ШЕФ

Александру Алексеевичу Шалимову, Герою Социалистического труда, академику НАН и АМН Украины, главному хирургу МЗ Украины, заслуженному деятелю науки и техники Украины, почетному директору Института хирургии и трансплантологии АМН Украины, профессору, доктору медицинских наук, спасшему десятки тысяч человеческих жизней,
20 января 2003 года исполнится 85 лет.

Настоящие хирурги либо рано сгорают, либо «консервируются», доживая до преклонного возраста, и примеров тому множество — Б.Петровский, Н.Амосов, М.Коломийченко, Ф.Углов.

Он и сегодня моложав и представителен, несмотря на свои 85...Тысячи хирургов называют его Учителем, сотни учеников — Шефом.

Конечно, с годами все труднее часами выстаивать возле операционного стола — болит спина, гудят натруженные за долгую жизнь ноги, да и сильные очки не украшают жизнь хирурга, а уж о ловких и умелых еще вчера руках и говорить нечего.

Но если от всего этого абстрагироваться и вспомнить, в каких переделках побывал, сколько больных в прямом смысле прошло через эти самые шершавые от бесконечного мытья руки, сколько было ночей, проведенных в залитой безжалостным светом операционной, как учился путем проб и ошибок по косвенным признакам определять, а не угадывать судьбу больного и планировать собственные действия, — тогда становится чуть легче, и можно жить дальше, невзирая на то, что годы берут свое. Конечно, если ты — Шалимов.

Дорога жизни

Жизнеописание Шалимова из первых уст мне пришлось услышать лишь один раз — в купе поезда Киев—Луганск, когда мы вдвоем ехали на юбилей моего институтского преподавателя-хирурга, луганчанина. И хотя казалось, что за десятилетия совместной работы я знаю о своем шефе почти все, обоим захотелось пооткровенничать, как порой раскрывают душу в поезде случайные попутчики, уверенные, что не увидят друг друга больше никогда.

Здесь была другая ситуация, но под убаюкивающий стук колес откровенность и доверие шефа были еще дороже.

Не буду пересказывать известные факты о работе в Забайкалье, Брянске, Харькове, о посещении во время отпусков ведущих московских клиник, о нескольких докторских диссертациях, написанных после отвергнутой первой. А ее вдруг утвердили, вероятно усовестившись своей предвзятости, и надобность в последующих отпала. Непросто складывались отношения с другим брянским корифеем и нарождающейся звездой первой величины — Н.Амосовым… Далеко не безоблачная личная жизнь, судьбы сыновей и в общем-то, положа руку на сердце, ранняя отставка с директорского поста в Киеве, хотя еще лет пять-шесть можно было поруководить институтом, а не становиться «почетным» директором… Пусть все это останется между нами.

Мне же хочется рассказать о киевском периоде работы академика, свидетелем и в определенной мере участником которого я стал в силу сложившихся жизненных обстоятельств.

Медгородковская эпопея

В тубинституте, где я начинал свою научную деятельность, выше младшего научного сотрудника мне подняться не удалось. Но Александр Алексеевич взял меня сразу старшим, а уже через год я заведовал отделом. Вот такой он был человек, наш Шеф: подошел ему — двигайся вперед, отдавай себя институту и общему делу.

Я был нужен Александру Алексеевичу для организации отдела экспериментальной хирургии (институт изначально носил название «клинической и экспериментальной хирургии»), так что мне пришлось последовательно организовывать по заданию шефа два соответствующих отдела — прежний, временный, и нынешний. Как только появился план нового лабораторно-экспериментального корпуса, Шалимов вызвал меня из моей одноэтажки и, показав «пустые» седьмой и восьмой этажи, сказал: «Садись, дорогой, с проектантами, ставь перегородки и расписывай помещения как знаешь, но так, чтобы потом стенки и двери не переставлять…».

Это были высшее доверие и мудрость руководителя не брать все на себя — работай и знай: я тебе доверяю!

На праздники мы собирались в кабинете шефа или в каком-нибудь кафе, реже в ресторане — говорили друг другу приятные слова, танцевали, шеф пел песни, слова которых знал от начала до конца (редкое качество!), читал стихи, «заводил» остальных. Перед праздниками обязательно выпускалась стенная газета, которую традиционно похищали на следующий день — иногда на память, реже от обиды.

Сколько выросло в этом институте вчерашних желторотых докторов в докторов наук, профессоров, спасших десятки тысяч граждан Украины и стран СНГ, подхвативших уникальный опыт А.Шалимова и дополнивших его своим собственным… Не буду называть никого — только список без жизнеописаний займет половину газетной площади. Ограничусь одним общим понятием — «шалимовцы».

И чтобы этот коллектив был на плаву, чтобы институт-корабль двигался, а не дрейфовал, нужны общие усилия, преданность своему делу, часто на пределе возможностей. А их с каждым годом все меньше — финансирование минимальное, аппаратура устаревает, ремонты — за счет спонсоров и благотворительных взносов, командировки — за свой счет. Но мы все еще барахтаемся и стараемся не уронить старое, подштопанное во многих местах знамя...

