СИЛА И БЕССИЛИЕ СЛОВА

Когда люди научились общаться, они начали не только обмениваться информацией, скажем, о появлении в заранее вырытой яме мамонта, но и призывать своих соплеменников брать палки в руки и немедленно бежать добивать могучее существо. Таким образом, от их слов в воздухе появлялся запах шашлыка и происходило выделение слюны. Аналогичное явление, правда, на несчастных собаках, экспериментально подтвердил академик И.Павлов уже в ХХ веке. Называлось это условным рефлексом, а стимулирование соответствующей реакции с помощью звука или иного сигнала — второй сигнальной системой. За это ученый-экспериментатор поставил памятник безымянной псине, а благодарные современники — бюст самого ученого.

Заранее прошу прощения у серьезных историков и физиологов за такую произвольную и упрощенную трактовку чрезвычайно сложных и неоднозначных процессов человеческой жизнедеятельности, но все же в их основе лежит опосредствованный языком обмен информацией и стимулирование определенных поступков как индивида, так и групп людей.

О слове, его красоте и силе сформулированной мысли выдающимися мыслителями написаны горы книг. Тонкостями слова занимались философы и ораторы, языковеды и художники. Нас в данном случае интересует более приземленное, хотя и не менее сложное, значение слова как средства влияния, как носителя соответствующей информации, определенного энергетического заряда, идущего от лица к лицу, от индивида к группе людей и наоборот. Этот аспект функционирования слова не менее интересен как с теоретической, так и с практической стороны. Разве можно не задуматься над тем, почему в одном случае всего одна фраза, обращение, речь, призыв могут всколыхнуть массы людей, а в другом — море слов, размноженных и тиражированных самыми мощными и совершенными средствами, оставляет людей равнодушными, пассивными. Почему, казалось бы, одни и те же слова одного и того же человека в одной ситуации вызывают бурные овации, и в другой — похлопывание в ладоши равнодушных людей. На эти и прочие вопросы никто не даст исчерпывающего ответа, а тем более в одной статье. И все же.

Сегодня индивид живет в океане слов и звуков, образов и картин. Принято говорить, что личность находится как бы в двух мирах — реальном и виртуальном. Значение искусственно созданного воображаемого мира кое-кто считает даже доминирующим. Прогнозируя во второй половине прошлого века могучие возможности глобального телевидения, канадский профессор Маршалл Маклюэн, автор очень оригинальных исследований массовой коммуникации, предвидел: у будущих правителей не будет необходимости в случаях проявления недовольства и волнений среди плебса прибегать к репрессивным мерам, достаточно будет поменять программы телевидения. Современный американский профессор Нил Постмен вообще считает, что сегодня нет потребности в цензуре. Ее может успешно заменить телевидение с его гипертрофированными развлекательными возможностями, когда массы игнорируют все, что не способно рассмешить или развлечь. «Как были бы рады все короли и цари прошлого и комиссары дня нынешнего, если бы знали, что цензура — необязательна, когда весь политический дискурс приобретает формы розыгрыша или шутки», — пишет этот автор.

Приведенные слова — лишь парадоксально сформулированная капля от лавины мыслей, доказательств, что современным человеком можно безнаказанно и очень легко манипулировать, превращать его в покорного исполнителя чужой воли. К сожалению, в этих аргументах есть значительная доля истины. Но далеко не вся истина. Это подтверждает как теория, так и практика дня минувшего и нынешнего. Вековые эмпирические наблюдения говорят о том, что настоящая личность, особенно просвещенная и мыслящая, имеет защитный панцирь собственных убеждений, пристрастий, верований, традиций, наконец, интересов. Пробиться через него тяжело, а иногда и невозможно. Каждый знает: если ты что-то сказал, это не значит, что тебя услышали. Если услышали — не значит, что поняли. Если поняли — не значит, что твое мнение или призыв восприняли, а не отвергли. Воспринять — еще не значит согласиться, но и согласившись с высказанными резонами, ваш собеседник далеко не всегда будет проявлять готовность действовать в соответствии с предлагаемыми ему идеями.

