ПЯТЬ ВОПРОСОВ ДЛЯ ЛЕМКА

Лемки, как и вообще украинцы в Польше, — это не диаспора. И в прямом, и в переносном смысле слова. Во-первых, они — выходцы не с чужих, а с этнических украинских земель, не по своей воле оказавшиеся за пределами Украины. Во-вторых, даже за рюмкой не учат нас жить и не упрекают клубком неразрешенных трудностей. Больше понимают украинские проблемы, способны сочувствовать, хотя у самих не меньше оснований для сочувствия с нашей стороны. Чего стоит одна лишь операция «Висла», в результате которой всех украинцев изгнали из родных домов. Теперь лемков больше всего не в горах, а на западе Польши, в Любуском воеводстве. Там мы и хотели услышать ответы на пять сакраментальных вопросов.

Язык или диалект?

По языку восточные украинцы никогда не узнают в лемках с запада Польши своих единокровных братьев. Поскольку лемки жили на пограничье украинских, польских и словацких земель в карпатском Низком Бескиде. Называли себя русинами, но восточные соседи, русины-бойки, прозвали их лемками за частое употребление частицы «лем» (лишь, только). Лемковский диалект — неожиданная смесь древнерусских, польских, словацких слов с обязательным ударением на предпоследнем слоге. Передать его графически человек из Надднепровья, как мне кажется, не сможет. Вообще к лемкам в Польшу стоит съездить уже для того, чтобы их послушать. В Украине такого, к сожалению, уже не услышишь даже в Тернопольской области, где проживает большинство лемков.

Спрашивала у многих лемков, почему не говорят на украинском литературном языке. Мне отвечали, что родители общались с ними на лемковском, а не на украинском, поэтому литературный они понимают не полностью. Популярная фраза: «Пока наши родители научились бы украинскому, мы уже давно бы полонизировались». Здесь следует уточнить, что во времена Польши на Лемковщине детей учили по лемковским букварям, а не по украинским азбукам. Пытались эти буквари распространить даже далее на Галичину. Но там крестьяне протестовали, не пускали детей в школу. А лемкам как-то не к лицу критиковать свой язык, хотя до сих пор вспоминают, что тот букварь был нашпигован польскими словами.

Лемковский диалект хорошо сохранился в Польше. Убедилась, что и совсем юные лемки нисколько не комплексуют по поводу языка. Каждый разговаривает или по-польски, или так, как научили в отцовском доме. И никто никого не упрекает: «село безграмотное». Честно говоря, после общения с ними трудно представить, как языковедам удавалось составлять словари лемковского диалекта. Ведь там в каждом селе говорили по-своему. Восточные жители «балакають», подоляне «говорять», бойки «бісідують», а лемки — и «бесідуют», и «гварят», и «гадают», и «радят». Это украинцы едят картофель, а лемки в одном доме подают бандурку, в другом — грулю, в третьем — кумпэры. И шутят, что столько названий для того, чтобы кухня не казалась однообразной.

Пятилетняя Оля Сыч чувствовала себя в ресторане неуютно. Постоянно поглядывала на родителей, т.к. дети сидели за одним столом, а взрослые — за другим. Встревоженно шептала маме: «Вшыткы по-польским радят, што мам робыты?» («Все по-польски разговаривают, что мне делать?»). Пани Эдита отвечала спокойно: «Радь з ныма по-нашим, и оны будут». Мой сын на год младше этой девочки, но уже давно привык к другому языку. Только мы живем в столице Украины, а Сычи — на окраине славянских земель.

Ассимиляция
или интеграция?

Первым признаком ассимиляции принято считать смешанные семьи. Дескать, если «смешался — то уже пропал». Но опыт свидетельствует, что в смешанной семье можно как полонизироваться, так и украинизироваться, хотя второй вариант в условиях современной Польши все же более редкий. Петр Сыч из Междуречья близ Гожова Великопольского женился на девушке с польскими, немецкими и украинскими корнями. Но сейчас уже никто не скажет, что она не лемкиня. И говорит, и думает по-лемковски — во всяком случае настолько, насколько это возможно на западе Польши. Ее дети не слышат дома польского языка, ходят с родителями в церковь, а не в костел. Эдита Сыч критически относится к педагогическим установкам лемков: разговаривать только по-польски, чтобы у ребенка «не мешалось» в голове.

