СТРАСТНАЯ ПРАВДА РОБЕРТА КОНКВЕСТА

Историк должен определить и зафиксировать то, что происходило в реальной жизни, объективно изложить бесспорные факты в их историческом контексте. Автор считает свою задачу выполненной. Но при этом сохраняет за собой право на собственное отношение к освещаемым им фактам. Таким образом, он не обещает сохранять нравственный нейтралитет...

Роберт Конквест. «Жатва скорби»

В середине 1980-х годов в нью-йоркском издательстве Охford Universitу inc. увидела свет знаменитая книга Роберта Конквеста «Жатва скорби». В ней впервые для широкой общественности Запада был приподнят занавес над одной из величайших трагедий ХХ века — украинским голодомором 1932—1933 годов. Когда я читал эту книгу в Америке сразу после ее публикации, меня более всего поразило то, насколько глубоко изучил автор нашу национальную историю и ментальность украинцев, насколько искренней симпатией он проникся к народу, ставшему жертвой кровавых социальных экспериментов сталинского режима. Английский аристократ по происхождению и один из ведущих американских кремленологов он сразу стал одним из наиболее убежденных и влиятельных в мире сторонников украинского дела, а его «Жатва скорби» до сих пор остается наиболее фундаментальным исследованием на эту тему.

Нельзя утверждать, как отмечал сам Конквест, что ранее не было публикаций о коллективизации и голодоморе в СССР. Но все они носили характер чисто документальных изданий или же были рассчитаны на специалистов. Истории же трагедии в подлинном понимании этого слова не было. Ее создал автор книги «Жатва скорби». В одной из первых рецензий, напечатанных во влиятельном американском еженедельнике «Тайм», отмечалось: «Конквесту удалось воссоздать человеческие лица крестьян». Исследователь придерживался принципа, достойного настоящего историка и человека, — «не сохранять нравственный нейтралитет». Поэтому первое большое научное произведение о кошмарах украинского голодомора не воспринимается как сухой трактат. Конквест персонифицирует трагическую историю не только тогда, когда речь идет об одном из величайших деспотов в истории человечества — Иосифе Сталине и его приспешниках, но и рассказывая о жертвах.

Этому способствовал не кабинетный, а человеческий подход историка, его личное общение с очевидцами трагедии. «Я знаком с мужчинами и женщинами, в детском или даже взрослом возрасте пережившими описанные события, — свидетельствует Роберт Конквест. — Многие из них испытывают «комплекс вины» — иррациональное чувство стыда за то, что им удалось выжить, хотя их друзья, родители, братья и сестры умерли (подобное чувство не чуждо тем, кто вышел живым из нацистских лагерей смерти)».

Одним из важных источников при написании «Жатвы скорби» стали личные свидетельства, собранные в результате осуществления Гарвардского проекта по устной истории, инициированного украинской диаспорой в США. «Самое ценное в этих воспоминаниях, особенно исходящих от самих крестьян, — их неприкрашенность, объективность и соответствие реальным фактам, — считает Конквест. — Поэтому они заслуживают полнейшего доверия». И когда погружаешься в жуткий мир бесконечных человеческих трагедий «Жатвы скорби», кажется, в груди воссоздавшего их бьется сердце украинца.

Вывод исследователя голодомора однозначен: «Установлены непосредственные факты, а мотивы, к ним приведшие, лежат в русле всей сталинской политики. Поэтому суд истории не может объявить иного приговора советскому режиму, кроме уголовной ответственности». Конквест обвиняет сталинскую диктатуру в нескольких тяжких преступлениях, определенных международно-правовым законодательством:

1) в геноциде. В соответствии с резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 1948 года, геноцид означает любой из актов, совершенных с намерением уничтожить полностью или частично национальную, этническую, расовую или религиозную группу. В частности, «умышленное создание для членов группы условий жизни, рассчитанных на осуществление ее физического уничтожения полностью или частично». Это обвинение непосредственно касается преступлений советского режима по отношению к украинскому крестьянству, начиная с так называемого раскулачивания и коллективизации до голодомора. Отрицать фактор умышленности невозможно;

2) в инфантициде — массовом уничтожении детей. «Голодомор, — пишет Конквест, — истребил или искалечил целое поколение детей — как во всем СССР, так и особенно в Украине. Губительность подобного явления невозможно преувеличить. Судьба детей в этой огромной катастрофе ошеломляет в наибольшей степени и не может быть оправдана ничем»;

