ПОЭТИЧЕСКАЯ ПЛАНЕТА БОРИСА ОЛИЙНЫКА. В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ

Давайте попытаемся более глубоко задуматься над тем, что пришлось пережить Борису Олийныку и его поколению.

Сквозь наши сердца и души пропущен свинцовый опыт феноменально жестокого XX века с его братоубийственными войнами, социальными потрясениями, сериалами невиданных голодоморов, кровавыми действиями Иосифа Джугашвили и Адольфа Шикльгрубера, нуклеарными ветрами «холодной войны». С обнадеживающим послевоенным возрождением, оптимистическим авантюризмом Хрущева, похмельным синдромом Брежнева, перестроечными перверсиями Горбачева, планетарной чернобыльской катастрофой, мерзостями сегодняшнего дня — слепой местью истории за наше безволие и бесхарактерность.

Какими же, при этих условиях, должны быть поэты и поэзия? Какой должна быть поэзия в стране, «самой передовой среди отстающих», где 20 семей владеют 80 процентами национального богатства, а на каждого жителя издается 0,3 книги в год? Каким должен быть поэт в «новом» обществе с его примитивным индивидуализмом, отчуждением, социальным цинизмом, сало-мазохизмом и кайдашизмом, размытостью или и отсутствием нравственных предохранителей, мещанским взяточничеством?

Можно ли представить себе вечер поэзии во Дворце «Украина» и тем более на Олимпийском стадионе?

Вместе с тем, несмотря на экономический, социальный и духовный мор, Украина остается высокопоэтическим государством мира. Лина Костенко, Дмытро Павлычко, Мыкола Винграновский, Иван Драч, трагически погибший Владимир Затулывитэр... Каждый из названных, а перечень можно удесятерить, в любой другой стране стал бы предметом национальной гордости, поэтического культа. А еще же заявляет о себе, иногда с присущим возрасту юношеским максимализмом, и молодая поросль. Хотя отпасынковаться ей под иссушающими ветрами глобального обесценивания родства ох как нелегко. Под влиянием «демократической» вседозволенности, засилья маскульта, бесконечных телевизионных «собачьих свадеб» и т.п. происходят необратимые изменения не только в психике, но и физиологии молодой личности: «…збочення — це справжня сутність нашого буття, — читаем в предисловии к подборке произведений начинающих в № 4 журнала «Молода Україна» за нынешний год. — На кількох десятках сторінок тут розміщені неоціненні скарби у вигляді реляцій про чоловічий і жіночий онанізм, маніакальні способи кохання у звичних і незвичних ситуаціях, а також позах, про вживання наркотичних засобів; є тут маніакально-депресивні версії історій — відомих і нових, цілком оригінальних. Що там казати — є інфантильне замилування у лайні і геніталіях просто як у поняттях у собі, категоріях високого, понадлітературного спілкування обраних…» Такие произведения и таких авторов, по мнению автора предисловия, «об’єднує патріотичне прагнення винести українське слово на вершини світового духу!» Ни больше, ни меньше... Блатной жаргон, нецензурная лексика, параноидальный бред — это вершины мирового духа? (Любопытно, какую миссию, учитывая возрастные возможности, выполняют в журнале члены его редакционного совета Николай Жулинский и Иван Драч...)

Как после такой специфической цитации перейти к поэзии Бориса Олийныка, собственно, его книги «Стою на землі», вышедшей в издательстве «Криниця» в конце прошлого года? Какая эпоха была губительнее для человеческой души — тогдашняя или нынешняя?

Можно было бы повторить за Леонидом Талалаем, автором глубокого предисловия к сборнику, что Борис Олийнык — последний романтик, обратиться к прямым и опосредованным реминисценциям его почитателей, подискутировать с недоброжелателями. И, наконец, заявить, что Борису Ильичу чужды манифесты свихнувшихся онанистов, исповедников турпизма — это новомодное словцо означает наслаждение от уродливого.

