Режиссер Леонид Горовец: «Когда есть саднящая рана, к этой боли привыкаешь…»

Один из лучших художественных фильмов о трагедии Бабьего Яра был снят двадцать лет назад в Киеве. Это драма режиссера Леонида Горовца «Дамский портной», где сыграл свою последнюю знаковую роль Иннокентий Смоктуновский. Казалось, после такой картины судьба режиссера пойдет по восходящей. Однако период конца 80-х — начала 90-х больно ударил по кинопроизводству (и не только в Украине). В 1990-м талантливый режиссер уехал в Израиль. Там снимает документальное кино, преподает в Тель-Авивском университете. А недавно Горовец вернулся в Украину и снимает здесь телевизионные фильмы.

— Леонид Борисович, так чем вы сегодня занимаетесь в Киеве — бизнесом или все-таки кино?

— В Киеве я уже два с половиной года. Снял здесь два ТВ-мувика: «Коснуться неба» с Андреем Соколовым, Николаем Добрыниным и «Король, дама, валет». Эти ленты уже даже прошли по ТВ. С первой картиной, правда, случилась почти детективная история — ее украли! Она не дошла до телеэкрана. А потом стала значиться на черном рынке в списке блокбастеров. Затем лента вынырнула в Интернете. Ее скачали более полутора миллионов раз.

— Да уж, это роскошный «прокат»!

— Позже меня пригласили снимать музыкальную комедию по мотивам Легара «Веселая вдова». Мне пришлось выступить еще и сценаристом в соавторстве с Гариком Коном. У нас эта лента называется «Муж моей вдовы». Снимались талантливые люди — Марчин Мрочек (победитель украинского проекта «Танцы со звездами 2»), а также Дмитрий Нагиев и певица Камалия.

— Интересно, как вам работалось с польским танцором Мрочеком, у которого, кажется, есть брат-близнец?

— Марчин оказался приятным в общении. Он как солнышко. Да, у него есть брат-близнец, как и у Чадова. Владимир Быстряков написал для фильма музыку, а поэт Аркадий Гарцман — стихи для песен. Съемки проходили в Литве.

Картина снималась на частные деньги. Сейчас ведь ситуация с прокатом чудовищная. Можно сказать, произошел обвал прокатного рынка. И отечественные картины по сравнению с американскими «миллионниками» не выдерживают конкуренции.

— А вот в Израиле, где у вас тоже есть работа, там режиссеру просто найти возможность реализовать свои проекты?

— Там снять игровое кино очень сложно. Практически нет рынка. Я там снимал для ТВ по два-три фильма в год. Получал удовольствие, поскольку темы были необычные.

— И какие же необычные темы вы поднимали в Израиле в своих документальных проектах?

— Да разные… Например, тема тамплиеров — «Тайны Тель-Авива». Только это не о тех древних тамплиерах… Оказывается, в 1860 году из Германии в Израиль приехали немцы, их было около 500 человек. И они решили утвердить свою «религию», устроить «темпль» — храм внутри человека. Они были интересные ребята. Привезли на святую землю свою науку, культуру, сельское хозяйство. Но они не прижились. Их всех убили… Это очень острая тема. Я даже вошел в конфликт с руководством телеканала, когда стали вмешиваться в структуру картины, потребовав впоследствии убрать свою фамилию из титров. Цензура требовала от меня говорить только то, что принято говорить там. А я говорил правду. И мы не сошлись. Но 95% материала в этой картине — то, что снял именно я.

Снял также два документальных фильма на тему бритмиле (обрезания) и гиюра (принятие иудаизма). Попытался поднять тему «духовного обрезания». Привел с десять примеров того, как из-за этого ломались человеческие судьбы…

— Видимо, эти картины наделали много шума в Израиле?

— Резонанс был. Поймите, я совершенно не против религии. Просто мои картины о том, как некоторые чиновники ломают людей.

— Двадцать лет назад вы начали съемки фильма о трагедии Бабьего Яра… Достойно ли, на ваш взгляд, отражена эта трагическая тема в украинском кино? Смотрели ли вы, например, картину Николая Засеева-Руденко с Элиной Быстрицкой?