Наука, публицистика должна уметь хотя бы элементарно объяснить этот противоречивый и загадочный феномен. Подняться над идеологическими интересами и предубеждениями, над собственными идеологемами и понять, объяснить хотя бы родной элите сложный процесс перерастания слова в дело, приблизиться (лишь приблизиться) к постижению закономерностей и аномалий механизма влияния слова на человека.

В самом деле, почему большевикам во главе с В.Лениным и Л.Троцким удалось подчинить огромные массы людей? Почему Гитлеру и Геббельсу удалось воспитать такую огромную массу фанатиков? А с другой стороны, почему такая мощная атеистическая пропагандистская машина не сумела вытравить у большого количества людей веру в Бога? Почему мощная репрессивная сила совместно с массовым изобличением так называемого украинского буржуазного национализма, а на самом деле элементарного национального сознания, были бессильны навсегда уничтожить чувство украинскости, стремление к самостоятельности и самобытности, продолжавшие жить даже у тех, кто носил в кармане партийный или комсомольский билет? Наконец, почему во время последних парламентских выборов в Украине партии и объединения, имевшие самый широкий доступ к телевидению, даже нарушая существующие законы, используя самую изысканную, по мнению специалистов, технологию, оказались вне Верховной Рады, как популярное до недавнего времени «Яблоко», или, вопреки уверенным прогнозам, едва преодолело соответствующий барьер, как СДПУ(о)?

Подобных вопросов множество. Как нелегко, но все же можно объяснить, скажем, победу на выборах
А.Шкиля, публичная агитация за которого ограничивалась, кажется, надписями мелом на некоторых львовских домах: «Шкилю — свободу!», или В.Яворивского, обошедшего всех весьма солидных соперников по округу, несмотря на использование против него довольно мощных информационно-публицистических средств с широчайшим и безнравственным использованием компромата.

Прежде всего следует сказать, что потерпела полный крах механистическая концепция управления поведением человека по принципу стимул — реакция, базирующаяся на «собачьем» опыте. После упомянутого открытия физиологами условного рефлекса кое-кто начал рассуждать приблизительно так. Если с помощью соответствующего раздражителя можно вызывать желаемую реакцию, то почему бы не применить этот принцип в рекламе, пропаганде вообще. Особенно отличилась в этом плане популярная в 20-е годы прошлого века в США психология бихевиоризма (от слова бихевиор — поведение) — составная часть философии прагматизма, которая пыталась руководить поведением масс, почти полностью игнорируя такие понятия, как сознание, убеждение, традиции, вера и многие другие психологические, нравственные и социальные факторы, без которых человек — не человек.

Между тем человек, особенно образованный, мыслящий, обладает естественной способностью сопоставлять полученную по разным каналам информацию с тем, что он видит и чувствует. Иными словами, он оценивает, насколько полученная из разных источников информация соответствует реальной действительности, то есть является правдивой. Рассматривая вопрос теоретически, успешно влиять на сознание можно только с помощью правдивой информации. Это понимает практически каждый, кто ставит перед собой задачу успешного, откровенного или, как это зачастую бывает, скрытого влияния на публику, утверждая, что он говорит правду и только правду. Другое дело, насколько сложно само понятие «правда» и как широко на практике принято спекулировать этим святым понятием. Об этом — несколько позже.

Второй предпосылкой своеобразной коррекции, происходящей в «черном ящике» под названием человеческое сознание, является соотношение воспринятых нами из внешнего мира идей с потребностями индивида, группы, объединения людей по национальным, возрастным, социальным, конфессиональным, расовым и прочим принципам. Даже самые рациональные, самые очевидные истины человек способен отвергать, как говорится, с порога, если они идут вразрез с его настоящими или навязанными извне интересами и убеждениями.

