Слово Ивана Дзюбы на фоне непреходящего прошлого и настоящего

Никто не любит юбилеев. Или, по крайней мере, делает вид, что не любит.

В минувшую среду Иван Михайлович Дзюба, выдающийся деятель украинского национального возрождения второй половины ХХ века, один из видных «шестидесятников», критик и литературовед, ученый-академик, культуролог и общественный деятель, отметил свое 75-летие. Даже сухой перечень сделанного им вывел бы нас на высочайшие хвалебные регистры. Но мы знаем, что Иван Дзюба всегда был равнодушен к гримасам популярности, ему органически чужда идеология спринтеров карьеризма и тщеславия. Впрочем, как говорил о славе незабываемый Василий Земляк, «хто її, цю велику мучительку, не любить хоч явно, а хоч таємно». Но не будем эксплуатировать слишком деликатную и интимную тему — для этого есть бузиноцветная рать репортеров скандальной хроники...

«Незабронзовілий Дзюба» — человек земной и в жизни, и в творчестве. Он никогда не запирался в башне из слоновой кости, хотя ведет, как и подобает настоящему ученому, преимущественно кабинетный образ жизни. Но ведь известно, что из библиотечного окна иногда можно увидеть больше, чем с печерских холмов.

Разное случалось на его жизненном пути, но личность Ивана Дзюбы кажется монолитом. Год и десять месяцев, проведенных во внутренней тюрьме КГБ (здесь, кстати, нацисты держали Олену Телигу) не сломали его. «Больше всего там угнетает то, что ты словно в могиле, — вспоминал Иван Михайлович в разговоре с Виталием Аблицовым. — Ни голоса человеческого не услышишь, ни лица не увидишь. Жизнь без движения, в клетке — это очень мучает и физически, и психологически. Хотя отношение корректное, но в контексте бессмысленных обвинений и оно кажется издевательством: подчеркивает, что ты — враг... Вообще я тяжело переношу загерметизированные помещения, особенно, когда помещали, правда, ненадолго в так называемый бокс — ящик, или когда везли скрученного в три погибели в «кармане» спецавто на осмотр в тубинститут в страшную жару лета 1972-го».

Те, кто в те лихие времена провозглашал пламенные спичи на коммунальных кухнях, лучше бы молчали...

А оказался Иван Михайлович в полнейшей духовной изоляции. Союз писателей от него отрекся. На президиуме все выступали «от Бажана до Павлычко, один Олесь Терентьевич не выступал. Не выступал, но голосовал также за исключение. Я все понимаю и считаю, что все они говорили то, что должны были говорить».

Известное «покаянное» заявление Ивана Дзюбы было на самом деле только отрицанием утверждения власти, что он враг, поскольку врагом Дзюба не был: «Я верил в возможность демократического социализма, в возможность эволюции и советской власти, и СССР как государства». Верил, как и тысячи и миллионы наших соотечественников, поскольку был комсомольцем-идеалистом, просто человеком чистых взглядов. Недоразвитый социализм все-таки получил огромное богатство. Но то, что было, прошло: похоронный оркестр никогда не играет на бис.

Иван Дзюба, отдавая должное коммунистической идее, не придерживался одних и тех же взглядов. Жизнь и аналитический ум расшатали приобретенные иллюзии, хотя процесс этот был непростым и мучительным. Наконец, Ивану Дзюбе не нужны адвокаты...

Незачем повторять и избитые суждения о его творчестве, что-то преувеличивать или, наоборот, приуменьшать. Лучшее из написанного им выдержало суровое испытание временем.

Иван Дзюба показал себя вдумчивым ученым-аналитиком, способным окинуть взглядом высокое небо мировой литературы, и вместе с тем рассмотреть мельчайшие детали на фоне отечественной изящной словесности. Дар исследователя, умноженный на фантастическую работоспособность, помог ему проникнуть в наисокровеннейшие тайны художественного творчества. В одном из трудов Иван Михайлович процитировал слова Николая Лескова: «Давно сказано, что литература это записанная жизнь, а литератор является своего рода секретарем своего времени». В этом смысле Ивана Дзюбу можно назвать «секретарем-экспертом», который не только фиксирует те или иные явления художественной жизни, но и исследует их, определяя настоящую их стоимость.

«Искусством искусств, наивысшим достоинством художественной манеры, солнцем литературы является простота», — говорил Уолт Уитмен. К простоте призывали и образцы ее показали Антон Чехов, Василий Стефаник, Григор Тютюнник. Даже «самые научные» труды Ивана Дзюбы отличаются изысканным и одновременно легким стилем, прозрачным языком, несмотря на серьезность изложения, нередко встречаются интонации юмористические, веселая ирония, а то и сарказм. Автор точно и тонко ощущает жанр научной публицистики, никогда не прибегает к скорописи, общим, прописным истинам. Но самое главное — в каждой строке пульсирует неспокойное сердце, виден любознательный ум. И непреодолимое влечение к правде, мужество.

Есть книги, без которых представить украинскую литературу просто невозможно. К таким относится известный трактат Ивана Дзюбы «Интернационализм или русификация?» — в сущности, литературно-политический манифест национально-культурного возрождения Украины ХХ века.

Иван Михайлович неоднократно замечал, что не считал и не считает «Интернационализм или русификацию?» своим основным трудом. Но для сотен тысяч непробудившихся украинцев «Интернационализм...» был озарением души и сердца, золотым благовестом, разорвавшим и взбудоражившим мертвенную тишину «аркодужного благоденствія». Пелена спала с глаз даже у многих из тех, кто верой и правдой служил во властных структурах, «нес слово партии в массы» (могу засвидетельствовать это на собственном примере и на примере многих коллег — партийно-комсомольских аппаратчиков).

