ПЕСНЯ СУДЬБЫ

Песня судьбы у каждого своя. И слагаем мы ее, кто ярко и талантливо, кто тихо и незаметно. Трудно сказать, насколько в этом процессе участвует сама судьба, но то, что многое зависит от конкретного человека, - несомненно. И как бы она ни сложилась, эта песня, исполнить ее дважды не удавалось еще никому.

О том, как переплелись судьбы двух очень разных людей, которые никогда не были знакомы друг с другом, как одна из них полностью изменила судьбу другого, этот рассказ.

Генерал Григоренко

Генерал Григоренко был настоящим идеалистом. Те, кому сегодня за сорок, возможно, помнят его историю.

Петр Григорьевич Григоренко родился 16 октября 1907 года в крестьянской семье в селе Борисовка Запорожской области. В 1927 вступил в ряды ВКП(б), а затем был избран членом Центрального комитета комсомола. Поступил в Харьковский политехнический институт, а на третьем году обучения его перевели в Куйбышев в Военно-инженерную академию, которую он закончил в 1934-м. Служил. В 1939 году с отличием закончил Высшую военную академию и был назначен заместителем командующего Дальневосточным фронтом, где принял командование Дальневосточной бригадой и участвовал в боях за Халхин-Гол. Несмотря на свою блестящую карьеру, якобы служаки, Петр Григоренко был очень честным человеком. Он не питал иллюзий относительно гения Сталина и уже в 1941 году имел смелость на партийном съезде критиковать его военную близорукость, за что и не получил генеральскую должность. Во время войны у Григоренко были неприятности со СМЕРШем, поскольку там перехватили его письмо к другу с критикой способов ведения войны. Свои тогдашние связанные с этим проблемы он описал позже в книге «В подполье можно встретить только крыс». Был дважды ранен, но, несмотря на свое мужество и профессионализм, так и закончил войну полковником. Генерал-майора он получил только в 1959 году, после осуждения культа личности Сталина. Между тем, по окончании войны Петр Григоренко защитил кандидатскую диссертацию и работал в разных должностях в Военной академии имени Фрунзе. В последние свои годы он был там заведующим отделом кибернетики (кибернетику Григоренко начал изучать еще тогда, когда ее запрещало официальное руководство страны). Работая в академии, Григоренко неоднократно вступал в конфликт с некоторыми коллегами и начальством, выступая против дискриминации по национальному принципу (антисемитизм и т.д.). Он действительно был идеалистом, причем идеалистом-ленинцем и считал, что вся проблема в Сталине, извращающем чистоту учения марксизма-ленинизма. Скандал разыгрался 7 сентября 1961 года на партийной конференции в Москве, где Григоренко потребовал внести в документы поправку, направленную на ликвидацию существующих в партии условий, способствующих становлению нового культа личности - Хрущева. В результате его лишили мандата, изгнали из академии и сослали на Дальний Восток командующим операцией HQ. В ответ Григоренко создал в 1963 году «Союз за возрождение чистого ленинизма», участники которого распространяли антиправительственные листовки, и стал печататься в «самиздате». 2 февраля 1964 года он был арестован (статья 70 Уголовного кодекса) в Хабаровске, перевезен на Лубянку, но... вывести на суд боевого, любимого и популярного генерала власти не решились. И тогда на помощь пришла бывшая в услужении у властей психиатрия. Генералу провели закрытую судебно-медицинскую психиатрическую экспертизу в 4-ом закрытом спецотделении Института судебной психиатрии им. Сербского (в это отделение имели доступ лишь те, кто там работал, даже сотрудники института не могли в него проникнуть). Комиссия в составе ведущих московских психиатров: академика А.Снежневского, члена-корреспондента АН Г.Морозова, нескольких профессоров, а также заведующего этим спецотделением профессора Д.Лунца, через которого проходили все диссиденты (отделение было специально создано для политических), поставила диагноз: психопатия. Генерал подлежал лечению в специальной психиатрической больнице Министерства внутренних дел в Ленинграде и разжалован до рядового.

