Революционер, никогда не просивший о помиловании

Его имя было вычеркнуто из истории, литературные работы уничтожены. Эту несправедливость по отношению к украинскому революционеру, талантливому редактору, переводчику и публицисту Петру Юрьевичу Дятливу подчеркнул автор опубликованной в конце 60-х биографии, озаглавив её «Таинственный эмигрант».

Польза знакомства

Возвращением к отечественному читателю Пётр Дятлив (именно такой вариант фамилии сохранился в документах) был обязан перепиской с Владимиром Лениным. Чешский историк Врацлав Врабец, тщательно исследовавший пражский период жизни вождя большевиков, прорабатывал список знакомых Ленину пражан и выделил из него Дятлива. Исследователь допустил, что в 1912 году, принимая участие в Пражской партконференции, Владимир Ильич останавливался в квартире на втором этаже дома по Ржезничке, 14, где проживал Дятлив.

Эта версия, изложенная на страницах газеты «Руде Право», для советской прессы стала находкой. В «ленинские» январские дни 1967 года «Правда» опубликовала редакционную статью под громким заголовком «Дом, в котором жил Ленин», а вышедшая вслед за ней «Литературная газета» уже безапелляционно утверждала, что «Ленин в квартире Дятлива чувствовал себя как дома». Эта версия не нашла подтверждения у советских историков: прояснившая бы многое переписка бесследно исчезла, а в сохранившихся документах Петра Юрьевича о встречах с лидером большевиков не упоминалось вовсе (в Соловецком лагере Дятлив уточнил: «В работе своей имел связь с Лениным через тов. Крупскую»). Согласно мемуарам участников партийного форума, Ленин после заседаний направлялся прямо в гостиницу.

Но сам факт упоминания имени Дятлива в положительном контексте позволил учёным опубликовать собранный материал. Эти статьи имели одну особенность: тексты резко обрывались на харьковском периоде его творчества. Авторам настойчиво рекомендовали не писать больше об «украинском националисте», пусть даже реабилитированном.

Настороженное отношение к Дятливу объясняется его судьбой, богатой эпизодами «закрытых тем». В официальные справочники была помещена лестная на первый взгляд, но скудная и однобокая характеристика П. Дятлива как «одного из первых переводчиков работ Ленина на украинский язык». Редкие экземпляры переводов, уцелевшие в архивных фондах на территории западных областей Украины, не пострадавших в начале тридцатых годов от «чисток», были включены в каталоги раритетных изданий Ленина.

Революционные университеты

Кто лучше самого Петра Юрьеви­ча мог рассказать о судьбе? Он родился 13 февраля 1883 года в уездном городе Стародуб Черниговской губернии в семье потомственных ремесленников. С шести лет довелось узнать много лишений: после смерти Дятлива-старшего хозяйство перешло к сводному брату Андрею, жена которого выставила Петю и его мать за порог дома. Сын не доставлял матери, единственному близкому ему человеку, больших хлопот: помогал в хозяйстве и был одним из лучших учеников начальной школы. На способного паренька обратили внимание и рекомендовали в Нежинскую гимназию. Круг новых знакомых, образовательные кружки, редактирование гимназического рукописного журнала, за которое взялся Дятлив, увлекли его. За отличную успеваемость Петра поощрили стипендией, бесплатными учебниками и формой. Помня, как тяжело приходится неграмотной селянке без своего угла в Стародубе, Петр в одиннадцать лет занялся репетиторством и пересылал матери отложенные «стипендиальные деньги». Это дало ей возможность приобрести собственное жильё, о чём спустя годы с теплотой вспоминал Пётр Юрьевич. Именно материнский дом ассоциировался у него с родиной, Украиной.

С 1901 года золотой медалист Пётр Дятлив учился в Московском университете, по окончании которого собирался получить вторую специальность — горного инженера. Но попав в волну революционного движения, первокурсник на время забыл об учёбе. В феврале 1902 года его революционную «десятку» в полном составе арестовали и препроводили в Бутырскую тюрьму. Ректорат уведомил вольнодумцев об исключении из университета с лишением права продолжения учёбы в вузах. Но и за тюремными стенами молодые бунтари не теряли присутствия духа: объявили себя студентами свободного университета с выборным ректором, выпускали стенгазету, проводили дискуссии и демонстрации. Вскоре начальство угрюмых Бутырок избавилось от неугомонных подопечных, разослав их по разным тюрьмам. Через полгода после ареста Дятлив был освобождён из глуховской тюрьмы и вернулся в Нежин.

