Посмешище, или О смеховой культуре по-украински

Смешное - это некоторая ошибка и безобразие; никому не причиняющее страдания и ни для кого не пагубное.

Аристотель, «Поэтика»

Наша жизнь - сценарный фрагмент из идиотских сериалов, где, по мнению позитивно мыслящего режиссера, в необходимых местах раздается пресловутый закадровый смех. «Ха-ха», - громко и сыто гогочет невидимая толпа: «Смеяться - здесь»!

Смех возникает, когда задумываться невозможно. Собственно, и самые горькие рыдания сотрясают нас по той же причине, которая именуется «эмоционально-когнитивный диссонанс». Когда в конкретную голову не пролазит что-то из ряда вон выходящее. Группа, класс, общество повышают свою самооценку именно за счет того, что претендуют на монопольное знание - как все должно быть. Вот это действительно смешно.

Есть смеховая культура с такими ее «гуру», как Михаил Бахтин, Владимир Пропп и Дмитрий Лихачев. Должна обязательно быть и культура плача. Для смеха общество официально выделяет в году один день. Нужно ли таким изощренным образом подчеркивать, что все остальное у нас - это культура плача?

Смех-плач - это архаическая пара. Современная - смех-стыд. Говорят, мы гибрид архаики и современности. Лично я убежден, что мы - в Средневековье, а судя по последним криминальным новостям с юго-востока страны, так и в очень раннем.

Речь о социальном обобщении переживания, его макроизмерении. Иначе мы бы говорили о смехе добром, злом, циничном, жизнерадостном, обрядовом, фальшивом, истерическом и так далее, включая физиологический от щекотки или секса. Плач смыкается со смехом на самом глубинном уровне, а при сильных потрясениях реакции вполне взаимозаменяемы.

Со стыдом интереснее. Смех чаще ориентирован на другого. Стыд - в основном на самого стыдящегося. Но когда бесстыдник мучительно похож на нас, тогда мы с облегчением стыдимся именно его. Этот трансфер позволяет избежать мучительного самоанализа и обрушить весь свой пафос на публичных персон. Они ведь именно для этого и существуют. Поэтому стыдливость чуждается насмешливости. Самоирония делает человека терпимым к слабостям других. А стыдливость повышает самооценку человека за счет фантазирования о своей целомудренной значимости. Или о значимости своего целомудрия.

Украинцы всегда громогласно заявляют, что стыдятся своих президентов, премьеров, состояния общества, уровня развития страны и прочая, и прочая. При этом сия стыдливость с западной точки зрения выглядит довольно смешно. Потому что чрезвычайно трудно понять, как при такой вселенской самокритичности и саморазоблачениях можно стесняться плохого имиджа за рубежом.

На бытовом же уровне юмор заменил «стеб». Нехватку естественного комизма удачно компенсируют «фотошоп» и простенькие самодельные клипы в Интернете, призванные указывать тугодумам-читателям и зрителям, где именно нужно смеяться. Хотя надо признать, что последнее поколение украинских политиков, селебритиз и вообще публичных людей и без того дает достаточно оснований для смеха. Что ж, любой человек в нашей жизни появляется именно тогда, когда мы больше всего нуждаемся в уроке, который он несет, сказал канадский психолог Робин Шарма.

Появляются такие персонажи, что смеховая культура общества становится адекватной тому, что Ницше называл «инстинктом посредственности».

А как точнее можно охарактеризовать то, над чем мы так охотно смеемся? Скорее всего, как уродство. Вне зависимости от ослепительности улыбки, брендовости одежды, «страусиности» обуви или «косатости» прически. Все они прекрасны.

Слово «урод(ы)», в отличие от множества других бранных слов, никак невозможно использовать в положительном контексте. Оно окончательно, потому что подразумевает очевидную для всех патологическую нравственную деформацию или атрофию.

Уроды в Средневековье были особой категорией актеров. Иногда они объединялись в большие группы (очень хочется сказать - фракции), поскольку одинокий уродец, если не юродствовал в качестве домашнего шута где-то на хлебном месте, имел мало шансов на заработок. Группа могла давать небольшие представления, защищая друг друга и свои капиталы от «нормальных» людей. Мы видим периодические представления разных уродов на всех уровнях, а также их защиту себя и капиталов в органах правопорядка и в прокуратуре.

Попробуем классифицировать явление.

Наибольшей популярностью в Средние века пользовались люди-волки. К ним традиционно можно отнести партию власти с понятными повадками альфа-самцов.

За ними следовали хвостатые люди. Это, несомненно, разного рода перебежчики и оставшиеся по разным причинам в хвосте политических процессов.

На третьем месте были бородатые женщины. Сюда смело можно отнести как женоподобных бородачей-политиков, так и басистых женщин с избытком тестостерона. Их узнаваемость абсолютна на уровне тыканья пальцем вслед. Максимум, во что может конвертироваться этот жест, так это в кукиш.

Затем следовали карлики и великаны. К ним смело можно отнести политиков, никогда не появлявшихся в Раде по причине своей великанскости, а также тех, чья деятельность была вообще незаметна, а личность - неказиста.

Кроме того, «театры уродов» показывали русалок, драконов, вампиров и оборотней, большая часть из которых была либо искусной игрой под гримом, либо механическими куклами. У нас для этого есть целый Интернет.

Крупные «театры уродов» возили с собой множество искусственно изуродованных животных. Голод, эпидемии оспы, чумы, других болезней весьма способствовали появлению на свет уродливых детей, от которых родители с облегчением избавлялись, продавая в такие театры. Интересен пример Испании, где простолюдинки нарочно затягивали себе животы во время беременности, чтобы родить карлика - дорогую игрушку для какого-нибудь богатого дворянина. А вот это, конечно, уже касается всего украинского народа - искусственно изуродованного и показываемого Европе и России за деньги. Что касается добровольного уродования своего молодого поколения, то за примерами далеко ходить не нужно. Достаточно включить телевизор.

В Средневековье «театры уродов» помогали преодолеть ужас бытия с помощью смеха. Современная смеховая культура по-украински как стратегия выживания и примирения с действительностью еще включила в себя и стыдливость. Ее можно ловко выдать за культурность и духовность, спрятать за ней необразованность и представить как интегральную часть религиозности.

Эту противоречивость вполне можно было бы объяснить заурядной гиперкомпенсацией, психологическим дополнением к существующему перекосу в характере, если бы не фактор внешних обстоятельств. Стыд связан с ощущением социальной неприемлемости того, за что стыдно. Но на этом его миссия и заканчивается - он не побуждает к действию, потому что на психофизиологическом уровне это выражается в застенчивости и торможении. Такой огромный тормозящий стыдобище. Глаза в пол, ковырять печку, рукавом - нос и семки в кулак.

Если архаичный смех сквозь слезы превращается в современное стыдливое хихиканье и улюлюканье с безопасного айпишника, то более-менее становится понятно, почему мы для мира до сих пор - посмешище.