Тетя, чьей мамой ты будешь?

«А раз качели еще мокрые после дождя, мы с вами пойдем на автобус смотреть», — сказала воспитательница, и толпа крохотных человечков обрадованно засеменила к высокому зеленому забору.

Стайка двухлетних ребятишек, одетых в одинаковые клетчатые пальтишки с капюшонами, стояла, обхватив ручонками металлические прутья забора, и смотрела на проезжающие мимо машины. Они смотрят на чужой, не известный им мир, в который по какой-то жестокой несправедливости их не пустили...

В дом ребенка «Березка» меня привело редакционное задание написать цикл статей о спонсорской помощи детским домам. От меня требовались сухие строчки с указанием сумм, дат и фамилий благодетелей.

— Тетя, а ты к кому? Ты чья-то мама? — бросились к моим ногам те самые малыши, которые в своих крошечных пальтишках больше были похожи на гномиков.

Вы когда-нибудь видели глаза двухлетнего ребенка, который смотрит тебе прямо в душу и спрашивает «Ты моя мама?». Фотограф, который пришел со мной и должен был запечатлеть детдомовское начальство, побледнел.

— Лен, давай-ка ты сама, я не могу...

Так началось мое знакомство с домом ребенка.

Там никто ничего не просил, никто не взывал к справедливости и никто не пытался выдавить слезу, начиная от руководства и заканчивая самими детьми. Взрослые просто выполняют свою работу, и с годами их эмоции притупляются, а дети живут той жизнью, которую считают привычной, ибо другой они просто не знают.

Младшая группа. Дети сюда попадают сразу из роддома. Крохотные, бледненькие, в белых пеленках и одинаковых кроватках. Их комната больше напоминает инкубатор из фантастического фильма, уж так они похожи друг на друга на первый взгляд. До исполнения ребенку двух месяцев ни один усыновитель не имеет права его увидеть, так как по закону младенец находится на карантине. По большому счету в этот период у его биологической матери есть время одуматься и вернуть себе дитя. Правда, по словам врача «Березки» Галины Михайловны Помаз, это происходит крайне редко. Порой ребенка забирают родственники нерадивой мамаши — бабушки, дедушки, даже папы, которые так официально и не заключили брак с мамой малыша.

На втором этаже живут ребятишки от года до двух. Смешные, милые озорные человечки, которые только учатся топать. И все бегут навстречу... совершенно незнакомому им человеку. Никогда в своей жизни я не видела, чтобы маленькие дети смотрели прямо в душу таким взрослым взглядом. Они совершенно спокойно отреагировали на бананы, которые я им принесла.

— Да они не голодные, ты не думай, питание у нас хорошее, — улыбнувшись, сказала воспитательница.

— Тетя, а ты чьей мамой будешь? — маленький двухлетний Миша смотрел на меня не моргая.

Я не помню, опустилась я на пол или опытная в таких делах нянечка успела подставить мне стул.

Мамы и мамки

Персонал детского дома четко делит посетительниц «Березки» на мам и мамок. Мамки — это женщины, бросившие своих детей, а мамы — усыновительницы, которые проходят семь кругов ада нашей бессмертной бюрократии, чтобы узнать радость материнства. Излишне будет объяснять, что произносятся слова «мама» и «мамка» в детском доме с совершенно разной интонацией.

Мамки... Что ж это за люди-то такие? Дворник, нашедший подкидыша и вызвавший группу Жиглова, назвал их «извергинями». Мне сложно с этим не согласиться, но, как говорят, не судите, да не судимы будете.

Мамками становятся по разным причинам. Нежелательная беременность в 13—14 лет, когда новоиспеченная «бабушка» едва отпраздновала свое 35-летие и уж никак не планирует погрузнуть в пеленках и поставить крест на карьере. Это может быть также крайне поздняя беременность, когда женщине далеко за 45. Материальные проблемы, отсутствие близких, на чью помощь можно рассчитывать. Алкоголизм и прочее и прочее. Порой в одном детском доме могут воспитываться двое-трое родных братьев и сестер. Отцы у них, как правило, разные, а мать одна. Но, отдав на попечение государства старшего, мать обычно также определяет и участь всех последующих детей.

Часто ли приходят мамки к детям? Нет, но порой бывает. Особенно, если накануне ей повезло очередной раз выпить, и под действием алкоголя, идет такая горе-мамаша к своей «кровинушке», зажав в руке замусоленную карамельку, оставшуюся после очередной попойки. Разумеется, таких мамаш к детям не пускают, да и сами дети не горят желанием прильнуть к матери, дышащей перегаром. Если ей удается таки привлечь к себе внимание охраны, закатив жуткую истерику по поводу ущемления ее материнских прав, ребенок чаще всего прячется за юбкой няни и норовит убежать в комнату к друзьям.