Мама Мирослава Пецуха разговаривает по-польски, а отец — только на лемковском диалекте. «Помню, как-то гуляли в парке, — вспоминает он. — Что-то там меня очень взволновало, и я, еще совсем маленький, начал кричать отцу по-лемковски: «Нэню, поздры!». Все смотрели на нас, как на чужих, и отец сказал, чтобы я говорил тише».

Когда Мирко закончил школу, отец умер, и дома он мог говорить по-лемковски только с сестрой. Изучал этнографию в Познанском университете, досконально освоил украинский литературный язык и теперь изучает лемков: на родных землях, на западе Польши, во всех уголках Украины. Для многих его ровесников лемковство — тяжкое бремя, которое можно сбросить с плеч сразу за порогом родного дома. А для 30-летнего Мирка каждый старый лемко — это целый мир.

— К сожалению, молодые родители могут передать своим детям меньше знаний о лемках и об украинцам, чем старшие. А поколение людей, родившихся на Лемковщине, уходит. Что останется через два-три поколения, если не зафиксируем то, чем жили лемки до депортации?

Братья Андрей и Роман Пидлипчаки родом из села Пантна. От деда знают историю своего села и всего края. Очевидно, потомки «просвещенцев», поскольку пытаются разговаривать на литературном украинском, но, рассказывая о своем роде, подсознательно переходят на диалект. Все же лемковский язык для них — язык сердца.

Когда в воскресенье утреннее солнце заглядывает в витражи каменной часовни, трое Пидлипчаков-младших поют в церковном хоре. Их родители считали главным, чтобы дети получили образование, помнили о своем происхождении. Теперь очевидно, что панам Андрею и Роману это удалось. Но Пидлипчаки опасаются, чтобы сыновья не выбрали равнодушных к украинству жен, ведь тогда у них вырастут ассимилированные внуки. Ведь они видят, как часто в городе разрывается связь поколений.

— Украинцы в Польше уже давно вышли из гетто, интегрировались в общество. Теперь появилась иная угроза — молодежь быстро ассимилируется, особенно в крупных городах на западе, — констатирует Роман Пидлипчак. — Не можем полагаться только на украинские организации, на церковь, стараемся, чтобы дети чувствовали себя украинцами в семье.

Украинцы в Польше традиционно объединяются вокруг церквей, которые здесь преимущественно греко-католические. Родители берут детей в церковь, едва лишь те станут на ноги. Двухлетний внук Генриха Колодия, зампреда Объединения украинцев в Польше, в церкви справа от царских врат возился с игрушечным грузовиком. Заглядывался на девочек, заплетавших своим куклам косы, подпевал за священником: «Ами-и-нь». Никому не мешали дети, никто не мешал детям в церкви чувствовать себя детьми. Семилетняя Наташа Гыжа, дочь Оли и Евгения, сидела рядом и пела все псалмы. Когда-то и она игралась под иконостасом. Теперь держится солидно, как мама. Генрих Колодий тоже верит, что его внук будет петь в украинской церкви в Польше «аминь» и когда вырастет. С воспитанием внуков господин Колодий давно определился:

— Здесь, в Польше, мы должны быть патриотами своего государства. Я — украинец, полулемк и сознательный гражданин Польши. Передадим потомкам патриотизм и память о своем происхождении. Одно другому не мешает.

Украинцы или русины?

Если спросить детей лемков в Польше, почему они чувствуют себя украинцами, они сразу расскажут о своих родителях и дедах. Для нескольких поколений украинцев в Польше единственным напоминанием об их идентичности был родительский дом на чужбине. О церкви, школе, свободной общественной работе можно было только мечтать. Теперь все иначе. Власти не запрещают лемкам возвращаться в родные горы, не лишают свободы за общественную деятельность. Польское правительство даже выделяет средства на общественную и культурную жизнь украинцев. Только пессимисты говорят, что через сто лет украинцев в Польше не будет — все полонизируются.

Хотя лемков в Польше меньше 30 тысяч, у них есть две организации — проукраинское Объединение лемков с центром в Горлицах на Лемковщине и прорусинское Стоварышення лемков с центром в Лигнице на западе Польши. Члены Объединения считают: не стоит создавать из лемков искусственный народ и отрывать их от материковых украинских корней, ведь это лишь ускорит ассимиляцию. Стоварышенцы видят угрозу не в полонизации, а в «украинизации» лемков, т.к. считают лемков русинским народом, поэтому украинское подобие ему ни к чему.