На экране и в жизни

В последние годы народ Украины все чаще видит Александра Алексеевича во время разнообразных конкурсов и назначений известных лиц лауреатами и «людьми года»… Человек он покладистый и добрый, с хорошей улыбкой, умеющий сказать ласковые слова, а за столом после награждений ему и вовсе цены нет. Поэтому и вручает Шалимов в компании хорошеньких девушек с букетами разные награды. Думаю, что ему это приятно — привык наш учитель к народной любви и популярности, а они ох как непостоянны! Мелькать ему уже трудно, а появляться — в самый раз.

Он очень добр, Александр Алексеевич, может быть даже излишне. Раньше это прикрывалось маской строгости и решительности — ну, ничего не стоило ему обругать неумелого или самонадеянного сотрудника, а изредка и инструменты пустить в ход («Битие определяет сознание»). Хирургия — вечное сражение, а генералы должны быть грубоватыми и решительными, от их воли и указаний зависят жизни. Он и был всю жизнь генералом. Ведь говорил же Н.Амосов (я тому свидетель): «Саша, ты народное достояние! Тебя нужно беречь». А с этим всегда было сложно.

Вот и сейчас — есть вроде бы все, а жизнь не балует.

Ученики больше отдают должное, чем любят, больные уходят к более молодым, да и в операционных скорее спросят совета, чем дадут сделать за себя, как раньше. Высиживать на ученых советах трудно, немало проблем со здоровьем, хотя и тут Шалимов оставался самим собой — оперировали его свои ученики, в своих стенах, и выкарабкивался тут же, в Феофанию ездил только на заключительном этапе выздоровления.

А привычки не преодолеешь — утром до девяти приезжает в клинику на предоставленной городскими властями «Волге», идет на обход или пятиминутку, ловит почтительные, но уже не только восторженные взгляды сотрудников и пациентов, которых, слава богу, под кабинетом пока немало.

Бросить все это невозможно — ведь хирургии отдана вся жизнь. И нужно поддерживать в себе и окружающих уверенность, что не сдался, что живет Шалимов, трудится, активен и доступен.

А все-таки это любовь!

Можно ли любить начальство? Скажу определенно: Шалимова — безусловно.

Мы живем в непростое время, и каждому порядочному человеку требуется в этой жизни ощущать рядом дружеское плечо. И как здорово, если это не только плечо жены или любимой женщины, друга или сына, но и твоего руководителя, учителя, надежного человека.

Из собственного опыта могу сказать, что таким качеством на посту директора Александр Алексеевич обладал. Можно вспомнить квартиры и машины, которыми были обеспечены все нуждающиеся, дачные поселки на берегу Киевского моря и в Букрине, базу отдыха на Арабатской стрелке… Часто его доброту и замотанность использовали в своих корыстных целях. Не берусь утверждать также, что все подготовленные у нас диссертанты были людьми или специалистами высшей пробы, отнюдь — на этом рынке человеческих ресурсов есть и наша бракованная продукция. Но это не благодаря, а скорее вопреки воле шефа…

К нему можно было прийти в любую трудную минуту, касалось это производственных или личных вопросов. Так, он фактически спас ногу моему сыну после случайного ранения бедренной артерии (и это произвело на мальчишку такое впечатление, что он впоследствии стал детским хирургом-травматологом и теперь уже сам восстанавливает травмированные сосуды, сухожилия и нервы). Я обратился к нему, когда мои многолетние коллеги прислали кляузу с требованием примерно наказать меня за публикации в «Химии и жизни», касающиеся наших совместных разработок. Им показалось, что недооценил автор их роли в этих исследованиях, хотя я старался быть максимально объективным. Мои оправдания он даже не стал слушать: «Бери командировку в Москву, иди в Комитет по делам изобретений и открытий, пусть они нас рассудят». Именно НАС — он стал со мной рядом, и я это оценил, особенно после того как получил справку, подтверждающую, что никакой вины или раскрытия формулы изобретения за мной нет, и конфликт был исчерпан. Мы оба были рады — я своей правоте, а шеф — тому, что его сотрудник не оказался проходимцем.

Таких примеров в жизни каждого шалимовца, поверьте, было немало, хотя и по разным поводам.

Вот он идет по длинному институтскому коридору, герой нашей эпохи, так и не удостоенный звания Героя Украины, отвечая на приветствия сотрудников и больных. Кто-то толкает соседа в бок: «Смотри, сам Шалимов!», толпа расступается, а надо бы подойти, остановить, обнять за плечи, прижаться щекой: «Здравствуйте, дорогой Александр Алексеевич!». Ну что за нежности?.. Юбилей на носу, тогда и отметимся…

Я останавливаю и обнимаю, но это мое личное отношение!