В больнице он не получил ни одного укола, ни одной таблетки. Жена в ответ на вопрос о том, зачем же его тут держат, услышала циничное: «А ему показана стенотерапия». Через год сняли Хрущева и Григоренко выписали с диагнозом «здоров» (это притом, что психопатия не излечивается нигде в мире). Но Григоренко изменился. В больнице он познакомился с диссидентом Владимиром Буковским. Он многое переосмыслил. «Я видел только один путь: назад к Ленину. Однако это была ошибка. В нашей жизни произошли необратимые изменения, и никто не сможет повернуть стрелки назад в 1924-й или даже 1953-й... Сейчас: открытая борьба в рамках закона за демократизацию нашего общества...»

Григоренко стал настоящим правозащитником. Этот немолодой, не очень здоровый, но сильный духом человек написал 80 статей, монографию «Скрытая историческая правда и преступления против людей». Он требовал от Косыгина изменить национальную политику государства, вместе с писателем Костериным, отсидевшим в сталинских лагерях, выступал в защиту крымских татар, на митингах перед зданием суда, где шли закрытые политические процессы, требовал, чтобы двери их были открыты для всех.

Григоренко не вернули звание, пенсии рядового не хватало, и генеральская жена выполняла поденные работы, моя полы у чужих людей и ухаживая за стариками. Сам Григоренко нанимался на самые «неинтеллектуальные» работы: был грузчиком, убирал, сторожил, а после 1968 года вообще не мог найти работу.

2 мая 1969 года Григоренко полетел в Ташкент: его вызвали телеграммой на правозащитный процесс. Телеграмма оказалась фальшивой, Григоренко был арестован. Там, подальше от Москвы, без лишнего шума, власти решили провести новую амбулаторную психиатрическую экспертизу. Но они просчитались. Комиссия местных врачей, под руководством профессора Федора Детенгоффа, главного тогдашнего психиатра Туркестанского военного округа, единогласно заявила: «Здоров и ранее был здоров». Это воистину был акт гражданского мужества. Далее следовала приписка о том, что по состоянию здоровья Григоренко не показана экспертиза в психиатрической больнице (ему исполнилось уже 62 года). Однако бывшего генерала немедленно перевезли в Институт Сербского, где 19 ноября в результате психиатрической экспертизы он вновь был признан невменяемым и сослан в Черняховскую психиатрическую больницу (Калининградская область) для душевнобольных преступников: убийц, людоедов... В этом окружении Григоренко провел годы...

«...во время войны я был свидетелем множества героических поступков, - писал Григоренко. - Во имя победы над врагом, тысячи людей шли на поле битвы на верную смерть. Но даже истинные герои военного времени отступили, когда оказалось необходимым проявить гражданское мужество в повседневной жизни. Ибо чтобы поступать мужественно каждый день, нужно очень любить людей, ненавидеть зло и беззаконие и верить, верить беззаветно в торжество справедливости...» Эти слова в первую очередь могут быть отнесены к их автору, прошедшему сквозь все, что ему готовила жизнь, и сохранившему твердость убеждений и ясность ума.

Через много лет в США (куда Григоренко, не имея ни малейшего намерения эмигрировать, поехал навестить живущего там сына, и сразу же, указом Л.Брежнева, был лишен гражданства) бывшему генералу, по его просьбе, провели очень тщательную, многочасовую психиатрическую экспертизу, которая записывалась на видеопленку. Во избежание мельчайших ошибок даже переводчиками были психиатры. Условием проведения экспертизы было: каков бы ни оказался результат, он будет опубликован в печати. Григоренко признали абсолютно здоровым. Резюме заканчивалось строчкой «...чем подтверждается мнение доктора Глузмана». Еще через много лет, волею судьбы, доктор Глузман увидел в США видеозапись экспертизы и был избран почетным членом Американской ассоциации психиатров. Петра Григоренко уже не было в живых.

