РЕАКТОР В ЦЕНТРЕ ГОРОДА: АВАРИЯ ОТМЕНЯЕТСЯ

В институте мне говорили: «Наш исследовательский десятимегаваттный реактор по сравнению с 3200-мегаваттным чернобыльским - сущий карлик. В Москве десять таких реакторов - и ничего, живут. Чего же бояться киевлянам?» Но это сооружение совсем не выглядело игрушечным. Как сейчас помню свой первый визит сюда в начале 90-х годов. Мне предложили надеть белый халат и повели к тяжелой стальной двери со знаком радиационной опасности - «крыльчаткой» в желтом треугольнике. Мой спутник набрал код - и дверь беззвучно открылась. Мы миновали тамбур и через еще одну столь же массивную дверь вышли на своеобразную террасу, опоясывающую просторный зал на высоте третьего этажа. Под нами был реактор Института ядерных исследований АН Украины. На стене замигал красный плафон и раздался громкий сигнал, наподобие корабельного ревуна, предупреждающего встречные суда об опасности во время тумана.

- Начинается запуск на мощность, - объяснил Михаил Лысенко - нынешний главный инженер реактора ВВР-М, а тогда заместитель главного инженера. - Нужно уходить: через пять минут находиться в зале уже будет нельзя…

Нет, право же, киевский реактор не казался эдакой забавой для ученых мужей. И хотя сотрудники института уверяли, что их малыш не имеет избыточного давления и запасенная в его ТВЭЛах энергия невелика, было ясно: это штука серьезная! Увы, так не думали те, кто принимал решение разместить ВВР-М в двухмиллионном городе. Когда в конце 50-х годов строили реактор, казалось, что он находится на окраине. Но если сегодня взглянуть на Киев с небольшой площадки, размещенной на самом верху его 66-метровой трубы, окажется, что отсюда рукой подать и до Крещатика, и до Печерской лавры, и до старинных подольских улочек. Да что там говорить, случись непредвиденное - и даже отдаленные жилые массивы - Виноградарь, Оболонь, Троещина окажутся до ужаса близкими.

А был ли в Киеве «чернобыль»?

Но что, собственно, может произойти? Киевский исследовательский реактор абсолютно надежен, доказывали физики. И все же это не завод железобетонных конструкций и не макаронная фабрика, парировали скептики. С радиоактивными материалами шутки плохи. И ведь они были правы. Поскольку большая часть нашей жизни в советское время проходила под грифом «Секретно», сведения об авариях от населения скрывали. Вот почему жителей украинской столицы так взволновала короткая заметка, появившаяся в начале 90-х годов в городской газете. Ее автор, не вдаваясь в подробности, утверждал, что в 1968 и 1970 годах на территории нынешнего Института ядерных исследований (в то время Института физики) случились два серьезных происшествия, связанных с расщепляющимися материалами. При этом он ссылался на секретные документы, попавшие в редакцию из спецхрана.

Чтобы выяснить, насколько данная информация соответствует истине, я тогда обратился в президиум Академии наук Украины. А здесь справедливо решили, что пришло время снять завесу тотальной секретности и освободить руководителей Института ядерных исследований от обета молчания. Что же в действительности случилось на проспекте Науки за 18 и 16 лет до Чернобыля?

24 сентября 1968 года, писала газета, в результате аварии на ядерном реакторе Института физики выброшено около 40 кюри радиоактивного йода - элемента, особо опасного для организма человека. Предельно допустимая концентрация была превышена в 400 раз. А теперь приведу небольшую выдержку из записки, адресованной в президиум АН Украины: «Проверив факты, Институт ядерных исследований сообщает следующее: …выбросов радиоактивного йода в количествах, указанных в газете, не было и информация об этом в ИЯИ АН Украины отсутствует. Имели место выбросы в атмосферу в период 1968-1969 годов смеси инертных радиоактивных газов из-за низкого качества тепловыделяющих сборок. Эти газы никакого вреда внешней среде и тем более населению принести не могли, что подтверждается многолетними данными радиометрических измерений на территории института…»

