Рыцарь поэзии и доброты. К 110-й годовщине со дня рождения Максима Рыльского

Он был человеком большого и щедрого таланта, его неутомимая деятельность на ниве украинской культуры — воистину многогранная и подвижническая. Поэт и переводчик, общественный деятель и академик, большой знаток литературы и искусства, учитель и наставник младших собратьев по перу, многолетний руководитель Института искусствоведения, фольклора и этнографии... И вместе с тем он умел ценить земные радости, был заядлым охотником и рыболовом, щедрым собеседником, незаменимым в дружеском застолье. Но в первую очередь Максим Рыльский — Поэт. Большой, народный и самобытный.

Очевидно, каждая эпоха рождает художников, тонко чувствующих потребности времени, всей своей жизнью, всем своим существом соответствующих этому времени. Он был поразительно современным художником, всегда умевшим найти краски и слова, чтобы выявить и показать жизнь, которую знает, в которой живет, болями которой болеет, радостями которой радуется.

Лирика его была сугубо авторской, личной, «монологической», если угодно. А сколько в ней образов, наблюдений, мыслей! Сколько тончайших нитей, связывающих с родной землей!

Десь підвода далека

в полях гуркотить.

Хто, куди і для чого прямує?

Зірка пада ясна і дугу розкида

На широкому темному небі.

І летить вся Земля,

як підвода в полях, —

До мети, у простори незмірні, —

І далекі міста, і мій млин, і качки,

І щури, і колеса, і люди.

Конечно, во времена Рыльского много было иных поэтов, пичкавших читателя сладкой жижицей рифмованных лозунгов и банальностей, хвалебных здравиц и словесной шелухи. Он же всегда отстаивал и утверждал Ее Величество Поэзию, был «солдатом литературы, который обязан найти единственно возможное слово для душевного разговора с человеком».

Постоянно занимался языком и как ученый многое сделал для науки о языке — лингвистики. Объектом всесторонних научных интересов Рыльского была история украинского литературного языка — начиная от древних времен и до середины ХХ века. Исследовал творчество Котляревского, Франко, Панаса Мирного, Старицкого, Леси Украинки, Стефаника, изучил и пропагандировал Шевченко.

В его жизни было немало драматического, его никак не назовешь баловнем судьбы. В марте 1931 года Максим Рыльский был арестован и просидел в Лукьяновской тюрьме шесть месяцев по обвинению в том, что якобы являлся военным руководителем какой-то тайной украинской националистической организации. «Меня, сугубо штатского человека, пытались представить каким-то милитаристским монстром».

В 1943 году ему была присуждена Сталинская премия, но уже через два года его имя снова стало мишенью для критики. Он не боялся критики. На его примере можно сказать: кто в себе уверен, тот выдержит любые нападки, любые наскоки. Он доказал, что боится критики лишь тот, кто видит в ней посягательство на полагающиеся ему «по чину» почести, награды, овации. Иначе говоря, лишь тот, кто в глубине души опасается, что без соответствующих указаний и предписаний встречать и провожать овациями его, пожалуй, не станут...

Но критика критике рознь. После войны Украиной руководил Каганович, и для литературы наступили далеко не лучшие времена. Случалось, в ЦК «на ковер» вызывалось все правление Союза писателей — «для проработки». Коллеги хорошо помнили, как первый секретарь ЦК набрасывался на Рыльского: «Что это вы пишете такое? — «Я син Країни Рад». Это каких «рад» вы родственник? Не Центральной ли Рады, с которой боролись большевики?» Но Рыльский упреки и нападки в свой адрес переносил далеко не молча (а именно так «виновные» вели себя в высоких кабинетах), а всегда возражал, во всяком случае, находил слова, опровергающие ложный постулат.

Вожди злопамятны. Тяжелым оказалось известное совещание в ЦК, где Каганович смешал с грязью прозаика Юрия Яновского и поэта Максима Рыльского, называя последнего «петлюровским адвокатом и человеком, который уже не одно десятилетие имеет связь с петлюровским отродьем». Нужно было иметь немалое мужество, чтобы в той ситуации сделать то, что сделал Рыльский. Он поднялся с места, перебил оратора (зал замер) и категорически заявил, что никогда не имел ничего общего с петлюровщиной. Каганович вынужден был проглотить эту пилюлю.

Рыльский много раз слышал с высоких трибун также упреки в «связях и даже дружбе с украинскими буржуазными националистами». Неоднократно его произведения, ранее апробированные и получившие всесоюзное признание и даже награды, исключались из школьных программ и изымались из библиотек. Как он вел себя в этих ситуациях? Те, кто хорошо знал Рыльского, рассказывают, что продолжал неистово работать и был уверен, что чаша жизни еще качнется в его сторону. Всегда верил в светлую судьбу своей поэзии.

