СЕРДЦЕ И МЫСЛИ

Телефонный звонок майским вечером... Знакомый голос Николая Михайловича Амосова. Он просит меня в случае, если все обернется неудачно, позаботиться о книге его воспоминаний, готовящейся к печати. Дело в том, что завтра хирург летит в Германию для операции на собственном сердце. И понимает степень риска...

Провидение оказалось милостивым, сердце возродилось. Недавно Николай Михайлович сказал мне, что свой традиционный, теперь раз в неделю поход в Институт сердечно-сосудистой хирургии, где он остается почетным директором и где его любят, вновь проделает пешком...

Феномен академика Амосова в общих чертах широко известен. Первые в Советском Союзе радикальные операции при заболеваниях легких, а затем дерзновенный прорыв в хирургию сердца... Аппарат искусственного кровообращения и протезы сердечных клапанов своей конструкции... Пятьдесят тысяч пациентов, исцеленных в институте в амосовскую бытность, из них восемь тысяч - его руками. Город исцеленных...

Создавая «механическое сердце», Амосов задумался над несовершенством общества и архаизмом медицины. Так хирург стал фундатором биокибернетики и создателем социальных моделей будущего. Благо, он был и инженером. Критический взгляд на здравоохранение как в сущности огромную хаотическую клинику побудил Николая Михайловича выдвинуть свою философию поддержания здоровья. Его работы, призывающие не пренебрегать механикой тела во имя духа и силой духа для тела, разошлись миллионными тиражами. Это новое, хотя в чем-то вечное мировоззрение - амосовский императив на рубеже веков.

И, кажется, совсем иная, непостижимая стезя - литературный дар... Повесть Н.Амосова «Мысли и сердце» была переведена на тридцать языков. В США впервые узнали, что хирург, кибернетик и писатель Амосов - один и тот же человек. Журнал «Лук» прислал в Киев корреспондента и фотографа, а газета «Нью-Йорк Таймс» назвала Амосова правдоискателем, от пронзительных слов которого волосы встают дыбом. Только теперь осознаешь, что моральные доминанты, взволновавшие общество по обе стороны океана, выразила, вопреки эпохе фарисейства и долгой антидуховной селекции, личность свободного мышления.

Юрий Щербак однажды посвятил Н.Амосову стихотворные строки. Хирург быстрым шагом поднимается по Протасову Яру, к операционной. Он идет мимо изогнутых дубов, запоминающих его походку, чтобы через двести лет рассказать о нем людям. Ах, как он спешит... Ведь сегодня три операции с отключением сердца. А кроме того, надо создать математическую формулу и кибернетическую модель любви...

И это движение к высотам, и глобальное и буквальное, не приостанавливалось ни на минуту. Шестьдесят, семьдесят, семьдесят пять, восемьдесят... Даты бытия вступали в какое-то противоречие с векторами личности Амосова. Но замедлить поток времени мы не в состоянии. Так надвинулся девятый десяток. Вспоминается 6 декабря 1993 года, юбилейное собрание в Большом конференц-зале Национальной академии наук, торжество с оттенком затаенной грусти. В эти месяцы Николай Михайлович навсегда оставил скальпель. Чтобы не смущать пациентов и коллег сединами. Смена его выросла...

Но в душе он испытывал тоску, операции снились ночами. Привычка к самоанализу побудила его присмотреться к состоянию сверстников со сходными академическими званиями. Картина была драматичной, увядание охватывало коварно и неумолимо. И Амосов вновь, как в былые годы, решился на штурм твердынь, только теперь в одиночку, предприняв уникальный эксперимент по противостоянию фатуму старения. Он стал и исследователем, и волонтером одновременно. Увеличение нагрузки втрое, каждодневная тысяча упражнений с гантелями - так примерно это выглядело. Кто из нас, да еще с «водителем ритма» сердца, способен на такое?

Некое «второе дыхание» пришло, и он опять овладел силой судьбы. Именно плоды эксперимента в тихой квартире позволили Николаю Михайловичу, уже в нынешнем году, в течение нескольких месяцев мысленно пройти по дороге жизни, чтобы запечатлеть ее на компьютере. Так возникли «Голоса времени».

Так получилось, что я был одним из первых, листавших рукопись. И вот я держу изящный томик... Между этими двумя событиями, однако, вклинилась полоса препятствий. Николай Михайлович, стоик, все чаще прибегал к нитроглицерину... Тянул, сокращая нагрузки и увеличивая его дозы. Очень хотел завершить мемуары...

Амосов знал: нужно заменить аортальный клапан и, наверное, наложить шунты на коронарные артерии. Но таких операций ни в его институте, ни в Москве, в возрасте после восьмидесяти, не делали. Надеяться было не на что...

И вдруг Анатолий Руденко, доктор наук, отличный хирург из амосовской клиники, рассказал о впечатлениях командировки в клинику профессора Кэрфера вблизи Дюссельдорфа. Оперируют в любом возрасте - от шунтирования и замены клапанов до трансплантации. Смертность 1-3%. Настоящая фабрика обновления сердца...

«Я восхитился, но даже не подумал: «Вот бы мне!», - пишет Амосов. - так далеко... Да и стоит ли? Поживу еще с годик...»

Но чудеса дочерней любви проявила Екатерина Николаевна Амосова, профессор-кардиолог. Отправили факс Кэрферу и через день получили разрешение: приезжайте... 26 мая Николай Михайлович оказался в клинике, в небольшом городке Бад-Оуэнхаузен...

Обследование выявило тяжелое поражение миокарда, коронарных сосудов, но особенно аортального клапана. В сопровождении свиты пришел Райнер Кэрфер. Вот таким должен быть хирург, замечает Амосов.

- И как прошла операция?

- Один укол, провалился и проснулся, когда Толя Руденко окликнул: «Уже все сделано...» Первая мысль: «Не может быть!»

Руденко ассистировал, все видел и многое щупал руками. Оперировали три часа, заменили аортальный клапан, он был в катастрофическом состоянии. Наложили шунты...

- Николай Михайлович, в послеоперационном периоде было немало злоключений, но сейчас, слава Богу, все в порядке. А что это за клиника?

- Ее специализация «большая сердечная хирургия». Доля стариков растет. Методика операций - до двадцати в неделю, определяется термином из области техники - высокая технология. У меня до сих пор не укладывается в сознании понятие: сложная операция на сердце с гарантией в 95-98%. Но похоже, что это факт. Да, у нас тоже делают такие операции, но только до 65 лет, и со значительными ограничениями по тяжести состояния.

Амосов постепенно становился Амосовым. Написал заключительную главу. Но внезапно разразился кризис и надежды на своевременный выход воспоминаний почти рухнули. Тут сделал невозможное Николай Николаевич Вакуленко. Так у меня оказался сигнальный экземпляр.

Об этой книге еще будут говорить. И все же главное в ее контексте, в своде века без утаивания и выгодных для автора купюр - сердце и мысли, сопереживания тем, кого спасаешь.

...Когда-то Антон Павлович Чехов заметил в письме, что врачу за его безмерный труд и трагичные часы многое проститься должно. Мчатся, мчатся годы. Как раз такая жизнь, во всех ее противоречиях, но со святым счастьем исцелений, встает перед вами. Благословенны эти руки и думы. Счастья вам, Николай Михайлович!