Юрий Старинский по специальности историк, но реализовал себя в культуре: руководит лемковским ансамблем «Кычера», создал Центр лемковской культуры в Лигнице. Еще ребенком стремился изучить украинский литературный язык и потому имел проблемы: «Над нами, лемками, в школе смеялись. Смеялись дети и даже учителя. «Ну-ка, Старинский, иди к доске», — а потом перекривляли. Я не часто думаю: нужно было столько пережить, чтобы теперь разговаривать по-лемковски, вернуться к своему!».

Возвращение к лемковству через украинство — типичный путь младшего поколения лемковской интеллигенции. Правда, это возвращение может закончиться полным отречением от украинских корней. Например, социолог и литератор Елена Дуць-Файфер, известная в украинской общине в Польше как апологет теоретика русинской идеи профессора Поль Магочи, сформировавшись в студенческие годы как украинка, теперь не ставит между украинцем и лемком знака равенства.

Рядовые лемки, далекие от научных дискуссий о своих истоках, склонны считать, что к русинству их братьев побуждает непонимание частью украинцев лемковского своеобразия, а также непривлекательный имидж Украины в мире. Другая причина, объясняющая распространенность русинской теории в Польше, — низкий интерес Украины к украинцам за ее пределами. Стефан Гладик, председатель Объединения лемков, в ноябре на форуме лемков во Львове говорил: «Украина не замечает украинцев в Польше, в частности лемков». Да и широкая общественность в Украине о лемках знает меньше, чем польская. Можно оправдываться тем, что преобладающая часть лемковской земли — на территориях современных Польши и Словакии. Но лемков в Украине сейчас больше, чем в Польше. По данным С.Гладика, в течение 1944—1946 гг. в УССР выселили почти 70 тысяч лемков, а в Польше их осталось приблизительно вдвое меньше. Польская пресса пишет, что лемков в Польше 26 тысяч, из них 21 тысяча живет на западных землях.

Присутствие духовное или физическое?

С Петром Сычом едем по новой улице в Междуречье. Дома, дизайн дворов — почти как на Беверли-Хиллз.

— Мы открываем магазины, офисные и сервисные центры, зарабатываем деньги, но как-то не врастаем в эту почву. Да и как здесь врасти, если с пеленок слышали: вот поедем в горы. И мы так всю жизнь и живем, словно завтра поедем...

Петр Сыч еще юношей ездил в горы и говорит, что оставил там свое сердце. Хотел купить квартиру в Крынице, уже начал выбирать... И кто знает, как сложилась бы его судьба, если бы хозяйка, узнав, что покупатель — лемк, за неделю не подняла цену вдвое. Вернулся к родителям в Горжицу, женился, имеет двух девочек и еще больше магазинов по продаже электроники и бытовой техники. С клиентами-лемками разговаривает по-лемковски. Фирму свою назвал «Окмел» — если это название читать с конца, то выходит — «Лемко».

Но родина не приняла такой индульгенции — и горы «не пустили». Некоторое время обдумывал постепенное возвращение: часть своего бизнеса перевести в Горлицы, а постепенно построиться, осесть там с семьей. Но, приехав, увидел, что ниша на этом рынке уже переполнена. Теперь Петр Сыч желает купить землю в Чертыжном — большой участок. А ему согласились продать 5 га...

Но Петр Сыч все же не смирился и не собирается осесть на западе, где столько перспектив и где также много лемков. В Междуречье он хочет построить огромный магазин — но не жилье для себя.

В конце 40-х — начале 50-х годов лемки не обустраивали себе жилья: брали скот на откорм, возделывали землю и собирали деньги, чтобы вернуться домой. Позднее старые лемки говорили своим детям, чтобы те не обрастали на чужбине собственностью, ведь рано или поздно они вернутся в горы. Сычи по сей день живут в половине дома. Старый Сыч не вернулся на родину, его сын не вернулся, его внук Петр пока не вернулся. Вернутся ли правнуки? Будут ли хотя бы стремиться вернуться так, как их предки?