Сегодня же складывается впечатление, что трактат «Интернационализм или русификация?» только приобретает свою настоящую актуальность, поскольку процессы, о которых шла речь в труде Ивана Михайловича, в наше время необычайно ускорились, а украинство оказалось на грани полного исчезновения. Уже ни о каком интернационализме речь не идет, а русификация становится государственной политикой, по крайней мере, в известных регионах. Русификаторы даже не понимают того, что пропагандированный ими так называемый русский язык, распространенный на просторах Украины, является только жалким подобием «великого и могучего», превратившись в местечковый волапюк, смесь французского с нижегородским.

Отстаивая главную идею произведения, Иван Дзюба сделал многочисленные ссылки на Ленина, горячо веря, что все беды идут от несоблюдения «ленинских норм» национальной политики. Сейчас-то мы знаем меру искренности вождя. Но все-таки приведем одну из ленинских цитат (1919 год), к которой нынешние коммунисты и не собираются прислушиваться:

«Учитывая то, что украинская культура (язык, школа и т.д.) на протяжении веков подавлялась российским царизмом и эксплуататорскими классами, ЦК РКП обязует всех членов партии всеми способами содействовать устранению всех препятствий к свободному развитию украинского языка и культуры... Члены РКП на территории Украины должны на деле проводить право трудящихся масс учиться и говорить во всех советских учреждениях на родном языке, всячески противодействовать русификаторским попыткам оттеснить украинский язык на второй план, превращая его в орудие коммунистического образования трудящихся масс».

Конечно же, украинская тема у Ивана Дзюбы не ограничивается «Интернационализмом или русификацией?» Можно сказать, что она пронизывает практически все его труды. И Национальная премия Украины имени Тараса Шевченко была присуждена ему за серию публицистических выступлений «Бо то не просто мова, звуки…», «Україна і світ», «Чи усвідомлюємо національну культуру як цілісність?» Его перу принадлежат свыше 30 литературных портретов украинских писателей, в частности Т.Шевченко, Леси Украинки, О.Кобилянской, А.Довженко, И.Сенченко, В.Свидзинского, И.Драча, Н.Винграновского, В.Забаштанского и многих других.

Иван Дзюба сотворил свою Шевченкиану, в которой показал нашего гения в европейском контексте («Шевченко і Петефі», «Шевченко і Шиллер: візія ідеального стану суспільства», «Шевченко і Гюго», «Шевченко і Словацький»), едко высмеял «аллергиков на Шевченко», пытающихся засорить украинскую духовную ниву отравляющим зельем чужеродной амброзии.

Он глубоко переживает наше «коллективное самообплевывание и тысячеротое украинское хамство — нередко в интеллектуализованных формах», замечая, что, например, в Польше не выходят книги под названием «Вурдалак Мицкевич» и эпатажные экзерсисы в адрес столпов национальной культуры. Вместе с тем призывает противопоставить бессмысленной болтовне и критике Шевченко, как и других наших светочей, тихое, сердечное почитание.

Автор этих строк имел честь быть одним из соиздателей книги Ивана Дзюбы «Кавказ» Тараса Шевченко на фоне непреходящего прошлого», вышедшей в разгар чеченской освободительной войны — в 1996 году. Замысел осуществить это издание на русском языке, думаю, понятен. На основе скрупулезного анализа автор методически и последовательно рассматривает поэму Шевченко как художественный акт защиты священной борьбы чеченского народа за свою свободу и независимость. Параллельно показывает, как воспринимали эту войну российские писатели и поэты: преимущественно сквозь призму российского шовинизма, наигранного романтизма, славянского превосходства. Единственный из россиян, кто не скрывал горькую правду, был великий Лев Толстой. Иван Дзюба цитирует ошеломляющее место из «Хаджи-Мурата». После зачистки (по терминологии современных карателей) одного из аулов, где все было выжжено, разрушено и загажено и даже дети были убиты, проткнуты штыками, уцелевшие аксакалы собрались на площади, чтобы обсудить свое положение. «О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы, от мала до велика, было сильнее нее. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения».

Неудивительно, что толстовская философская и моральная высота оказались недосягаемыми для тогдашнего и нынешнего «государственническо-цивилизаторского бандитизма», делает вывод Иван Дзюба.

В других своих трудах он делает глубокий анализ «непреходящего прошлого» и настоящего идей российского мессианства, «третьего Рима», «российского космизма», «имперского великодержавного панроссианизма» (Г.Державин: «Зачем тебе союз, о Росс! Шагни — и вся твоя вселенна!»). В нынешнее время эти сумасшедшие идеи, как хорошо известно, эксплуатируют на все сто, причем не в тайных ложах, а на высочайшем государственном уровне. Есть силы, возвышающие идею царя-батюшки (чего стоит только затея канонизировать семью последнего российского монарха!).

Ивану Дзюбе чужд «пещерный» национализм. Уже хотя бы потому, что по специальности он — русский филолог, тонкий знаток и ценитель русской литературы и культуры. Он издал несколько книг об армянских, казахских, таджикских, литовских, белорусских писателях, о литературах так называемых малых народов, чего сейчас уже никто не делает, к сожалению.

Для него национальная история — не национальная истерия, а взвешенный, умный подход к любым явлениям непреходящего прошлого. Задумываясь о нашем настоящем, он прозорливо предвидит: «Я думаю, что наш народ уже такое пережил, что он и то, что сегодня мы видим, переживет. Жаль только, больно, что наша независимость такой дорогой ценой дается. Но несмотря ни на что — не скоро, лет через 20—30, но Украина — настоящая и достойная, все-таки будет».

А будет Украина — будет и слово Ивана Дзюбы.