Но сразу подчеркнем: чем ярче личность, тем труднее свести ее характеристику к двум или трем чертам. Кроме того, время, как известно, накладывает грим на портреты своих героев.

На портрет Бориса Олийныка ложатся отблески его непривычной, как для поэта, политической деятельности. По этому поводу ему адресуется немало хлестких инвектив, особенно со стороны тех, кто сам еще совсем недавно цеплял к каждому сборнику «ура-партийный паровозик». Свое политическое кредо Б.Олийнык очерчивает четко и недвусмысленно: «Маючи досить досвіду в політичних баталіях, я міг би вельми вправно поміняти свої світоглядні позиції на догоду кон’юнктурі і таким чином убезпечити себе від наскоків розмаїтих опонентів і, зрештою, мати неабиякий зиск, моральний та й матеріальний. Дякувати Богові, я не скористався жодною з цих можливостей: не переступив друзів і недругів, не ухилився од громадського обов’язку, не витер чоботи об знамена, під якими наші прадіди, діди та батьки захистили нас від коричневої чуми».

Если уж говорить откровенно, Борис Олийнык — слишком своеобразный коммунист. Предыдущая власть побаивалась его, причисляя мятежного поэта чуть ли не ко «внутренним диссидентам» за явный национал-коммунизм («Я тим уже боржник, що українець зроду»). Не беремся судить, какие соображения по поводу Бориса Олийныка, вечного ересиарха, у сегодняшних коммунистов... Слава Богу, что при любой политической погоде он оставался Поэтом. Его поэзия «бьет» дальше всяческих рациональных, мнительных, дистиллированно логических переводов идеологических установок. Феномен Б.Олийныка состоит в том, что у него социальное — поэтическое, а поэтическое — социальное. Даже наиболее ораторская его поэзия лиричная, песенная. Отдав должное «бронзе деклараций» и «барабанам пафоса», Борис Олийнык создал свою многоцветную и преисполненную живой жизни поэтическую планету с ее сияющей и постоянно меняющейся ноосферой высоких чувств, радугой сочных художественных красок. У него нет ничего картинно-деланного — той фальшивой романтики, которая присуща характерам поверхностным, легковерным и легкомысленным. Поэт, разумеется, не поэт, если он не отдал дань обычным человеческим слабостям и заблудшим сердцам. И этим он импонирует читателям, которые считают его «своим».

Американский поэт, критик и драматург Томас Стирнс Эллиот, нобелевский лауреат, утверждал:

«...по-настоящему важно, чтобы у поэта была достойная его небольшая аудитория современников. Всегда должен существовать небольшой авангард — люди, понимающие поэзию, независимые от своей эпохи и в чем-то ее опережающие, способные быстро усваивать новое».

Вот беда только, что поэзия, рассчитанная на небольшой авангард, вместе с тем авангардом и умирает. Поэтическое же слово Б.Олийныка находит путь к каждому сердцу, ему, этому слову, не удается пробить разве что плоские лбы «современных украинцев».

Более 40 книг стихов, эссе, статей образовывают творческое наследие поэта, публициста, критика, киносценариста, известного общественного деятеля (кстати, одного из немногих народных депутатов, чье появление на трибуне заставляет умолкнуть взбудораженный парламентский зал). В рецензированной здесь книге «Стою на землі» (составитель Татьяна Майданович) собраны произведения Б.Олийныка, начиная с первых его сборников и до стихотворений последних лет, напечатанных в разных журналах. В нарядном 700-страничном фолианте — целый лирико-эпический материк одного из ведущих поэтов современности. Бесполезно было бы пытаться в кратком газетном слове очертить даже контуры этого материка. Посему обратимся к общим характеристикам и отдельным замечаниям.

«Чого ми варті
в цьому світі грішнім?

Чому це в нас —
побила б його тля! —

Усе якесь покручене й недійшле,

Немов у Бога вкрали ми теля?»