3) в этноциде — массовом уничтожении по национальному, этническому и расовому признакам. «Голодомор, — делает вывод автор «Жатвы скорби», — сопровождался разрушением украинской культурной и религиозной жизни и массовым уничтожением украинской интеллигенции. Здравый смысл не позволяет увидеть в этом двойном ударе нечто случайное». Это была война сталинского режима на тотальное духовное и физическое уничтожение украинской нации. Конквест ссылается, в частности, на мнение академика Андрея Сахарова, отмечавшего «свойственную Сталину украинофобию». Кремлевский вождь понимал, объясняет исследователь, что двигателем национального возрождения Украины была интеллигенция, воплощавшая в себе самосознание украинского народа, а также крестьянские массы, подпитывавшие его в течение веков. Он, очевидно, считал, что лишь массовый террор против основной части нации, то есть против крестьянства, мог принудить страну к покорности.

По словам Конквеста, над всей человеческой трагедией 1932—1933 годов маячит зловещая фигура Сталина. Его образ для той эпохи является особенно приметным клеймом лицемерия и коварства. Когда вспыхнул голодомор 1932—1933 годов, диктатор просто отказался признать факт его существования. Среди виновников трагедии Конквест называет его ближайших приспешников Кагановича и Молотова, которые, не испытывая угрызений совести за содеянное, дожили до преклонного возраста и умерли естественной смертью уже тогда, когда Украина стала независимой. Но с ее стороны не было предпринято ни единой попытки на государственном уровне привлечь палачей украинского народа к ответственности, организовать новый Нюрнбергский процесс, хотя для этого имелись все основания.

Остается ответить на вопросы: почему понадобилось более полувека, чтобы окончательно вырвать правду об украинском голодоморе из забвения, и почему сегодня о нем забыли вторично, теперь уже в провозглашенной независимой Украине? Ответ на первый из них дал Роберт Конквест, указав на несколько причин. Во-первых, объясняет он, трагические события в Украине 1932—1933 гг. слишком сильно отличаются от реалий общественно-политической жизни западных стран. Само слово «крестьянин» чуждо и странно для американца или англичанина, оно напоминает им далекие страны или давно ушедшие времена. История украинского крестьянства очень отличается от истории английского или американского фермерства. Во-вторых, западный человек не воспринимает Украину полноценным государством — как Польшу, Венгрию и даже Литву. В-третьих, одним из самых серьезных препятствий на пути к пониманию тогдашних событий в СССР была способность Сталина и советских официальных кругов умело скрывать и искажать реальную действительность.

В этом лицемерном замысле им способствовали многие представители Запада, по тем или иным причинам желающие обманывать или быть обманутыми. Среди них — известный радикальный французский политик и государственный деятель Эдуард Эррио, который, побывав в 1933 году в «потемкинских» селах в Украине и на устроенных в его честь пышных банкетах, категорически отвергал «ложь буржуазной пропаганды о голоде в Советском Союзе». К этой же бесславной когорте, предпочитающей «быть обманутой», принадлежал корреспондент «Нью-Йорк таймс» Уолтер Дюранти, странным образом удостоенный Пулитцеровской премии «за беспристрастные, объективные репортажи из России». Кстати, побывав в Украине, он утверждал в своих лицемерно-лживых опусах, что нет «никакого голода или смертей от голода и вряд ли подобное возможно». Американский журналист собственной совестью расплачивался за привилегии, которыми пользовался в СССР, прежде всего за возможность интервьюировать самого дядюшку Джо и за доброжелательное отношение представителей влиятельных кругов США — сторонников установления дипломатических отношений с Советским Союзом во время голодомора в Украине. Между тем в частных разговорах Дюранти откровенно заявлял, что, по его оценкам, от голодомора погибло около 7 миллионов человек и что «Украина полностью обескровлена». (Подобное бесчестное поведение еще раз подтверждает важность соблюдения нравственных норм в журналистике, оказывающей большое влияние на формирование общественного мнения.)

