от командира к нам была проведена телефонная связь. Передовой наблюдательный пункт был оборудован нашими предшественниками-гвардейцами в виде дзота с амбразурой. Метрах в 25 от дзота находился блиндаж, в котором мы отдыхали по очереди, сменившись с постов.

15 сентября 1942 г. стояла солнечная тихая погода, шли последние денечки «бабьего лета». Ничто не предвещало скорого боя. И вдруг около 8 часов утра начался обстрел наших позиций. Сначала дымовыми снарядами, чтобы ослепить наши наблюдательные пункты. Затем посыпались осколочные снаряды и мины.

Когда начался артобстрел, мы отнеслись к нему довольно спокойно. До этого дня такое бывало не раз: постреляют немцы из орудий и минометов и затихнут минут через двадцать-тридцать. Но на этот раз обстрел не стихал. Мы тревожились за судьбу двух бойцов, ушедших с котелками за завтраком и чаем для нас (воду из болота пить было нельзя и кипятить ее в наших условиях было негде). С небольшим опозданием оба бойца появились в траншее целые и невредимые. Вместе с завтраком и чаем они принесли полный вещевой мешок ягод рябины.

А обстрел все усиливался. Мои бойцы с тревогой в глазах смотрели на меня, ожидая команды. Им было от 25 до 45 лет, а их командир с одним «кубиком» в петлицах гимнастерки еще не достиг и 19-летнего возраста. Но положение обязывало принимать самостоятельное решение, поскольку связи с командиром батареи не было (кабель перебило осколками вражеских мин в нескольких местах), пехотный командир находился где-то в стороне и рассчитывать на его помощь не приходилось: у него своих забот хватало. Я приказал наблюдателям покинуть дзот наблюдательного пункта, одному из них — перенести перископ в траншею в стороне от дзота и продолжать наблюдение, а всем остальным — перейти в щель, оборудованную позади наблюдательного пункта метрах в десяти. В этой щели, накрытой двумя накатами бревен, мы ожидали окончания артобстрела врага.

А обстрел становился все сильнее. Пытаясь сделать вид, что ничего страшного не происходит, я протянул руку к вещмешку с рябиной, взял ярко-оранжевую кисть и стал есть терпкие ягоды. Моему примеру последовали бойцы. Все сосредоточенно жевали ягоды рябины, как будто это было самым важным делом той минуты. Ощущая острую тревогу, но не подавая виду, я напряженно думал о том, что же делать. Выполнять свои прямые функции артиллеристов мы не могли из-за отсутствия связи. В лучшем случае (если не выйдем из строя) могли пополнить ряды пехотинцев при отражении атаки немцев: у каждого был карабин и по 30—40 патронов.

Несколько разрядил наше напряжение какой-то веселый боец-пехотинец. Он прошел к нам по траншее, произнес несколько солдатских прибауток и попросил огонька, т.к. его спички кончились. Мы через силу улыбнулись, дали ему прикурить, и он ушел тем же путем. После его посещения я подумал: если человек так весел, значит, это еще не настоящий бой, и несколько успокоился. Вещмешок с рябиной уже опустел. Во рту остался только терпкий привкус ягод.

Немцы снова усилили артобстрел, и в наш наблюдательный пункт, который мы покинули, попало сразу две мины. Все вокруг заволокло дымом от взрывов, стоял резкий пороховой запах. Спустя несколько секунд мы увидели, что наш дзот обрушился. Я с удовлетворением подумал, что принял правильное решение — покинуть дзот во время вражеской артподготовки. Ведь останься мы там, вряд ли кто-нибудь уцелел бы. Между тем артобстрел внезапно прекратился, и мы услышали шум со стороны деревни Пушкари.

Началась вражеская атака. Немцы выбили нашу роту из деревни и стали поспешно там закрепляться. Неожиданно заработал телефон. Связисты, посланные командиром батареи, устранили повреждения линии, и я смог доложить комбату обо всем происшедшем. Комбат сообщил, что командование дивизии отдало приказ восстановить положение и выбить фашистов из Пушкарей. Командир стрелкового полка, полковник, участник гражданской войны, награжденный двумя орденами Красного Знамени, лично возглавил контратаку, поддержанную нашим не очень мощным артиллерийским и минометным огнем. Мы из своей траншеи вели ружейный огонь в сторону врага, стараясь получше целиться. Кончилась контратака печально: полк понес большие потери, командир был тяжело ранен. После этого наше командование решило прекратить контратаки и перейти к обороне.

Через несколько дней был проведен подробный разбор нашего «боевого крещения» — первого боя, закончившегося для нас неудачей. Мы поняли, что воевать так, как необходимо в этой войне, мы еще не умеем. Метод гражданской войны — атака цепью во главе с храбрым командиром — не годится. Это ведет к большим потерям, а боевая задача остается невыполненной. В общем, первый бой, самый памятный, хотя и был неудачным, но многому нас научил: хорошо маскироваться, быстро менять огневые позиции, засекать и подавлять огневые точки врага. А главное — не терять присутствия духа и самообладания в бою.