Но этим логическим, условно говоря, уровнем человеческого восприятия и мышления суть проблемы не исчерпывается. Вступает в свои права индивидуальная и коллективная психология, не только сознание, но и подсознание, психология толпы. Это не менее сложная тема, и о ней — особый разговор. Ограничимся тем, что напомним несколько известных истин, зафиксированных и обоснованных наукой еще в начале прошлого века или даже в конце позапрошлого. Имею в виду исследования Густава Ле Бона, Габриэля Тарда, а также более поздние Зигмунда Фрейда, Карла Гюстава Юнга, канадского исследователя Маршалла Маклюэна, труды грузинского психолога Дмитрия Узнадзе и других ученых, показавших, что психология массы коренным образом отличается от психологии индивида, что решающую роль в психологии толпы играет не сознательное, а подсознательное, что толпе нужен гипнотизирующий авторитет, что урбанизация, скопление людей порождает так называемого массового индивида, склонного к повышенной чувствительности и подверженности воздействию средств массовой информации, и многие другие загадочные с логической точки зрения вещи.

Нынешнее поколение наших граждан, абсолютное большинство которых не только не читало трудов этих ученых, но и не слышало о них, имело возможность наблюдать эти явления и процессы на практике. Наверное, в памяти большинства еще живы многолюдные митинги и демонстрации со своими пророками и кумирами. Их обожествляли, и слова, сказанные ими, воспринимали как апостольские откровения. И горе было тому, кто мог вслух усомниться в их истинности.

Или возьмем явление несколько иного плана. Имею в виду то, что можно назвать феноменом Ющенко. Не только его политические оппоненты, но и нейтрально или даже положительно настроенные к нему исследователи никак не могут понять, почему, несмотря на не всегда последовательную позицию, даже определенные просчеты, его рейтинг на несколько порядков опережает рейтинг, казалось бы, «безупречных» политиков. Народ ошибается? Не скажите. У него, этого народа, особое чутье на добро и порядочность, он умеет сопоставлять и сравнивать, коллективной интуицией улавливать то, чего нельзя сделать с помощью формальной логики. Другое дело, что может прийти и разочарование...

Возвращаясь к вопросу об эффективности влияния слова на человека, следует сказать, что силу имеет лишь убедительное слово. Переход определенного знания в убеждения — сложный и неоднозначный процесс. Говоря очень упрощенно, на формирование убеждений можно влиять путем подражания, то есть копирования чьего-то поведения, что особенно характерно для раннего возраста. Очень важным средством чисто психологического влияния является внушение, в процессе которого нейтрализуется аналитическое, особенно критическое мышление. Самое сложное — переубеждение, в процессе которого новая информация, новые знания связываются с уже существующими в человеческом сознании взглядами, установками, представлениями, стереотипами. Это наиболее стойкие знания, представления, ради которых индивид готов идти на любые поступки, то есть активно действовать в соответствии с воспринятыми, сформированными взглядами.

По мнению Г.Брутяна, известного исследователя процесса аргументации, соотношение доказательства и убеждения может выражаться в трех вариантах. Можно доказать и убедить, можно доказать, не убедив, можно убедить, не доказывая, если человек готов разделить убеждения другого. Возможны и такие ситуации — и их немало, — когда мы не доказываем и не убеждаем.

Одна из предпосылок перерастания знания в убеждения — это осознание соответствия предлагаемых человеку идей, системы знаний интересам человека. Эти интересы могут быть как материальными, так и духовными, идеальными. На первом месте в жизни стоят физиологические потребности удовлетворения голода, самосохранения и т.п. Это хорошо понимают труженики рекламы, публицисты, теоретики пропаганды.

В обществе, которое находится в критическом состоянии, переживает кризис, всегда существует опасность использования в пропаганде прежде всего этих материальных потребностей. На этом базировалась и некоторое время была эффективной как большевистская, так и нацистская идеология. Ленин неоднократно подчеркивал: большевистская пропаганда была эффективной именно потому, что ее лозунги совпадали с первейшими потребностями, как он любил говорить, народных масс. Требования хлеба, мира, передачи земли крестьянам, фабрик и заводов — рабочим очень эффективно подействовали на истощенную войной и голодом массу деморализованных и озлобленных людей. Лишь со временем многие поняли, как их жестоко обманули. Ни хлеба, ни мира, ни земли (лозунг, кстати, украден у эсеров), ни тем более фабрик и заводов народ не получил. Но было уже поздно. Утвердился террор и деспотия. Подобным образом сработала, хотя и в других условиях и с помощью других средств, нацистская пропаганда. Она тоже потерпела крах вместе с гибелью национал-социалистической диктатуры.