Тем не менее, извинившись за настойчивость, я попросил разрешения ознакомиться с оперативным журналом пульта управления реактором за 1968 год. Такая возможность мне была предоставлена. Скажу честно, я перелистывал этот журнал со смешанным чувством. С одной стороны, данных о выбросе 40 кюри радиоактивного йода в нем не было, но с другой - он не развеял до конца всех подозрений. Некоторые записи давали повод сомневаться. Если бы после всего, что я узнал в институте, меня спросили: «Могла ли в 1968 году быть такая авария?», я бы, пожалуй, ответил: могла…

Другой серьезный случай произошел в феврале 1970 года. Это, конечно, не взрыв, и он не имеет никакого отношения к реактору. Однако само по себе происшествие было очень серьезным. Предоставим слово документам, с которыми впервые разрешили ознакомиться человеку со стороны - без всяких специальных допусков.

«Акт от 17 февраля 1970 года. Для изучения причин возникновения 4 ферваля 1970 года аварийной ситуации на критсборке в лаборатории прикладной нейтронной физики была создана комиссия, которая установила: 4.11.70 г. в 9 часов 20 минут во время выполнения работ в активной зоне физического стенда критсборки аппаратчиками Н. Тищенко и В. Голованом возникла неуправляемая цепная реакция, которая была остановлена средствами автоматической аварийной защиты… По первичным оценкам, пострадавшие получили следующие дозовые нагрузки: Тищенко - около 1200 бэр, Голован - около 300. Уточненные дозы за счет гамма-облучения составили: Тищенко - более 350 рентген, Голован - 70 рентген… Дозы гамма-облучения, полученные сотрудниками лаборатории, находившимися в момент аварии в смежных помещениях, лежат в пределах от 70 до 580 миллирентген…»

Какую же конкретно ошибку допустили аппаратчики? Им нужно было просто выпустить воду и остановить критсборку. Но они спешили и не дождались полного слива воды. Именно в этом заключался главный просчет. Когда они сняли груз, поглотитель всплыл и произошел всплеск нейтронов. Самопроизвольная цепная реакция продолжалась всего 0,8 секунды - потом сработала автоматическая защита. Но и этого оказалось достаточно, чтобы натворить много бед. В семь вечера «скорая помощь» доставила пострадавших в Бориспольский аэропорт. В 0 часов 50 минут ночи самолет поднялся в воздух. В Москве его уже ждали. Киевляне поступили в специализированную клинику № 6, куда привозили людей, подвергшихся радиоактивному облучению… В конечном итоге Н. Тищенко ампутировали ногу и руку, а позже он ослеп. В. Голован, к счастью, пострадал меньше.

Еще об одном ЧП, случившемся здесь в дочернобыльскую эпоху, я узнал всего несколько дней назад. Это произошло 30 марта 1973 года во время школьных каникул. На территории института (за пределами реактора) был размещен специальный могильник для высокоактивных отходов. Он представлял собой упрятанную в землю громадную емкость, закрывавшуюся огромной бетонной «пробкой» - полуметрового диаметра и метровой толщины. Понятно, перемещать ее можно было только с помощью тельфера. Так вот, в один не самый прекрасный день технические сотрудники какого-то из научных подразделений института опустили в хранилище несколько радиоактивных деталей и, не поставив на место «пробку», ушли. А в это время к могильнику подбежали вездесущие пацаны, проникающие на территорию института через дырки в заборе. Увидев внутри какую-то трубку, они воспользовались проволокой и вытащили ее на поверхность…

К счастью, мальчишек заметил один из работников института. Им объяснили, чем опасна эта находка, и они показали, куда спрятали деталь. Разразился громкий скандал. Уже на следующий день на заседании президиума АН Украины директор института академик М. Пасечник был снят с занимаемой должности (правда, злые языки утверждали, что академическое начальство имело на него «зуб»).