Молодой человек с «волчьим билетом» вовсе не походил на раскаявшегося и менять род деятельности не собирался. Петр Дятлив поступил в Петербургский политехникум, где и продолжил революционную работу сразу в двух направлениях: в социал-демократическом кружке и украинском обществе «Громада». Дирекция приняла решение об исключении смутьянов (вместе с Дятливым выгнали и будущего военачальника Михаила Фрунзе), в обоснованности которого никто не сомневался: на фоне учащихся они были слишком заметными фигурами.

Главным приобретением петербургского периода Дятлив считал новых друзей — Дмытра Дорошенко, Мыколу Сахарова, Васыля и Юрия Мазуренко, с которыми его связывала работа в РУПе (Революционной украинской партии). Круг знакомых значительно расширился в Полтаве, где Дятлив, отбирая рукописи для «Социал-демократа», общал­ся с Владимиром Ви­н­ниченко, Си­моном Петлюрой, Мы­хайлом Ко­цюбинским.

Дятлив не пре­рывал связи и с российскими революционерами. Будучи избран в члены ЦК Украинской социал-демократической партии, отстаивал позицию немед­ленного объединения с РСДРП(б). Его фамилия часто фигурировала на страницах тайных полицейских донесений. После очередного ареста царское правительство выслало Дятлива на три года в Архангельскую губернию, смягчив приговор заменой на выезд за границу.

Заграница Дятливу пошла только на пользу. В Цюрихе он сблизился с представителями «русской революционной колонии», в Австрии закончил философско-государственно-научный факультет Венского университета, в Праге получил диплом инженера и женился на чешке, у них родилось трое детей. Для содержания большого семейства нужны были средства, и Петр хватался за любую черновую работу. Но известность ему принесли литература, переводы Готфрида Келлера, Божены Немцовой, Алоиса Ирасека. Занимался он и подготовкой к публикации партийных документов, вёл переписку с Лениным, в «Правде» опубликовал перевод «Предрассветных огней» Леси Украинки и некролог украинской поэтессе.

Интернированный по собственному желанию

В начале Первой мировой войны полиция европейских стран провела под лозунгом борьбы со шпионажем волну арестов неблагонадёжных эмигрантов. Дятлива поместили в лагерь российских военнопленных в Дрозендорфе, где украинская община выбрала его старостой. Но взаимоотношения с лагерной администрацией у строптивого украинца не сложились, его неоднократно отправляли в карцер, а на рукав одежды прикрепили ленту, выделявшую как особо опасного. Освободить «дрозендорфского узника» помогли бывшие соратники по РУПу Андрий Жук, Владимир Дорошенко и Мыкола Троцкий, использовав полномочия организованного в начале войны «Союза визволення України». Они предложили Петру заняться просветительской работой среди военнопленных. Не разделявший политической платформы «СВУ» большевик Дятлив категорически отказался от любых форм сотрудничества, заявив, что «ему будет лучше сидеть в лагере интернированных». Земляки нашли компромисс: Дятлив остался на свободе под формальным поручительством «Союза», сохранив право свободного выбора политической деятельности. За что был не раз арестован полицией, требовавшей немедленно покинуть территорию Австрии, но эмигрант ответил: «Мне некуда больше ехать».

Вольный редактор

И всё-таки Дятлив реализовал идею популяризации украинских классиков, подсказанную «СВУ»: для русскоязычных военнопленных он подготовил серию книг «Библиотека пленника. Образцы украинской литературы» с переводами Бориса Гринченко, Михаила Драгоманова, Ольги Кобылянской, распространял портреты Тараса Шевченко и Леси Украинки. Удалось опубликовать далеко не всё, но качеством остались довольны и читатели, и маститые авторы. «Предлагая русский перевод своего произведения, — писал в предисловии «Мойсея» Иван Франко, — я должен выразить полную признательность господину переводчику за его старание подойти как можно ближе к оригиналу. Это стоило, конечно, довольно много труда. Надеюсь всё же, что он не пожалеет о затраченной им на перевод энергии».