— У нас тут к одному мальчику прабабушка ходит, — продолжает Галина Михайловна. — Внучка нагуляла и бросила, так вот эта бабушка каждый день ходит. Самой уже за 80, передвигается с трудом, поэтому забрать правнука она не может. Да и суд ребенка не отдаст, ей самой уход нужен. Вот и мается несчастная старушка, я как вижу те пару печенек, которые она на свою крохотную пенсию купила и в носовой платочек завернула, чтобы внуку принести, у меня внутри все обрывается.

Подкидыши и отказники

Кроме общей, злой и несправедливой участи, постигшей этих детей, между ними есть одно очень существенное отличие. Если ребенка подбросили, просто оставив на первом попавшемся крыльце, либо новоиспеченная мать сбежала из роддома, так и не написав отказ, она тем самым не просто лишила свое дитя материнской заботы, но и существенно уменьшила шансы ребенка быть усыновленным. Лишь по истечении шести месяцев и после официального подтверждения руководством детского дома того факта, что ни один из родственников не интересовался здоровьем малыша, его могут передать на усыновление. Но, к сожалению, большинство усыновителей хотят, конечно, относительно здорового и совсем маленького ребенка.

Зачастую многие женщины, оформляющие усыновление, имитируют беременность для знакомых и вездесущих соседей. Явить обществу двухмесячного карапуза, выдав его за новорожденного еще как-то можно (особенно если учесть, что эти детки не пышут здоровьем, и краснощекими бутузами их назвать сложно). А вот объяснить неожиданное появление шестимесячного малыша — непросто.

Довольно часто людям, которые наперекор судьбе хотят слышать в своем доме детский смех, после юридического оформления факта усыновления приходится менять место работы, жительства и просто начинать новую жизнь, в которой им не будут задавать бестактных вопросов.

С отказниками же намного проще. При наличии отказа от материнских прав ребенок практически сразу может быть передан на усыновление. Если же мать написала отказ еще в роддоме и ребенок здоров, у него очень большие шансы быть усыновленным.

Но бытующее мнение о том, что здоровых детей в детдоме практически нет, к сожалению, правда. Здоровых усыновляют сразу. Иностранцы с готовностью усыновляют детей с физическими недостатками, понимая, что уровень их медицины может поставить малыша на ноги. Намного труднее с детишками, которых матери наградили врожденным сифилисом или СПИДом. У этих шансов нет.

Зависть, жестокость или инстинкт выживания?

Все девочки в старшей группе были одеты в одинаковые клетчатые платьица. У одних клетка была красная, у других зеленая, но это было единственное отличие «казенного обмундирования».

— А у меня вот какое платье! Мама Таня и папа Саша купили, — гордо заявила трехлетняя малышка и продефилировала мимо замерших детей в новом ярком платьице и совершенно новых колготочках.

Очень часто усыновители, которые со дня на день ждут решения суда, практически 24 часа в сутки живут в доме ребенка, приносят одежду, сладости — одним словом, сглаживают период адаптации.

— Да ты просто красавица! — похвалила я малышку, в глубине души низко поклонившись людям, которые хотят стать для нее родителями.

То, что произошло дальше, меня шокировало.

Дети, словно рассвирепевшие, дикие щенята набросились на девочку. На ней тут же были разодраны колготки, самым бесцеремонным образом подставлена подножка, и малышка полетела головой в шкаф. Для такого возраста это было уж слишком жестоко.

Когда на детский крик прибежали нянечки, они не стали вникать, кто виноват, видно, привыкли к таким явлениям. Особо бойкие были сосланы стоять в углу, те, кто поспокойнее, отправлены на ковер играть, а заплаканной девочке тут же пообещали зашить и платье, и колготки так, что «никто и не заметит».

Что это? Зависть пополам с жестокостью? Неумение радоваться чужому везению? Или отчаянный крик детской души о том, что любому ребенку нужен человек, который принесет новое платьице и новые колготки, а однажды возьмет за руку и поведет домой... навсегда.

«Бэби»

В коридоре второго этажа сидит семейная пара.

Даже по внешнему виду легко догадаться, что они иностранцы, специфические «фаст-фудные» фигуры сложно не заметить. Через пару минут нянечка приводит к ним на свидание годовалого парнишку, словно сошедшего со стенда о вреде алкоголизма родителей.

— Два года назад эта пара усыновила у нас мальчика, теперь вот за вторым приехали, — говорит Галина Михайловна.

Карапуз отчаянно пытается топать, а потенциальные родители, сотрясая этаж своими восторженными криками «Бэби, май бэби!», бегут рядом, подставляя руки, чтобы не дай бог ИХ бэби не упал.