Господ террористов просят

не беспокоиться

Как видите, ядерные объекты шуток не любят. А поскольку киевскому мини-реактору уже почти сорок лет и он постарел не только морально, но и в самом что ни есть буквальном, физическом, смысле, Институт ядерных исследований вынужден предпринимать самые энергичные (и нужно заметить, довольно дорогостоящие) меры для повышения безопасности, надежности и безотказности. За последние годы усовершенствована его система управления и защиты, заменена аппаратура радиационного контроля, большая часть механического оборудования и трубопроводов, введены в действие дополнительные системы безопасности - аварийное охлаждение активной зоны при потере теплоносителя и очистка воздушных выбросов в окружающую среду. За это время здание реактора оснащено современной пожарной сигнализацией.

Когда было подписано соглашение о ядерном разоружении Украины, американцы взяли на себя обязательство помочь нашей стране с учетом расщепляющихся материалов и контролем за ними, а также в области физической защиты реакторов. В этом списке значился и Институт ядерных исследований Национальной академии наук. Сейчас, подходя к зданию, где находится реактор, вы увидите окружающий его двойной проволочный забор. Между его «стенами» - контролируемая видеокамерами и инфракрасным излучением полоса асфальта. Стоит дотронуться до забора рукой - и компьютеры, установленные на пульте физической защиты, тотчас же поднимут тревогу.

Надежность физической защиты реактора проверяли спецназовцы. К преодолению барьера они готовились полдня и, конечно, в итоге бы эту преграду прошли, но на подступах к ней бойцы были обнаружены. А ведь, проводя свою акцию, они знали, что огонь по ним никто не откроет. Настоящих нарушителей, естественно, встретили бы здесь по-другому. В здании достаточно охраны, чтобы отбить их нападение, не говоря уже о том, что через считанные минуты прибыло бы мощное подкрепление. Но даже если допустить, что злоумышленники все же прошли, добраться до расщепляющихся материалов им было бы чрезвычайно сложно: пришлось бы преодолевать несколько уровней защиты.

Всего на территории института находится свыше 25 килограммов ядерного топлива - свежего и отработанного. Можно не говорить, что эти материалы тут под строжайшим контролем. Ежеквартально их наличие и санкционированное перемещение проверяет комиссия МАГАТЭ.

- А почему, - спрашиваю главного инженера реактора Михаила Лысенко, - американцы так беспокоятся о нашей с вами безопасности? Что это, чистой воды альтруизм или тут замешаны другие причины?

- Гуманные соображения с чаши весов, конечно, не сбросишь, - считает он, - но Соединенные Штаты, помимо всего прочего, очень боятся распространения ядерного оружия, а также того, что расщепляющиеся материалы, оставшиеся в странах СНГ, могут попасть в государства с диктаторскими режимами или в руки террористов, которые, обладая ими, способны шантажировать любое правительство.

Конечно, киевский мини-реактор сейчас далеко не тот, каким он был четверть века назад. Тем не менее это ядерный объект, а значит, любое серьезное происшествие с ним может иметь для города нежелательные последствия. Но что будет, если произойдет самое худшее? Допустим, помилуй Бог, реактор взорвется?

- В проекте любого опасного объекта непременно рассматриваются так называемые проектные аварии, - ответил на мой вопрос Михаил Лысенко. - В нашем случае - это прекращение поступления воды при работе реактора на номинальной мощности. Подобное происшествие к выбросам не приведет. Для нас максимальная неприятность - полная разгерметизация первого контура. Тут существует очень небольшая вероятность расплавления активной зоны. Но такой взрыв, как в Чернобыле, и при этой ситуации исключен. Не разрушилось бы даже здание, в котором находится наш «малыш». Разве что где-то вылетит несколько стекол. Здесь мне хотелось бы подчеркнуть, - говорит главный инженер, - что вероятность подобной аварии в течение года ничтожна: один шанс на четыре миллиарда. Но даже случись невероятное, население из окружающих домов эвакуировать бы не пришлось.

- И при такой самой страшной аварии 90 процентов активности осталось бы в реакторном зале, - дополнил своего коллегу заместитель главного инженера Валерий Шевель. - В ста метрах от реактора радиоактивность составляла бы 800 миллирентген в час, в трехстах (территория института) - 10 миллирентген. А до ближайшего жилого дома от нас 400 метров. Но, повторяю, это при самом худшем раскладе.