На второй вопрос можем ответить только мы сами. Он имеет несколько нюансов, хотя суть его — одна. Почему за беспрерывной чередой президентских и парламентских выборов в Украине, громкими финансовыми скандалами, уголовно-политическими покушениями и убийствами, захлестнувшими телевизионные экраны и газетные полосы, остается в тени событие, без осмысления которого невозможно постичь глубинную причину хронического кризиса украинского общества, продолжающегося и в период декларативной независимости? Почему сейчас даже не упоминается о 70-летии самого трагического события нашей новейшей национальной истории ни на одном из телевизионных каналов, ни в одном периодическом издании с большим тиражом, отдельные из которых специализируются, как в свое время Уолтер Дюранти, на украинофобии, прекрасно зная, что она не карается законом в бесхребетном украинском обществе и что из нее даже можно извлекать прибыль? Почему в Украине не бьют в колокола памяти, а дань памяти мученикам ограничивается тем, что только в ноябрьский День памяти жертв голодомора руководители государства (едва не сорвалось — руководители партии и правительства) официально возлагают венки у памятного знака, почти незаметного на фоне Златоверхого Михайловского собора в Киеве? Он столь неприметен, что его не назовешь даже обелиском, не то что величественным монументом скорби. Почему документальные материалы о голодоморе в Украине 1932—33 годов, переданные Верховной Раде Конгрессом США, засекречены от общественности? И, наконец, почему деятельность Ассоциации исследователей голодоморов в Украине опирается исключительно на энтузиазм группы самоотверженных патриотов, в том числе представителей диаспоры, а государство остается полностью в стороне от важного общенационального дела?

Найдется ли еще народ в мире, страдающий такой исторической амнезией? Это, в принципе, и неудивительно на фоне фактического отсутствия процесса становления государства в сегодняшней Украине. Первая приходящая в голову аналогия противоположного свойства это — холокост. В изданной в 1985 году книге Рауля Гильберта «Уничтожение европейских евреев» фигурирует цифра — 5 миллионов 100 тысяч расстрелянных, замученных и задушенных в газовых камерах нацистских концлагерей. Во время голодомора 1932—1933 годов украинцев было уничтожено больше. Из 20—25 миллионов человек сельского населения Украины, считает Роберт Конквест, погибли приблизительно 5 миллионов. Большинство исследователей называет цифру от 7 до 10 миллионов. При этом замученных жертв сталинского голодомора, раскулачивания и коллективизации, предшествовавших ему, почему-то считают отдельно, хотя виновником их гибели был тот же режим, а процесс массового уничтожения продолжался непрерывно. По объективной оценке, количество жертв этой украинской трагедии приближается к 15 миллионам.

В летопись холокоста, состоящую из сотен томов, внесли свой вклад представители многих наций, но прежде всего сами евреи, пережившие геноцид, и их потомки. И это вполне закономерно. Украинцы же, по большому счету, не только не добились того, чтобы об их национальной трагедии узнал весь мир, но и сами не осмыслили ее. Поэтому не случайно самую известную книгу о голодоморе написал иностранец, а ее издание напечатано в независимой Украине лишь в 1993 году, к тому же на средства организаций диаспоры. У украинского государства не нашлось на это денег, хотя на официозные помпезные торжества их всегда хватает*.

Мой хороший знакомый Джеймс Мейс — бывший профессор Гарвардского университета, который в свое время был исполнительным директором комиссии президента и конгресса по украинскому голодомору, а сейчас преподает студентам Киево-Могилянской академии, называет нынешний период истории Украины постгеноцидным. Он вывел формулу прогрессирующего процесса интеллектуального и морального упадка украинского общества, продолжающегося со времени расстрелянного возрождения и голодомора 1930-х годов, вследствие чего был истреблен цвет украинской нации и самая трудолюбивая часть общества. Удастся ли когда-либо восстановить ее генофонд, разорвать трагический круг национальной истории?

Одна из важнейших особенностей общественного развития, о которой редко вспоминают, состоит в том, что драматические события становятся иногда источником силы нации, ее духовного возрождения — первоосновы государственности. Холокост для евреев — не только неотъемлемая часть их национального сознания, но и фактор единения, ставший побудительным импульсом для образования в новейшее время собственного государства. Голодомор для украинцев должен был бы стать не только символом национальной скорби, но и фактором утверждения реальной независимости и государственности, до сих пор остающихся пустопорожними звуками.