Свободу истории, или... Несколько малоизвестных эпизодов из истории Львовской политехники

Все мы хорошо помним знаменитый афоризм Джорджа Оруэлла «Кто владеет сегодняшним днем, владеет прошлым, а тот, кто владеет прошлым, — владеет будущим». Но большинство из нас считают, что подобное манипулирование историей характерно лишь для тоталитарных режимов, а сегодня, во времена триумфа демократии, либерализма, свободного рынка и т. п., этот афоризм актуальность свою утратил.

Тем не менее, 13 декабря 2005 года во влиятельной французской ежедневной газете «Либерасьон» было опубликована Декларация 19 наиболее известных историков Франции. Они выступили против политики переписывания истории (которую, по их мнению, проводит французский парламент) и изложили, в частности, основные принципы, на которых базируется история как наука:

— история не является религией. Историк не преклоняет голову ни перед какими догмами, не подчиняется никаким запретам, для него не существует никаких табу;

— история не является моралью. Задача историка — не осуждать или восхвалять, а только объяснять;

— история не является рабой актуальности. Историк не переносит на прошлое современные ему идеологические схемы и не трактует события прошлого с позиций сегодняшних приоритетов;

— история — это не память. Историк в процессе своих научных исследований собирает воспоминания людей, сравнивает их между собой, сопоставляет их с документами и предметами эпохи и восстанавливает то, что произошло на самом деле. История учитывает память, но не сводится к памяти;

— история не является объектом юрисдикции. В свободном государстве ни парламент, ни другой юридический авторитет не имеют права определять, что в истории является правдой.

Поводом для появления этой декларации стали так называемые указы о памяти, которые в течение двух последних десятилетий время от времени издает французский парламент. Первый из них, запрещавший подвергать сомнению Холокост, был принят еще в 1990 году. Спустя десять лет появился указ о геноциде, устроенном турками в отношении армян во время Первой мировой войны. Дальше были указы о том, как нужно трактовать последствия колонизаторской политики Франции в Африке и Америке. Неудивительно, что в среде не только историков, но и всех мыслящих людей Франции постепенно нарастал протест против такой политики, ведь было понятно, что поименованные указы не имеют ничего общего с исторической правдой. О том, насколько серьезно во Франции отнеслись к этой проблеме, свидетельствует тот факт, что вскоре к заявлению историков присоединились несколько тысяч ученых.

Заявление французских историков подтверждает мысль о том, насколько остро — даже в стабильном обществе с устоявшимися демократическими традициями — стоит вопрос об исторической памяти. На постсоветском пространстве оно только начинает приобретать актуальность, поскольку считалось, что с исчезновением политической цензуры историки и другие научные сотрудники быстро все расставят по своим местам. Но как показал опыт постколониальной Африки, в новообразованных государствах, или возрождающихся после продолжительного колониального гнета, для национального самоутверждения крайне важно не только воссоздать во всей красе свое прошлое, искаженное исследователями из метрополий, но и будто невольно забыть или хотя бы умолчать определенные его эпизоды. Хочется надеяться, что для Украины с ее славной многовековой историей и мощным научным потенциалом период мифологизации прошлого, вызвавшей мощную волну исторической «попсы», уже прошел, и мы обретем все-таки правдивую историю нашего государства, а не ее интерпретацию.

Мне, как выпускнику и многолетнему сотруднику Львовской политехники, хотелось бы проиллюстрировать эту проблему на примере именно этого вуза.

Сегодня стоит вспомнить и то, что из Львовской политехники вышли многие люди, которые внесли весомый вклад в становление государственности не только Украины, но и нашего западного соседа, путь которого к независимости тоже был непростым. Вспоминая об этом, нужно понимать, что государственные интересы этого соседа очень часто вступали в противоречие с украинскими интересами, особенно в конце Первой мировой войны, когда старые империи разваливались, а новые границы еще не были очерчены. Именно это и привело к кровавой Польско-украинской войне 1918—1919 гг., в которой «автоматически» участвовали все боровшиеся тогда за независимость своих народов в Восточной Галичине. Прежде всего, нужно вспомнить Владислава Сикорского (1881—1943), который в 1902 году начал учебу на факультете инженерии по специальности «Строительство дорог и мостов». Кстати, В.Сикорский был председателем ячейки студенческой взаимопомощи во Львовской политехнике. В 1908 году он становится одним из организаторов Союза активной борьбы, созданного во Львове для подготовки восстания на российской части разделенной Польши.

Но в историю он вошел прежде всего как премьер-министр Польши и главнокомандующий польской армии в изгнании после поражения в сентябре 1939 года. Фактически он принял на себя ту же миссию, что и французский генерал де Голль, но, в отличие от него, В.Сикорский не дожил до конца войны — 4 июля 1943 года он погиб в авиакатастрофе у Гибралтара при таинственных обстоятельствах. Некоторые следы ведут к Киму Филби, английскому агенту советской разведки, но что случилось на самом деле, станет известно только в 2050 году, когда в британских архивах с этого дела будет снят гриф секретности. Но мне хотелось бы более детально рассказать о двух менее известных, хотя и более колоритных, фигурах, чья судьба после окончания Львовской политехники и позднее была связана со Львовом.