Все задушевные разговоры у Сычей — о Чертыжне и Лемковщине. Отцу пана Петра было 19 лет, когда лемков изгнали из родного села. Он помнит в Чертыжном все — до последнего бугорка. Если бы приехал туда, показал бы, где стоял родительский дом, где игрался с соседскими детьми, какой дорогой шел в церковь, даже если бы там было только голое поле. Уже никто не покажет потомкам семьи Сычей то село, в котором жили их предки как минимум четыре века. Нет у них из Чертыжного ни фотографий, ни одежды, ни щепки от родительского дома. Единственное, что удалось сохранить, — диалект родного села. Когда дочери Петра Сыча щебечут у кукол, хочется одеть их в ходаки, кобат (лемковскую присборенную юбку) и отправить в лес по грибы. Но до дедовского леса им — более 700 км.

Родина или чужбина?

Михаилу Потоцкому было пять лет, когда польские войска выгоняли их семью из села Брунары. «Отца и дядю во время акции выселения на полгода забрали в «Явожну», концентрационный лагерь. Им даже не говорили, за что. Хватило того, что украинцы и образованные. Тогда все на нас смотрели косо. Я знаю только лемковский язык и не разговариваю по-украински, но родители учили меня, к какому народу мы принадлежим. Мама говорила: нужно жениться на «своей», чтобы не было в семье упреков, будто кто-то хуже, а кто-то лучше. Теперь у молодежи нет подобных проблем, ведь общество становится более открытым, толерантным».

Пан Михаил был послушным сыном и женился на лемкине. Признает, что происхождение никогда не препятствовало его карьере на Зеленогирщине. Получил образование инженера-агрария, был председателем «пэгээра» (колхоз во времена ПНР), теперь работает в уездном самоуправлении. Давно хотел «зацепиться» в горах, приобрести клочок земли. Теперь появилась возможность: хозяин, поселившийся в доме Потоцких, продает землю и дом. Сколько лемков ждут подобной возможности, а Потоцкие дождались, но не могут ею воспользоваться: некому сейчас поселиться в горах. Дочь живет в Берлине, сын недавно трагически погиб, а сами Потоцкие, по-видимому, еще не готовы войти в новую среду: «Постоянно думаем о том, чтобы вернуться в родное село. Но мои корни — не только там, но и здесь. Здесь чего-то достиг, имею авторитет, а там придется все начинать с нуля. Пожалуй, вернемся уже пенсионерами».

Михаил Потоцкий только предполагает, а профессор Иван Ксыныч знает точно. До пенсии ждать осталось недолго, поэтому поехал в Ждыню, лемковское село рядом с родной Конэчной, купил несколько гектаров земли, строит там дом. То, чего лишили его дедов, и то, что не удалось отцу, теперь, после шести десятилетий чужбины, сделает пан Иван — встретит старость на Лемковщине. Эти планы поднимают настроение Стефану Гладыку, вернувшемуся с женой и тремя малышами 12 лет назад. «Скоро профессор Ксыныч будет с нами в горах», — радуется, словно отец, ждущий пополнения в семье. В то же время эта радость лишь подчеркивает очевидное: возвращаются преимущественно пожилые люди. Чтобы дожить и умереть дома, а не рожать детей, пускать здесь корни...

Возвращение — один из самых болезненных вопросов для украинцев в Польше. Публицист Богдан Гук, перебравшийся из Варшавы в Перемышль, не видит для украинцев иного пути сохранить свою национальную принадлежность, кроме возвращения на родные земли — Пидляшье, Холмщину, Надсянье, Западную Бойкивщину, Лемковщину. Эти этнические украинские земли в середине ХХ века были «очищены» от украинцев. Около 500 тысяч вывезли в УССР в течение 1944—51 гг. Остальные 150 тысяч украинцев распылили на воссоединенных посленемецких землях на северных и западных окраинах современной Польши. В течение трех месяцев почти за тысячу километров цинично вывезли целый народ. Теперь украинцы годами обдумывают: как вернуть после 50 лет изгнания хотя бы толику аборигенов, как создать там рабочие места, предоставить кредиты под построение жилья. Сложнее всего со средствами. Лемки понимают, что Украина еще не скоро сможет помочь им так, как Германия помогает немцам возвращаться на юг Украины.

Но все же. Несмотря на долгую зиму, удаленность от культурных центров, запущенность родной земли, на Лемковщину лемки возвращаются наиболее охотно. Но Стефан Гладык не питает иллюзий: «Большинство не вернется. В горах жизнь в экономическом плане тяжелее. Поэтому нужно, чтобы на чужбине не растеряли своего».

После недели с лемками на западе Польши казалось, что все мы можем у них поучиться. Но однозначный ответ на пять лемковских вопросов услышим от них еще не скоро.