Был занят не заботой о добром имени, а добрыми делами. Быть пассивным не умел. Действовал. Являясь депутатом Верховного Совета СССР целых пять созывов, всегда поддерживал связи с избирателями Житомирщины, помогал им чем мог, а для этого сам или через своих секретарей постоянно «находился в кляузной переписке с киевским или житомирским начальством, которое принуждал хотя бы что-то, хотя бы малость сделать для простого труженика». И каждый, кто попадал в круг его внимания, мог рассчитывать на помощь и поддержку. Ни одно письмо, ему адресованное, не осталось без ответа. А их приходило великое множество — с просьбой подсказать, поддержать, помочь. Вероятно, он ощущал жизненную необходимость выручать, вытягивать, защищать. Депутатская работа была для него не долгом, но призванием.

Был большим правдолюбом. И там, где нужно было встать на защиту или на поддержку честного человека, где нужно было отстоять правду в ее больших или малых проявлениях — там Максим Фадеевич был на высоте. Например, когда Владимир Сосюра оказался в немилости у власти, то первый, к кому он пришел за советом и помощью, был Рыльский. А ведь в те времена надо было обладать отчаянной смелостью, чтобы защищать опального поэта, открыто выражать ему дружеские чувства.

Широта его натуры была истинной и не показной. Он в высшей степени обладал даром радоваться таланту других. Известно, к примеру, как горячо радовался первым успехам тогда еще молодых Мыхайла Стельмаха, Мыколы Винграновского и Ивана Драча.

На его дружеское понимание, желание помочь всегда можно было рассчитывать. Другом был надежным и верным. Остап Вишня, Андрей Малышко, Иван Козловский, Георгий и Платон Майборода, Александр Белецкий, Александр Дейч... Каждый потом, в своих воспоминаниях, напишет, что «лучшего друга, чем Максим, на белом свете не бывает», «одна родная душа после мамы была у меня — Максим Рыльский», «Благородство Максима безгранично».

Обладал редкостной щепетильностью во всем, что касается денег, точнее — в душевной щедрости, желании и умении (а это ведь деликатнейшее из искусств) приходить на помощь другим. Он это делал неизменно, и так, чтобы в самой помощи не оказалось ничего обидного или задевающего другого человека. Многие, кто попадал в беду и искал — и даже не искал! — его помощи, всегда помнили, какие усилия он прилагал (порой страдая от этого сам), чтобы создать атмосферу легкую, почти шутливую, словно он сам просил денег, а не давал их другому.

Известен случай, когда тот самый писатель, а вернее, один из руководителей писательского союза, который в прессе и на трибунах называл Рыльского «помещицким сынком, защищавшим свой эксплуататорский строй», сам попал в немилость. Его исключили из партии, а затем и из Союза писателей. Нигде не брали на работу. И тогда добрые люди посоветовали — иди к Рыльскому, только он не побоится помочь. И действительно, Максим Фадеевич спокойно выслушал просьбу и, узнав в каком издательстве есть вакантное место редактора, написал на депутатском бланке: «Прошу принять такого-то на работу главным редактором. Ручаюсь за этого человека как за самого себя».

Так уже было им заведено, что если говорил — сделаю к двадцатому, никогда не подводил, делал обещанное именно к этому сроку. В таких случаях ни собственные неотложные дела, ни даже болезнь им во внимание не принимались, уважительной причиной не считались. Для этого правила он не признавал никаких исключений. Даже палата в больнице, где он лежал, тотчас же превращалась в рабочий кабинет: толстые папки с рукописями — своими и чужими, книги, письма… Многие вспоминают его слова: «Если ты хочешь сделать что-то плохое, семь раз подумай — и не сделай, а добро делай не думая!»

С Максимом Рыльским ушла в прошлое целая эпоха. Время, когда поэт был больше, чем поэт, — ему вручались судьбы народа, он врачевал душевные раны, писал дневник нации. Вот и хочется задать каверзный вопрос: а какова роль современной поэзии в современной жизни? В жизни, где так много победителей и так редка победа добра над злом, а справедливости — над вопиющим беззаконием. В жизни, где все так устали от наставников и учителей, от широковещательных резолюций и заявлений, призывающих к гармонии и порядку, к согласию и взаимопониманию. Ответ прискорбный: современная поэзия на нынешнюю жизнь никак не влияет. Может, надо черпать силы в поэзии прошлых лет? В поэзии Максима Рыльского? Там можно найти ответы на многие острые вопросы сегодняшнего дня. Ясно, что в те далекие годы, когда творил Рыльский, было много поэтов и писателей, которые сегодня заслуженно забыты. Но Максим Фадеевич — другое дело. С течением времени все больше осознаются масштабы его личности. И уроки его жизни, его творчества. Уроки добра, любви, морального идеализма, служения красоте и справедливости.

И сегодня, через много десятилетий, бодро и звонко звучит его искреннее слово:

Я молодий і чистий, —

Як вічність, молодий...