Доктор Глузман

Паучок,

Поселившийся в камере,

Где меня приобщали к небытию,

Был моим другом.

Возвращаясь из мира людей -

Очных ставок,

Допросов

И тщательно протоколируемой лжи,

Я поверял паучку

Свои тайны

(мысленно, так как камера

Прослушивалась).

Капелька

Его мохнатого тельца

Капелькой жизни

Помогала мне

Не стать пауком...

Но однажды его

Отшмонали.

Если генерал Григоренко был идеалистом, то доктор Глузман - романтиком. Перед оканчивающим Киевский медицинский институт влюбленным в психиатрию студентом, сыном профессора-физиолога, возможно, открывалась карьера, не менее блестящая, чем карьера ранних лет генерала Григоренко. Но у этих двоих был один общий «недостаток». Они оба искали правду.

Семен Глузман родился в 1946 году в семье, где прекрасно понимали, что представляет собой советская власть, но не выступали против нее открыто. Тем не менее, именно атмосфера семьи сыграла роль в том, что у молодого человека были такие друзья, как Виктор Платонович Некрасов, известный писатель и правозащитник. В его кругу Глузман и узнал о судьбе генерала Григоренко. Узнал и по молодости лет удивлялся, почему же даже те, кто поставил ему диагноз «здоров», ограничиваются только постановкой диагноза и не протестуют против действий, дискредитирующих психиатрию как науку. Наивно веря в чистоту академика Снежневского, Глузман попросил Некрасова, на тот момент имеющего вес в обществе, известного писателя, написать письмо Снежневскому с просьбой разобраться с делом генерала. Пришел фарисейский ответ (хотя могли бы и не ответить): Григоренко - глубоко больной человек, а циркулирующие в обществе слухи - беспочвенны. Но к тому времени в «самиздате» уже появилась статья Жореса Медведева «Кто сумасшедший», на многое открывшая Глузману глаза. И направленный на работу в Житомирскую психиатрическую больницу молодой врач, обложившись книгами, сел писать заочную психиатрическую экспертизу. «Юридическая практика признает возможность и правомочность заочной психиатрической экспертизы, - говорит Глузман. - Но при соблюдении определенных условий. Например, ко мне приехала семья генерала, ее члены несколько дней отвечали на мои вопросы о нем. Я собрал и обработал все его статьи в «самиздате». И все-таки, эта экспертиза вряд ли была бы возможной, если бы не мужество хрупкой женщины, которая, по ее словам, «всю жизнь всего боялась», - Софьи Васильевны Калистратовой, адвоката Григоренко, совершившей феноменальный поступок: она тайно переписала все находящиеся в деле медицинские документы и передала их доктору Глузману, в полном смысле этого слова, рискуя головой.

Через год медицинская экспертиза - документ на двадцати машинописных страницах - была готова. «Мы не рассматриваем нашу работу только как попытку восстановить истину в деле Григоренко, - гласила ее вводная часть, - но как профессиональный протест против ставших системой методов ведения подобных дел. Психиатрия - это область медицины, а не карающего законодательства. Практика изоляции политических диссидентов от общества путем помещения их в психиатрические больницы должна быть прекращена. А врачи, совершающие заведомо негуманные действия, должны быть преданы суду, согласно нормам международного права, как это было сделано в 1947 году с профессором Германном Паулем Нитцше и его сообщниками». Некрасов повез этот документ в Москву Андрею Дмитриевичу Сахарову.