Студенческая карьера Марьяна Янушайтиса-Жеготы (1889—1973) в определенной степени напоминает студенческие годы Степана Бандеры: в 1908 году он успешно сдает экзамены и поступает на факультет машиностроения, а в 1909—1912 годах учится на агрономическом факультете в Дублянах. Одновременно он является одним из соорганизаторов различных польских военизированных организаций, легально действовавших в Галичине и ставших ядром легионов Юзефа Пилсудского. С самого начала Первой мировой войны он сражается в Польских легионах, пройдя путь от солдата до командующего 1-й бригады легионов, где его предшественником на этой должности был сам Ю.Пилсудский. В январе 1919-го полковник Янушайтис-Жегота становится руководителем первого военного мятежа в независимой Польше: в ночь с 4 на 5 января военные арестовали премьера правительства Енджея Морачевского и нескольких министров. Но почти сразу мятежники были окружены и вскоре сдались.

Мнения историков по поводу целей этого мятежа расходятся. Но как бы то ни было, а военная карьера Янушайтис-Жеготы на этом пресеклась. В очередной раз его мобилизовали в армию уже в сентябре 1939 года: ему предстояло руководить обороной Львова. Однако не пришлось. Оказавшись в столице Восточной Галичины, Янушайтис-Жегота начинает подпольную борьбу с советской властью. НКВД довольно быстро вышло на его след: 27 октября подпольщика арестовали и после допросов во Львове (протоколы сохранились) перевезли в Москву. Как оказалось, именно это и спасло его, поскольку большинство польских офицеров, арестованных в то время, были расстреляны (Катынь). Пока он сидел в подвалах Лубянки, Гитлер напал на СССР, и Сталин начал искать новых союзников. Как считают некоторые историки, в рамках договора Владислава Сикорского с послом СССР в Великобритании Иваном Майским Янушайтис-Жегота уже в июле 1941 года был освобожден и переправлен в Лондон. В Польскую Народную Республику он, конечно, не вернулся. Его прах перевезли в город Закопане только в 1981 году.

Уникальной является ситуация, когда по псевдониму человека называют целую военную формацию. Но именно так случилось с Владиславом Белиной-Пражмовским (1888—1938), человеком, возродившим улан — легких кавалеристов в составе польской армии, отряды которых были расформированы после Польского восстания 1830—1831 гг. Так вот, их называли белиняками.

А все также начиналось во Львовской политехнике, где с 1909 года Владислав Пражмовский (Белина — его военный псевдоним; подобно многим другим, после войны он присоединил его к своей фамилии) изучал горное дело и одновременно, как Янушайтис-Жегота и Сикорский, участвовал в польских военизированных организациях. Эту деятельность он продолжал и в горной академии Леобена (Австрия). А в начале августа 1914 года вместе с большинством участников отрядов легионеров он прибыл в Краков, откуда Пилсудский планировал начать военные операции. За день до начала боевых действий Пилсудский поручил Белине провести разведку на российской территории. Взяв с собою шестерых легионеров и угостив их в придорожной корчме бокалом крепкого «виньяка», Белина на двух телегах (будущие уланы еще не имели своих коней) отправился на вражескую территорию. С поставленной задачей первый уланский патруль справился блестяще, к тому же на обратном пути им подарили лошадей (некоторые источники утверждают, что лошадей они забрали сами). Так и был создан первый уланский отряд. Спустя несколько дней это уже был эскадрон из 140 сабель, который в начале 1915 года был реорганизован в первый полк улан. Современники рассказывают, что к Белине приходили солидные люди в летах, ученые, писатели, офицеры пехоты с просьбой зачислить их простыми уланами. Этому прежде всего способствовал авторитет самого Белины, который по своей сути был настоящим характерником. Все черты украинских казаков-характерников — от Мамая до Ивана Сирка и Семена Палия — можно найти в Белине. Непрерывные стычки зачастую с превосходящими силами врага, рейды конницы в места, куда мало кто решался даже сунуть нос... Все это описано в воспоминаниях современников, для которых уланы Белины, или попросту белиняки, стали символом возрождения боевых традиций несуществующего государства. Кстати, несколько раз в периоды позиционных боев, случавшиеся довольно часто, Белина ездил в Краков, совещался с историками, сотрудниками музеев и архивов по поводу формы своих улан, чтобы она была максимально похожа на форму улан времен наполеоновских войн.

Последним боевым подвигом Белины был захват 17 апреля 1919 года Вильно (Вильнюса), когда его конница, обойдя с тыла большевистские войска, ворвалась в город и удерживала его до подхода польской армии. Но в хорошо организованной армии, особенно в мирное время, характерники не нужны. Белина уходит в отставку, со временем переезжает в Краков, где организовывает мастерскую по изготовлению конской сбруи, становится членом совета при президенте города Краков. А в июле 1931 года он был избран уже президентом этого одного из самых прославленных городов Польши. Организаторский талант, проявленный на этом посту, не остался незамеченным: в феврале 1933 года Юзеф Пилсудский назначил его львовским воеводой. На этой должности он пребывает четыре года, стремясь по мере сил сглаживать польско-украинские антагонизмы. Но здоровье старого солдата дает о себе знать, он подает в отставку, уезжает лечиться в Италию, где и умирает 13 октября 1938 года.

Похороны Белины-Праж­мовского в Кракове, на которые собрались его боевые товарищи, можно сравнить лишь с майскими днями 1936 года, когда Польша прощалась с маршалом Юзефом Пилсудским. Кстати, сам Начальник государства однажды сказал о Белине: «Лошадей он любил больше женщин, но женщин любил неистово». Нужно добавить, что имена лишь этих двух людей встречаются в военных песнях тех времен. И сейчас, когда в скором времени исполнится сто лет, как Пражмовский стал студентом нашей Политехники, по-моему, стоит, чтобы университет почтил память последнего великого улана!