— Да, я смотрел фильм Засеева-Руденко. И считаю, что художественный уровень этого фильма — безобразие. Понимаю, ему дали деньги… Но это не та тема, которую, якобы можно только «профинансировать». Этот режиссер обвинил меня в «сионизме», а после этого снял свой «Бабий Яр». Впрочем, Николай Засеев-Руденко — удобный человек для сегодняшнего продюсерского кино, где надо быстро и в срок заработать деньги. И все! А я, очевидно, так и остался романтиком.

В Украине ведь происходят страшные вещи. Нет преемственности поколений. Есть старики и есть молодежь. Молодежь выгодна продюсерам. Они работают по принципу «чего изволите?» Но режиссер все-таки серьезная профессия. Я однажды подумал о том, что первую «лажу» начали снимать молодые режиссеры еще лет пятнадцать назад. Все их ругали, а они говорили: «А мы прикалывались…» Сейчас появилось поколение, которое «прикалывается» уже над классиками приколов.

Я не ханжа. Обожаю общение с талантливой молодежью. Ведь чтобы просто перенести видео на пленку, много ума не надо. Снял крупный, средний план, поставил свет. Сейчас, говорят, Ваня Охлобыстин затеял новый проект — называется «народное кино». Например, какая-нибудь организация дает деньги и говорит: мы, мол, хотим снять фильм «Мертвые души». Им дают камеру, оператора, они распределяют между собой роли. И затем пользуются уже отснятой лентой. А Ваня Охлобыстин энд компани имеют с этого деньги.

— В вашем «Дамском портном» — одна из последних крупных работ Иннокентия Смоктуновского. У вас с этим артистом были дальнейшие совместные планы? Согласны с тем, что его называют «великим»?

— Сотрудничества с Иннокентием Михайловичем, увы, больше не было. Я закончил эту картину и уехал. Потом мы встречались с ним, но уже в Америке. Да, Смоктуновский, наверное, самый великий актер из всех, кого дал миру ХХ век. Когда я снимал «Дамского портного», в СССР считался молодым режиссером, мне было 39 лет. И Смоктуновский тогда меня многому научил. Мы тщательно подбирали Иннокентию Михайловичу костюм — у нас, на студии Довженко. Я над этим много думал. Ночью мне пришла в голову мысль, что вот есть хасиды, а есть Чарли Чаплин, который тоже ходил в шляпе и сюртуке… Чарли Чаплин тоже был в образе «хасида». И мы подобрали костюм Иннокентию Михайловичу так, чтобы брюки у него были немножко короче. И до чего же я был удивлен, когда узнал, что он в этом костюме «жил» целую неделю. Поначалу летел в нем в самолете в Москву, потом по Белокаменной ходил в этом же образе. Получается, что он «обживал» костюм? Сегодня таких актеров, как он, не осталось.

— Но с гениями, наверное, и проблем немало на съемочной площадке?

— В процессе съемок у меня с ним возникали даже конфликты. Снимаем, например, сцену, где много актеров. И я чувствую, что актеры смотрят не на меня. Оказывается, Иннокентий Михайлович за моей спиной показывает им, что надо делать. Я тогда остановил съемку, отозвал Смоктуновского в сторону и сказал, чтобы он больше подобного не делал.

Позже, когда мы получили первый пленочный материал, то ему показалось, что пленка бракованная, и он устроил настоящий скандал. Но в этом и была задумка, чтобы изображение было немножко размыто. Но где-то через неделю он уже безоговорочно верил мне и все пошло нормально.

Смоктуновский иногда с ревностью относился к успехам других актеров. На озвучке, например, сказал: «Зря вы назвали картину «Дамский портной», надо было дать ей название «Соня — дочь дамского портного». Это после того, как он увидел прекрасную работу Татьяны Васильевой.

Она тоже необычно раскрылась в этой картине. Васильева — непростая артистка, можно сказать, даже «кровопийца». Но после премьеры в Одессе она передо мной извинилась…

— А какие проекты вы делали уже после успеха «Дамского портного»?