Спустя некоторое время в Киев приехали Сахаров и Боннер. Увидев 25-летнего в то время Глузмана, экспансивная Боннер всплеснула руками: «Боже, какой он юный!» Уже годы спустя, анализируя прошлое, Глузман понял: именно его возраст помешал им сделать то, зачем они, видимо, и приехали: уговорить его поставить под документом свою подпись, тем самым наверняка открыв ему прямую дорогу в лагеря. В «самиздате» в то время уже существовало жесткое правило: если хочешь, чтобы документ был опубликован, - подпиши его, протестуя - иди до конца. «Я, когда писал эту экспертизу, конечно же, в тюрьму не хотел. Хотел сделать доброе дело, богоугодное, и при этом остаться дома. Вообще-то я никогда не был героем. А рассчитывал на то, что Сахаров, зная мою фамилию и координаты, все же опубликует анонимный текст, а КГБ меня не найдет. Наивность юных лет!» - говорит доктор Глузман сегодня.

Однажды главный врач Житомирской больницы, гуляя с ним по территории, огляделся по сторонам и сказал: «А ты знаешь, что тобой интересуются?» Это было благородно с его стороны, как правило, люди о таких вещах не предупреждали - боялись. Шел 1971 год. А в январе 1972-го начались повальные аресты украинской интеллигенции: Стус, Светлычный и др. Глузман в то время уже работал в Киеве на скорой помощи, отказавшись от предложенной должности в Днепропетровской специальной психиатрической больнице (больница, в которую отправляли совершенно нормальных людей для «лечения» их диссидентских взглядов). В мартовский день, в 6 утра у него был произведен обыск, а в мае, по дороге на работу, его арестовали. Так Семен Глузман был изъят из жизни на 10 лет.

Обвинение предъявлялось по статье 62 «Антисоветская агитация и пропаганда». Нашлись свидетели, давшие показания, что он вел «антисоветские» разговоры, давал им читать «самиздат». Но, поскольку при обыске «самиздат» найден не был, его из своих же архивов положил в дело КГБ. Глузман подтвердил, что дал почитать свидетелю роман В.Гроссмана «Все течет», нобелевскую речь Альбера Камю, статью Генриха Белля о Солженицыне. Все это квалифицировалось, как «антисоветчина». Официально экспертиза как бы не упоминалась: власти не желали лишней огласки дела Григоренко. Но следователь сказал Глузману: «Мы знаем, что автор - вы». И тот собственноручно написал признание в авторстве экспертизы, категорически отказавшись отвечать на вопросы о том, кто предоставил ему материалы и где они хранятся. На Владимирской состоялся закрытый суд. «По закону, чтение приговора должно было быть публичным, - рассказывает Глузман. - Делалось это так: в маленькую комнату пускали родителей осужденных, остальные места занимали люди в штатском из КГБ. Так создавалась видимость присутствия общественности». Глузман получил 7 лет лагерей строгого режима и 3 года ссылки. Год получила машинистка, печатавшая экспертизу, 18-летняя Любовь Середняк.

Генерал Григоренко находился в психиатрической больнице. Экспертиза, подписанная врачом Глузманом и двумя анонимными вымышленными соавторами (по закону, врачей должно было быть не менее трех), была опубликована в «самиздате» и циркулировала по стране и за рубежом, где, кстати, имела широкий резонанс. В ее заключительной части было сказано: «Петр Григорьевич Григоренко не страдает никакими психическими расстройствами... Мы не можем поверить, что эксперты, включая члена-корреспондента АН профессора Морозова и профессора Лунца, которые проводили обследование 19 ноября 1969 года, не были способны проанализировать и правильно диагностировать столь простой случай, с которым справился бы любой психиатр... Мы требуем, чтобы против них, в соответствии со статьей 181 Уголовного кодекса РСФСР, были приняты официальные меры за намеренную дачу фальшивых показаний... Мы также требуем, чтобы общественный контроль осуществлялся во всей системе психиатрической службы страны и, в частности, в специальных психиатрических больницах МВД и в психиатрических больницах тюремного типа».