- Город не погибнет, как в пылу полемики утверждают иногда противники исследовательского реактора. И все же я бы не рекомендовал говорить: такого никогда не может случиться, - подвел итог нашим рассуждениям о гипотетическом институтском апокалипсисе Михаил Лысенко. - Лучше сказать: подобная авария маловероятна - все под Богом ходим…

Пусть такая кровать стоит подальше

Кто не помнит крылатого выражения бывшего президента АН СССР академика Александрова о том, что реактор РБМК (чернобыльского типа) настолько надежен, что его можно хранить хоть под кроватью. Исследовательский ВВР-М по сравнению со своими гигантскими собратьями - сущий младенец. И все же пусть кровать, под которой его разместят, стоит подальше от Киева. По моему глубокому убеждению, в двухмиллионном городе не место ни мини-реактору, ни даже микро. Тем более что ему вот-вот исполнится 40 лет. Но знаете, что самое удивительное, специалисты со мной даже не спорили. Да, реактору в столице не место, согласились они. Но закрыть его можно не ранее, чем начнет работать новый, построенный за пределами города, например, где-то недалеко от 30-километровой зоны Чернобыльской АЭС. Ведь исследовательский реактор - важнейший инструмент, позволяющий проводить фундаментальные научные работы, готовить квалифицированных специалистов для АЭС (без хорошего рояля не станешь лауреатом международного конкурса!). Это, наконец, глаза и уши физиков, если иметь в виду состояние действующих атомных электростанций.

С помощью реактора проводятся работы по радиационному материаловедению и легированию кремния. ВВР-М позволяет получать источники радиоактивного излучения для проверки качества швов трубопроводов. Согласно подсчетам специалистов, в нашей стране ежегодно требуется около 1000 таких гамма-квантовых источников. Наконец, исследовательский реактор мог бы давать почти 90 процентов необходимых Украине радиофармпрепаратов, которые сейчас мы вынуждены покупать за границей, а также изотопы, необходимые для промышленности, науки и градуировки аппаратуры.

К слову заметить, в ЮАР 20-мегаваттный реактор не только работает на полной самоокупаемости, но и приносит немалую прибыль. Здесь, помимо научных экспериментов, проводят легирование кремния, производят источники излучения и радиофармпрепараты. К самоокупаемости южноафриканцы шли 10 лет, вкладывая ежегодно по 5 миллионов долларов. Теперь оператор их реактора за год получает 170 тысяч «зеленых». В Киеве же 170 тысяч гривен в год уходят на зарплату всего персонала ВВР-М - шести десятков человек. А это, как выражаются в Одессе, две большие разницы.

В 1994 году реактор научного центра Института ядерных исследований НАН Украины был остановлен до выполнения требований Атомнадзора. Все эти работы (перечень включал 5 пунктов) были завершены в мае минувшего года. Лицензия на эксплуатацию действует до конца нынешнего и скоро закончится, но физики надеются доказать Атомнадзору, что ресурс основных систем ВВР-М не исчерпан и еще год он вполне может послужить науке. За это время, возможно, удастся раздобыть средства (выделить их обещало Министерство энергетики США) на замену оборудования системы управления и защиты. Короче говоря, по мнению физиков, продлить жизнь киевского малого реактора до 2007-2010 годов им, скорее всего, удастся. Ну а что дальше?

- К этому времени мы должны все подготовить к перебазированию на новое место и, как только у страны появятся необходимые средства, начать строительство исследовательского ядерного центра за пределами города, - говорит Михаил Лысенко.

После аварии на ЧАЭС в СССР приняли программу, предусматривающую вынесение ядерных объектов за пределы больших городов. В нее включен и киевский малый реактор. В 1988 году соответствующие документы прошли все инстанции и уже должны были попасть на подпись к Горбачеву и Рыжкову. Карты спутал Спитак. Восстановительные работы после разрушительного землетрясения в Армении потребовали огромных расходов. Потом СССР распался. Но та программа осталась и ждет воплощения. А ведь далеко не все, что задумывалось в нашей бывшей стране, недостойно внимания…