(«Зустріч з Архістратигом»)

И в ином стихотворении, «Прокинсь, нарешті…» (посвящение А.Сизоненко):

«Народе
із трипільських запорогів,

Древніших
за святий Єрусалим, —

Та скільки ж можна
на чужих пророків

Молитися, не вірячи своїм?!»

Эта тема, возможно, наиболее болезненная в философской поэзии Б.Олийныка, который свято исповедует Шевченковское завещание: «У своїй хаті — своя правда». Поскольку и впрямь: бьем челом Европе, хотя «ми тоді вже побілили хату», а та «іще не вийшла із печер». Атипичная Украина, где мы скоро «балакатимемо... через тлумачів», так ударилась о мостовую «цивілізації», что вот-вот станет выкидышем истории.

И немного найдется писателей, которые бы столько сделали для возрождения национальной идеи, украинского патриотизма, как Борис Олийнык. Он вместе с Олесем Гончаром стоял возле истоков Международного Шевченковского праздника, на первых порах имевшего статус всесоюзного. Чтобы его «пробить», нужно было иметь и мужество, и большой талант дипломата, дабы обойти партийные «запороги». Как вспоминает в частной летописи Международного Шевченковского праздника «В сім’ї вольній, новій» поэт и младший побратим Олийныка Михаил Шевченко, именно Борис Ильич, будучи председателем комиссии по проведению праздника, вместе с председателем Союза писателей Украины Юрием Мушкетиком подвигли тогдашнее правительство на принятие постановления: ежегодно проводить Международный Шевченковский праздник в другой области. В этом был заложен великий смысл: каждый раз одна из областей, как правило, наиболее русифицированная, принимала гостей, и устами самых высоких мужей вынуждена была на публике говорить не только на украинском языке, но еще и с позиций Шевченко. Так впервые заговорили по-украински Запорожье, Харьков, Луганск, а в нынешнем году — уже и Севастополь...

В конце концов можно сказать и так: на украинском заговорила и Украина, когда 28 октября 1989 г. был принят Закон «О языках в Украинской ССР», одним из инициаторов которого был Борис Олийнык. Закон этот, конечно, устарел. Это так, но и он не выполняется. Поскольку никак не избавимся от вечной нашей беды — уничтоженного в украинстве чувства гордости за свой язык — второго по ареалу распространения среди славянских и четырнадцатого среди мировых, одного из наиболее совершенных по мелодике, семантико-морфологическим признакам. Этим языком создан самый богатый в мире фольклор, одних только песен — несколько сот тысяч. На защиту украинского языка должен стать наш парламент, актуальна — межпартийная ассамблея по языковым вопросам. И так хотелось бы, чтобы Борис Ильич, «используя служебное положение», заставил коммунистов выполнить давнюю, еще 1919 года, партийную резолюцию, написанную, говорят, самим В.Лениным:

«Учитывая то, что украинская культура (язык, школа и т.п.) в течение веков подавлялась царизмом и эксплуататорскими классами России, ЦК РКП обязывает всех членов партии всеми средствами содействовать устранению всех препятствий к свободному развитию украинского языка и культуры... Члены РКП на территории Украины должны на деле проводить право трудящихся масс учиться и разговаривать во всех советских учреждениях на родном языке, всячески противодействовать попыткам штучно оттеснить украинский язык на второй план, стремиться, наоборот, превратить украинский язык в орудие коммунистического образования трудовых масс».

Неплохо сказано! А как сделано?

Отдельная ипостась — нациотворческая деятельность
Б.Олийныка как председателя правления Украинского фонда культуры (с 1987 г.), его блестящие публицистические выступления на темы языка, духовности народа, экологии, Чернобыля (одним из первых побывал в зоне, откуда вел репортажи на ЦТ СССР и Украины), в защиту сербов и черногорцев. Его голос впервые прозвучал с самых высоких советских трибун, раскрывая трагедию голодомора 1932—1933 годов.