— Был фильм «Кофе с лимоном», где играли Абдулов, Васильева, Никулин. Потом в Израиле снимал документальное кино. Не удавалось поначалу вернуться к игровому кинематографу. И вот лет пять назад я снял свой первый — уже в эмиграции — игровой 50-минутный фильм «Ингеле» (в переводе с идиш — «Мой мальчик»). Следом за ним, для тамошнего государственного телеканала снял «Настоящее чудо» с русскими актерами, на русском языке.

Я, между прочим, начинал как комедиограф. Но в те годы шутить было рисковано. Меня даже обвиняли в антисоветчине. Пятнадцать лет вообще к комедии не прикасался. А потом снял трагедию — «Дамский портной».

Получается, в жизни ко многому возвращаюсь. И это недавнее возвращение в Киев… Недавно мне присвоили звание заслуженного деятеля искусств Украины. Сейчас получается, что живу на две страны. В Израиле у меня жена, она работает на ТВ. Раз в полгода встречаемся…

— Что сегодня режиссеру найти труднее — деньги на фильм или хороший сценарий?

— Деньги найти действительно трудно… Свою первую телекартину я снял за 12 дней с хронометражем в полтора часа. И в конце уже падал с ног. Но продюсеры были счастливы, потому что я сэкономил их деньги. Мне один из продюсеров говорил: «Не снимай в три раза лучше, чем нам надо, снимай проще!»

— Не хотите ли в таком случае снять что-нибудь на злобу дня, отразив в кино наши политические реалии?

— Ни в коем случае! Это было бы безумным занятием. Вы разве можете разобраться в этих реалиях? Я — нет! Не знаю даже, как ответить на вопрос, кого бы хотелось видеть президентом. Только и остается, что смотреть на весь этот паноптикум… Но меня пугает такой человек, как Тягныбок. Он в последнее время несколько сменил имидж, стал работать «под лапочку», отказался от агрессивных лозунгов. Вот если такой придет к власти, то… Для меня националист — это человек, который любит свою страну. Но если человек призывает к унижению (а то и к уничтожению) людей других национальностей, то он не националист. Это уже по другому называется.

— Вы сегодня живете на две страны — Израиль и Украину. Есть ли что-то общее у этих государств?

— Вы себе даже не представляете, как много общего. Потому что обе страны – это национальные идеи. Это, может быть, помогает на первом этапе, а потом — все сложнее. Потому что под видом «национальной идеи» начинают прорастать разные ужасы. Все кандидаты в лидеры говорят о любви к нации. Но каждый при этом строит только свою карьеру.

— Сейчас порой говорят, что «культурный иммунитет» нации весьма ослаблен.

— Я пришел однажды к парадоксальной мысли: если где и сохранилась русская и украинская культура, то чаще в эмиграции — Америке, Германии, Израиле, Канаде. Потому что для тех людей культура — это возможность выжить. В Украине же очень часто под видом культуры идет настоящее наступление хамства, которое постепенно сжирает все.

А ведь украинская культура — часть европейской. Те же Леся Украинка, Коцюбинский, Франко… Они больше европейские писатели, нежели узконациональные. В Украине живут такие же люди, как везде… Нужно снимать интернациональное кино, искать необычные истории. С одной стороны, режиссер должен уметь рассказывать, с другой — важно, что он рассказывает, а еще важнее — понять, есть ли у этого человека ощущение времени.

— Часто ли вам в Израиле приходится ощущать реальную угрозу жизни? Судя по новостям, арабо-израильский конфликт не прекращается?

— Сейчас мне часто звонят друзья из Израиля и говорят: «Вы, наверное, в Украине умираете от гриппа?!» Но ведь так нельзя сказать… Точно так же — в Израиле. Когда там живешь, не ощущаешь опасности взрывов. Я преподавал в университете на границе с сектором Газа. И как-то ракета упала возле входа в университет за пять минут до моего приезда… По телевизору о взрывах сообщают постоянно. Ведь когда есть саднящая рана, к этой боли привыкаешь через неделю.