Кстати, порой мамки, которые лишены материнского инстинкта, но не лишены таланта авантюризма, неплохо зарабатывают на тех, кто хочет усыновить их ребенка. Был случай, когда одна высокопоставленная сотрудница посольства крупной западноевропейской страны хотела усыновить двухлетнюю Наташу с тяжелейшим пороком сердца. Несмотря на это, женщина обивала пороги инстанций, добиваясь разрешения на усыновление. Да вот загвоздка — мамка, узнав, что ее ребенка хотят усыновить, вспомнила, что она «как-никак родная мать», и обрадовалась, что в свое время просто поленилась написать отказ. Де-юре оставаясь законной матерью, она четко помнила — через полгода она теряет права на ребенка, соответственно утрачивает источник возможного дохода. Поэтому раз в полгода стала появляться на пороге детского дома. Отсчет шести месяцев начинался сначала. А иностранке был поставлен ультиматум — хочешь отказ, плати!

И женщина платила. А Наташка бежала на встречу француженке и называла ее мамой. Ради одного этого слова измотанная и опустошенная женщина из другой страны отчаянно боролась со всем миром — просто чтобы быть МАМОЙ.

Анечка

Любой нормальный человек, впервые попавший в детский дом, переживает шок. Со временем эмоции притупляются.

— К нам девочка после медучилища пришла, Анечка, — говорит Галина Михайловна. — Первую неделю всего работала, не привыкла еще. А тут ей и говорят: «Приведи Мишу, к нему мама пришла».

Молоденькая медсестричка выскочила в коридор и набросилась на женщину, ожидающую свидания с ребенком: «Как вы могли! Да как вы могли!!! Да знаете, кто вы после этого?!» Крики слышали на всех этажах. Когда же прибежавшие нянечки объяснили рыдающей Анечке разницу между словами «мама» и «мамка», обе женщины долго еще стояли, обнявшись, в коридоре, и то ли разговаривали, то ли просто плакали друг у друга на плече. Никто из опытных сотрудников не рискнул подойти, успокоить. Боль должна выйти наружу, пусть с криками и слезами, но она должна была выйти, просто чтобы не разорвать душу изнутри.

Детдомовцы во втором поколении

Лена, худенькая, высокая девчушка трех лет. Самая старшая в группе. Когда-то в этом же доме ребенка воспитывалась ее мама. По окончании ПТУ государство предоставило ей крохотную комнату и благословило на взрослую жизнь. Но ребенок, с рождения живший на обеспечении государства, просто не приспособлен жить в реальном мире. В отличие от детей, выросших в семье, детдомовцы понятия не имеют о том, что деньги нужно заработать, продукты купить и обед приготовить. Наличие потолка, кровати, казенного халата и тарелки супа они воспринимают как должное. У них даже мысли не возникает, что однажды эта самая кровать и этот самый застиранный казенный халат могут исчезнуть. Попадая в самостоятельный, но совершенно незнакомый чужой мир, детдомовцы становятся более чем легкой добычей для дельцов. Появляются «друзья», обещающие то, о чем так отчаянно мечталось в детстве, — магнитофон и джинсы. И за этот самый магнитофон подписывается какая-то бумажка (какая разница, они ведь сказали, что мы друзья). И, получив в руки заветный магнитофон, Ленина мама, успевшая в рекордно короткий срок обзавестись двумя детьми, оказалась на улице.

Помаявшись и побродяжничав, она привела к своим старым добрым нянечкам годовалую дочку. Просто чтобы накормили. Потом оставила на ночь, все ж теплее, чем в переходе. Как рассказывают нянечки, она не писала отказ, потому что верила: встанет на ноги, «заживет по-людски» и заберет дочку.

Со временем эти надежды таяли. Сожитель, который милосердно согласился делить с ней угол своей полубомжовой квартиры, был щедр на побои, через день выгонял ее на улицу и едва терпел старшего ребенка. Через два года на стол юриста детского дома легла страшная бумага — «Я отказываюсь от своего ребенка».

После оформления всех документов она привела пятилетнего сына «попрощаться с сестричкой». У мальчишки была жуткая истерика, он кричал, бросался на взрослых с кулачками и никого не подпускал к сестре.

— Мамочка, я сам буду за ней убирать! Я буду тебе помогать, я буду о ней заботиться! Мамочка!!!! Я люблю ее, мама!!!

— Мы тогда все чуть не сошли с ума, — говорит Галина Михайловна, — хотя на своем веку насмотрелись немало.

Провожая меня до ворот дома ребенка, Галина Михайловна, женщина с добрыми грустными глазами и распахнутым для детей сердцем, сказала: «Мы никого не осуждаем, ведь от добра не бросают, от добра берут и лечат».