Возможно, глубже всех заглянуть в «черный ящик» общественного сознания удалось нашему известному современнику Николаю Амосову: «Если пропагандист нащупал насущную биологическую потребность народа и подвел под нее идею, то возникает массовое движение, усиливающее само себя благодаря подражанию и потребности в авторитете. Не говоря уже о феномене толпы, когда действуют еще какие-то флюиды неопределенного происхождения. Религиозный, национальный или идеологический фанатизм может охватить общество, как пожар, и затмить здравый смысл. Отрезвление наступает только со временем в результате естественной усталости идеи».

В XX веке человечество почувствовало усталость и кардинальное разочарование сразу в двух во многом родственных идеях и идеологиях — нацистской и большевистской. Массовое разочарование не означает полного исчезновения, отсутствия рецидивов и определенных модификаций явления.

Но дело не только в «усталости идеи». Дело в примитивности, быстрой испаряемости, обеднении идеи, основанной на удовлетворении самых элементарных физиологических потребностей. Без хлеба человек не выживет. И это тоже было наглядно продемонстрировано практикой голодоморов. Таким было своеобразное объединение теории и практики. Но не хлебом единым жив человек. У него есть духовные и моральные ценности: вера, любовь, родственные чувства, национальные, политические взгляды, стремление реализовать себя и т.п. Вульгарно-материалистическая пропаганда, к тому же построенная на обмане, не могла быть долговечной. Некоторое время определенные догмы удавалось поддерживать за счет объективной ситуации — кризисных явлений 30-х годов прошлого века на Западе и полной закрытости страны. Когда же чуть-чуть отклонился железный занавес, а технические средства обеспечили больший доступ к объективной информации об окружающем мире, тоталитарная система идей, несмотря на конвульсивные попытки ее обновления и реформирования, потеряла перспективу. Она оказалась неспособной противостоять бурлящим в обществе и поддерживаемым извне новым и обновленным взглядам, концепциям, прогнозам и пророчествам.

Автору этих строк уже неоднократно, устно и письменно, приходилось повторять исторически доказанную истину о том, что одной из причин развала прежней системы было отсутствие правды, или, говоря современным языком, объективной информации обо всех сферах жизни, включая экономику, культуру, историю. Тогдашние руководители на уровне политбюро и последних генеральных секретарей настолько заврались перед собственным народом, что сами поверили в сладкую ложь. Более того, это вранье было настолько тотальным, а в свое время даже умелым, что имело свойство инфекции, которой заразились даже некоторые известные писатели и «мыслители», а затем и целые институты советологии, достаточно эрудированные и, казалось бы, хорошо информированные. Они продолжали убеждать мир в невозможности развала СССР тогда, когда этот развал фактически начался.

Эту лживо-имперскую печать унаследовала вместе с прочими экономическими, политическими, поведенческими «аксессуарами» Украина. Вышколенная в те времена значительная часть пришедших к власти кадров даже усугубила это наследство. В каком тяжелом положении ни находились бы СМИ в Украине, каким бы незащищенным ни было ее национальное информационное пространство, решающим является все же общее неудовлетворительное состояние информационного обмена в обществе, отсутствие того, что называют прозрачностью.

С существующей у нас системой власти, теневой экономикой, системой управления социальными процессами с доминированием олигархов, так называемыми правозащитными органами и судопроизводством нас постоянно будет выбрасывать, выталкивать из общественного устройства, называемого информационным. При такой власти, в таком обществе не могут нормально функционировать масс-медиа даже при самых совершенных законах, а также в пожарном порядке написанных указах и обращениях Президента. Разделяя мысли и предостережения по поводу очередного указа Президента «О дополнительных мерах по обеспечению открытости в деятельности органов государственной власти», высказанные в комментарии Ольги Дмитричевой «Осторожно, власть открывается» («ЗН» от 10 августа т.г.), хотел бы сказать, что указ и отданные им распоряжения власти «открыться, пойти навстречу обществу», сделать открытой информацию о деятельности правительства и всей власти на местах очень напоминают бессмертные подвиги барона Мюнхгаузена, который сам себя вытащил за волосы из болота. Ведь уже после знаменитого и справедливого по своему общему пафосу указа (о подтексте промолчим) журналистов выгоняют с пресс-конференций, поучают, как нужно писать о власти и т.п.