После перерыва, связанного с отсутствием средств, Дятлив опубликовал украинские переводы работ Владимира Ленина, Евгения Преображенского, Ни­колая Бухарина. На фронтисписах новой серии издатель проставил «Коммунистическая библиотека. Издание коммунистической партии Восточной Галиции». «Я не договаривался об этом с партией. Но и партия не возражала», — вспоминал Петр Юрьевич. Тираж раскупался украинцами в Европе и Америке, а на вырученные деньги Дятлив основал ещё одно партийное издание — «Наша Правда».

На родине

Вскоре Петр Дятлив стал полноправным сотрудником советского диппредставительства в Берлине. В пользу назначения были знание европейских языков, личные связи, наработанные в годы эмиграции. Но реализовать потенциал не удалось: когда украинский Красный Крест направил его в Лондон, Великобритания отказала во въезде. Интернационалиста Петра Дятлива больше всего задело молчание английского министра-социалиста, к которому он обращался за помощью.

С июля 1924 года Дятлив работал в хорошо знакомой ему Праге. Как-то в беседе с полпредом Антоновым-Ов­сеенко Дятлив поделился воспоминаниями об Украине. Тот правильно понял Петра Юрьевича, и в январе 1925 года на Дятлива пришёл вызов. Его жена до конца своих дней оставалась в столице Чехии. Дятлив мгновенно собрался в дорогу, но уже польские чиновники не дали ему визу. Окружной дорогой через Берлин, Ригу и Москву он добрался до Харькова.

В столице советской Украины Петр Дятлив занимался преподавательской деятельностью и редакторской работой. В республиканских издательствах вышли его переводы украинской художественной прозы, специальной литературы: «Курс политэкономии» Кона, «Социология искусства» Фриче. Семь переизданий выдержал переведенный им учебник «Элементарная геометрия» Андрея Киселёва.

Свободного времени оставалось очень мало. Его Петр Юрьевич проводил в кругу режиссёра Леся Курбаса, директора библиотеки ВУАН Степана Пастернака, наркома просвещения Мыколы Скрыпника. Как это часто бывает в беседах, общие темы переплетались с профессиональными. Скрыпник предложил Дятливу работу в составе специальной комиссии, которая по решению ЦК КП(б)У готовила издание первого Собрания сочинений В.Ленина на украинском языке. Редактор дал согласие.

Увлечённые переводом специалисты не заметили, как над их головами сгустились тучи. В 1932 году весь состав комиссии был отстранён от работы, а публикация работ Ленина остановлена. Обвинения партийных чиновников базировались на якобы имевшихся националистических передёргиваниях. Издание было признано вредным, все ранее вышедшие тома мгновенно исчезли с книжных полок, а редакторский состав был репрессирован.

«Дело Дятлива»

Ещё в 1929 году проработка по партийной линии персонального дела закончилась строгим выговором «за идеологическую невыдержанность в борьбе с троцкизмом и шатания в борьбе с шумскизмом, за пасование перед трудностями на хлебозаготовке и за неправильное политическое освещение своего революционного прошлого». Это решение было отменено, но в январе 1933-го всё повторилось. Дятлива уволили из института, семья осталась без средств к существованию. После долгих поисков удалось предварительно договориться о должности корректора на книжной фабрике имени Петровского. Но выйти на работу не успел: в ночь с 22 на 23 марта он был арестован работниками секретно-политического отдела ГПУ УССР за принадлежность к контрреволюционной организации «УВО». На следствии Петр Дятлив опроверг все необоснованные обвинения и виновным себя не признал. О том, как нелегко было это сделать, Дятлив вспоминал в Соловецком лагере особого назначения, где по решению «тройки» он отбывал пятилетний срок заключения: «Меня тоже стращали расстрелом, но я от этого смеялся. Что это я за большевик, который может так рассуждать. Я потому и не пишу о помиловании, чтобы просить о помиловании, нужно прежде сделать преступление».

Опубликованные материалы наблюдательного дела, тщательно записанные лагерным информатором, не дают полной картины рассуждений Петра Дятлива о процессах, происходивших в советском обществе. Не исключено, что у профессионального литератора, умудрённого опытом царских тюрем, срабатывал «внутренний редактор».

Определённые надежды на скорое освобождение он связывал с арестом бывшего наркома внутренних дел СССР Генриха Ягоды. Но и назначенный на его место Николай Ежов не собирался выпускать на свободу «украинских националистов», срок отбытия наказания которых истекал. Москва дала указание лагерному начальству завести «на социально опасный контингент» новые следственные дела, а по завершению дознания — заключённых расстрелять.