Как видим, во времени и пространстве орбиты поэтической планеты Бориса Олийныка пролегают через макрокосм апокалипсических катаклизмов ХХ и нынешнего столетий, выбившихся из логических закономерностей исторического развития. В двух мирах живет душа поэта — в мире мечты, фантазии, очарования и в мире трезвого, холодного и объективного анализа. Такая раздвоенность весьма пагубна для поэзии, но, слава Богу, поэтический ген Бориса Олийныка не подвергся разрушительным мутациям. Возможно, потому, что его поэзия проникнута «топографічним відчуттям» — он обожествляет свою полтавскую Зачепиловку, село, названное в духе народного юмора (так и представляется козак-бродяга, который где только ни скитался, а здесь, в этом селе, все же зацепился за какую-то прекрасную молодицу). Он обожествляет отца-мать, украинское слово («Бо тільки Слово береже в основі Безсмертя української душі»), великого Тараса («Ти в моєму серці, Україно, Думою Тараса гомониш»).

Климат поэтической планеты Бориса Олийныка не меняется, ей не угрожает наступление эрозии духа и пустыни лжи. Его слову, философичному и исповедальному, присущ и мягкий лиризм, и искристый юмор. Не обходится и без язвительной иронии и пронзительного сарказма, особенно когда речь идет о тех, кого поэт называет «одноклітинними». Его поэтический дух — скорее раблеанский, нежели байроновский, хотя, как и каждому настоящему поэту, не чуждо ему чувство невыносимого одиночества («Заболю, затужу, заридаю… в собі закурличу. А про очі людські засміюсь, надломивши печаль»). А поскольку наилучший способ уединения — быть на людях, то и пошел в парламент...

Не гарцуя на одре издыхающего соцреализма, он взял от Довженко, Тычины, Малышко и Олеся Гончара солнечный оптимизм, страсть к жизни, светлый романтизм. Поскольку и «родивсь безнадійним романтиком — Дон Кіхот у масштабі села…»

Он верит в высокую миссию художника в деле перестройки мира и не верит в бесперспективность гражданской позиции поэта. Добытый из народного сердца благородный металл веры, надежды и любви с особой силой звенит в поэтических произведениях Б.Олийныка последнего периода. Речь идет, в частности, о полемически острой и политически страстной поэме «Трубить Трубіж», о которой почему-то молчат наши доморощенные «апологети писаризму» (Н.Хвылевый) и несправедливые и придирчивые критики. «А тим часом, — пишет уже упоминавшийся выше Михаил Шевченко, — це перший масштабний поетичний твір у нашій літературі, де автор, проглядаючи глибоку історію, беручи уроки ще з татарської навали, в філософських параметрах осмислив національні, соціальні й духовні зрушення в Україні на зорі третього тисячоліття. Осмислив, як вірний син її, як учасник цих подій, як людина, що в сумнівах своїх все-таки бачить «куди вона крутиться».

Среди многочисленных сатирических «замальовок з натури» приведем хотя бы эту:

«Заїжджай до нас, вали

З негодящим крамом:

Ви не все ще продали,

Ми — не все докрали!

Ви нам — «Коку» із часів

«Бурі у пустелі».

Ми вам в шальку терезів —

Юнок до постелі.

Ви нам — прілий аспірин

Та інтим для злуки.

Ми вам щедро на замін —

Докторів науки.

Ви нам — сірий сурогат,

Допотопну каву.

Ми вам рідних немовлят

Здаємо, немов телят.

Заодне — й державу.

І на всю цю гидь і слизь

Вже нема загати.

Одне слово, брате:

Хай живе капіталізм

В українській хаті!»

Здесь сразу можно было бы ввергнуться в дискуссию: куда клонит Борис Олийнык, какую «комуняцьку» идею проповедует, закрывая нам окно в Европу? Борис Олийнык все-таки имеет свои политические ориентиры. А мы? И какие?

…Поэт — камертон нации. Ему не обязательно вызванивать в унисон с большинством или меньшинством. Давайте же будем прислушиваться к каждому тревожному и искреннему голосу!