Есть информация и есть пропаганда. Информация сообщает и так или иначе влияет на поведение человека. Пропаганда же — целенаправленное влияние на массовую аудиторию с целью изменения ее взглядов и поведения. Она давно ассоциируется с нечестностью, ложью. Говорят, что пропагандист лжет даже тогда, когда говорит правду, поскольку его влияние всегда полезно для того, кто говорит, и не всегда для того, к кому обращаются. В Великобритании назвать человека пропагандистом — значит оскорбить его. Поэтому кое-кто из моих коллег в полемическом задоре даже предлагает: «На пропаганду следует наложить табу» («ЗН» от 6 июля т.г.) Во-первых, пропаганда бывает разной. Не всякая пропаганда вредна и преступна. Разве можно обойтись сегодня без пропаганды научных или медицинских знаний? А что плохого в пропаганде норм христианской морали? Во-вторых, даже экономическая, политическая пропаганда не всегда является заведомо нечестной. Нам очень недостает сегодня квалифицированной проповеди державосозидающих, демократических идей. Слава Богу, хоть и немного, но все же есть у нас правдивые, талантливые публицисты на радио, в интернетовских изданиях, в периодике, чего, к сожалению, не скажешь о телевидении. В-третьих, устоявшийся термин никто запретить не в силах. Придумали же, кажется, наши братья-россияне, а мы позаимствовали у них совершенно бессмысленный по своей сути «черный пиар», «пиарить». Кажется, эвфемизм к мерзкому «пропаганда». И ничего. Терпим.

Беда в том, что, увлекшись модными словечками, целыми водопадами звуков и картин, изысканными трактатами об информационных войнах, кое-кто пытается забыть или не желает понять, что человек все же существо мыслящее, что завоевать его симпатии и привлечь к тому или иному делу можно не ливнем слов, а правдивыми, убедительными аргументами. Все зависит не от слова, а от того, что оно несет. Внешнее красноречие решает далеко не все. Академик А.Сахаров не был красноречивым, но к нему прислушивались буквально все. Наконец, многое зависит от конкретной ситуации, от объективных условий. Так же, как нельзя лишь по страстному желанию организовать экономическое чудо или провести определенную желаемую политическую акцию, так же нельзя завоевать единомышленников с помощью слова, если не вызрела необходимая почва. Речь не идет о ситуациях, когда применяются преступные административные или психологические технологии.

Могу показаться старомодным, считая, что и сегодня на сознание общественности можно успешно влиять лишь правдой. Сразу возникает два предостережения. Все клянутся, что говорят правду и только правду. Перечитывая недавно «Последние записи» Й.Геббельса, этого непревзойденного теоретика и практика самой безнравственной, жестокой пропаганды, был поражен одной мыслью из его предсмертного письма к сыну своей жены от первого мужа. Автор предостерегает, чтобы тот не был сбит с толку, когда во всем мире поднимется шум в связи с поражением нацизма. «Вранье, — пишет он, — в один прекрасный день развалится, и над ним опять воцарится правда».

Проблема, таким образом, даже не в том, можно ли завладеть с помощью правды или полуправды умами людей. А в том, как научить отличать правду от неправды. И не завтра, а сегодня. Ведь сколько примеров того, как более-менее мастерски использованный обман помогает приобрести множество сторонников. Прозрение нередко бывает запоздалым и трудным. Мое поколение убедилось в этом на собственном опыте. Один из самых трагичных украинских поэтов, поскольку еще в юности потерял зрение и руки, представитель нации выстрадал простые, но глубокие строки:

Народ обманювати можна,

Але не можна обмануть.

Имя его — Владимир Забаштанский. Его уже нет среди нас.