Следствие по делу Дятлива проводилось даже без формальных в таких случаях допросов и предъявления обвинения. Скорее всего Петр Дятлив до последнего момента не знал, что 9 октября 1937 года особой «тройкой» УНКВД по Ленинградской области было принято решение о расстреле 265 заключённых Свирского, бывшего Соловецкого, лагеря. В расстрельном списке было и его имя. В урочище Сандормох, что в 16 километрах от Медвежьегорска, П.Дятлив был расстрелян и тайно захоронен 3 ноября 1937 года.

Семейная трагедия

В Харькове по решению «тройки» 22 декабря 1937 года был приведён в исполнение смертный приговор над Ольгой Ивановной Ясеницкой. Её следственное дело, как и приезд в Харьков, было связано с Петром Юрьевичем.

Жительница Вены, украинка по происхождению О.Ясеницкая (по другим сохранившимся документам Ясинецкая, Ясницкая) с группой украинцев-политэмигрантов в 1925 году пересекла границу СССР. Приехала в Харьков с маленьким сыном Мироном, работала библиотекарем клуба политэмигрантов, затем устроилась портнихой на фабрику имени Тинякова. Её появление в столице советской Украины никого не удивило — в двадцатые годы миграция украинцев была делом привычным. Формальной причиной отъезда Ясеницкой из Австрии были преследования за партийную принадлежность. Как члена коммунистической партии Австрии с 1920 года, в Харькове её приняли в ВКП(б), но в 1934 году перевели в кандидаты и вскоре совсем исключили из партии. Поводом для такого решения стала «связь с проживающей в Австрии сестрой Юлией, а также с мужем, осуждённым членом контрреволюционной организации «УВО» Петром Дятливым». Того, что Дятлив — отец ребёнка, Ясеницкая ни от кого не скрывала, называла Петра мужем и продолжала писать ему на Соловки (прервать переписку с сестрой Ольга была вынуждена в 1931 году).

Они познакомились в 1916 году. Землячка (Ольга была родом из Черновцов) помогала Петру, исполняя обязанности курьера (позднее в текст написанной в НКВД биографии следователь без стеснения добавил «связной»). Молодые люди быстро подружились, в свободные дни совершили поездку в Альпы. Эта прогулка по альпийским лугам — единственное приятное воспоминание, оставшееся у Ольги. Вскоре Пётр покинул Австрию, и до Харькова они виделись всего раз, в Берлине, куда Ясеницкая привозила на несколько дней маленького сына. Дятлив помогал ей небольшими денежными переводами. По приезде в Украину у него появилась другая семья.

Всё же изредка они встречались. Последнее свидание относится к февралю 1933 года. Пётр Юрьевич пообещал сделать подарок сыну. Месяц спустя, когда Мирон решился напомнить об этом отцу, он узнал, что Дятлив арестован. К потерявшей было надежду на лучшее Ольге Ивановне приходил несколько раз человек, представившийся как Мороз, должник мужа, и оставлял, уходя, «одолженные когда-то» 50 рублей.

В Харькове по делу «УВО» арестовали эмигрантов, приехавших с Ясеницкой, Михаил Левицкий, знакомый по просветительской организации «Єдність», застрелился. К приезжавшим присматривались, называли «галичанами», относили к особой, прополаскиваемой на собраниях категории. Вскоре Ольге сообщили, что социально опасными были признаны репрессированные в 1935 году её двоюродные братья Боберские, Алексей и Иосиф.

Ольгу Ясеницкую вызывали в НКВД, требовали признания в антисоветской деятельности, а 17 октября 1937 года она была арестована. В заключительном постановлении дела указано, что организация «Єдність», драмкружок которой посещала Ясеницкая, был филиалом «УВО», а клуб политэмигрантов в Харькове — штаб-квартирой.

В 1940 году сын Ясеницкой подал в прокуратуру Харьковского военного округа заявление о пересмотре дела матери. Мирону Петровичу ничего не было известно о судьбе родителей, всё, что удалось узнать, — арест матери был связан с делом отца. Стандартным было определение прокурорского надзора: «жалобы родных не заслуживают внимания, так как в них не приводятся данные, опровергающие предъявленное обвинение». Господи, да кого знакомили с содержанием обвинения?

Пётр Дятлив был реабилитирован лишь в 1959 году, а Ольга Ясеницкая — спустя тридцать лет.