Автор этих странных для того времени требований сидел в политической зоне ВС 389/35 в Пермской области, той самой зоне, где сидели Орлов, Светлычная, Буковский, Щиранский и др. Он шил брезентовые сумки для головки бензопилы, работал на пилораме, собирал утюги, грузил. «У нас была хорошая компания. Там я начал писать стихи, писал и серьезные вещи. (Например, вместе с Владимиром Буковским было написано «Руководство по психиатрии для диссидентов» в помощь тем, над кем совершается психиатрическая экспертиза, эта работа вошла в сборник статей Глузмана «О советской тоталитарной психиатрии», изданный в Амстердаме. - А.Ф.) В нашей зоне не сидели уголовники. Были старые солдаты УПА, прибалтийские «лесные братья» заканчивали свои сроки длиной в 25 - 30 лет. У нас не было гомосексуализма, воровства. Несколько раз мне дали свидание с родителями: мама после инфаркта ехала через всю страну...» Не надо, однако, обольщаться насчет условий содержания заключенных. В стране официально не было «политических» и везде действовали одни и те же лагерные нормы. Из лагеря в ссылку «самый продуктивный по количеству печатной продукции политзэка» Семен Глузман пришел, веся 42 кг: проводил четырехмесячную голодовку (с принудительным, раз в два дня, кормлением, когда специальным приспособлением раскрывали рот, вставляли кишку и накачивали осужденного «пищей») против несправедливых наказаний. «Лагеря стали для меня хорошей школой жизни, я шел зеленый, но духовитый», - говорит он.

В 1982 году, «отмотав полный срок», Семен Глузман вернулся в Киев. Полгода его не прописывали у жены. Нигде не брали на работу, хотя официально должны были: ведь он уже отсидел за свое «преступление». В семье был ребенок, семью надо было кормить. Однажды, бродя по Подолу, наткнулся на заводик «Промарматура» - своего рода опорное предприятие МВД, здесь работали бывшие уголовники, сюда его взяли рабочим. Сначала не мог поверить и этой удаче, но с годами все больше ныло сердце: хотелось быть врачом. Он уже не мечтал о психиатрии: отдав свой лучший возраст лагерям, понимал, что дисквалифицирован. Но однажды, от отчаяния, написал письмо Андропову, бывшему тогда генсеком, и отправил по почте. Как ни странно, его вскоре вызвали в Министерство здравоохранения к начальнику сектора кадров и послали на переподготовку. Затем Глузман четыре года работал педиатром в поликлинике. «Я понимал, что работаю под прокурором: если кому-то можно ошибиться и нарушить, то меня сразу же посадят». Он работал хорошо, его не посадили. Наступила перестройка, он ушел на вольные хлеба, написал сценарии двух фильмов, ряд статей...

Сегодня доктор Глузман - ответственный секретарь правления Ассоциации психиатров Украины, ответственный представитель Всемирной ассоциации психиатров по странам бывшего СССР и Восточной Европы, директор Украинско-Американского бюро по защите прав человека. Он принимает участие в работе серьезных международных конгрессов, и тема его интересов: юридические и этические аспекты психиатрии.

Он так никогда и не встретился с генералом Григоренко, сыгравшим роковую роль в его жизни. Не успел сделать научную карьеру... Но он успел сохранить человеческое лицо, честь и достоинство врача-психиатра, не зная заранее, что в будущем судьба вознаградит его за это. Судьба, которую мы пишем сами... А ведь перестройка могла и не случиться. И тогда у этой истории вряд ли был бы столь счастливый конец...

И ужаснусь. Упрямству своему

И призраку в себе открытых истин,

Утраченным и канувшим во тьму

Своим надеждам, страхам, верам, мыслям.

Я оглянусь на этот белый бред,

Заполню словом неподвижный сумрак.

И вспомню все. И ужаснусь вослед.

Потом. Когда-нибудь. Весенним утром.

P.S. Следователь, который вел дело Глузмана, живет сегодня в Киеве. Назвать его Семен Фишелевич отказался. «А зачем портить человеку жизнь? - сказал он. - Не человечек ведь виноват, а система».

В статье использованы стихи

из книги Семена Глузмана «Псалмы и скорби»