Первый крестовый поход «за демократию во всем мире»

В июле-августе этого года еженедельник «Зеркало недели» опубликовал несколько материалов, посвященных 90-летию начала Первой мировой войны (1914—1918 гг.) — события, во многом предопределившего дальнейший ход мировой истории. К сожалению, авторам публикаций не удалось в полной мере отобразить причины, сущность и последствия постигшей наш мир катастрофы. Так, едва ли не красной нитью этих материалов стало расхожее представление о Великой войне как о кризисе общеевропейской цивилизации, положившем, тем не менее, начало постепенной демократизации Старого Света. Между тем даже некоторым современникам коллизий девяностолетней давности было очевидно, что все обстоит гораздо сложнее…

Крах «старого мирового порядка»

Чтобы оценить масштабы вызванных войной изменений, стоит представить себе картину мира, каким он был чуть менее века назад. Нам, живущим в эпоху квазимногополюсности с единственной сверхдержавой — США — и несколькими амбициозными «региональными лидерами», сложно представить тогдашнюю международную обстановку. В те времена судьбы мира определялись почти исключительно волей и взаимоотношениями европейских держав, а Америка имела лишь ограниченное влияние на ход событий, в основном довольствуясь ролью «локомотива» Западного полушария.

Нельзя сказать, что грядущих перемен никто не предвидел — напротив, мир был буквально наполнен предчувствием грандиозной «перестройки». Так, еще в 1906 г. в Германии некто Зеештерн (под этим псевдонимом скрывался сам кайзер Вильгельм или его брат — гросс-адмирал принц Генрих) опубликовал утопический роман «Крушение старого мира». Книга предрекает немцам победу в будущей войне, однако победу поистине пиррову, поскольку цена ее окажется слишком велика. По-настоящему же выиграют войну, по мнению автора, сохранившие нейтралитет русские и американцы. Россия, например, не пролив ни капли крови, получит выход к Персидскому заливу и, более того, достигнет мирового господства. Как станет ясно позже, прогноз оказался верным лишь наполовину.

Конфликт имел не только экономические и геополитические, но и более глубокие, цивилизационные причины. Назревал острый конфликт между западной (атлантической) и среднеевропейской (немецкой) системами. Определение их различий выходит за рамки данной статьи. Стоит отметить только, что невиданная доселе жестокость Первой, а особенно Второй мировой войн дает все основания говорить именно о межцивилизационном противостоянии и отсутствии (во всяком случае, на тот момент) единой «европейской общности». Не случайно идеологическая, а затем и вооруженная борьба сопровождалась взаимными обвинениями в культурной неполноценности, разоблачениями «декадентства» и «вырожденчества» Запада и «чудовищного милитаризма» Германии. В сознании населения соперничающих лагерей формировалась опасная идея исключительности и превосходства «своей» цивилизации, окруженной «кровожадными варварами», которых непременно надлежит «цивилизовать».

Впрочем, даже самые осведомленные люди того времени видели лишь верхушку айсберга, сводя движущие силы вероятного конфликта к существенным, но, по сути, второстепенным и производным от основных, факторам. Так, еще в 1904 г. сэр Хэлфорд Маккиндер, британский историк, географ и дипломат, в известном докладе «Географическая ось истории» принципиально противопоставил атлантические, «морские» державы евразийским, «сухопутным», указав при этом, что обстоятельства должны неизбежно толкнуть Францию в лагерь «атлантистов». Исходя из этого, он обозначил и внешнеполитические приоритеты своей родины: препятствовать политическому и экономическому сотрудничеству ведущих держав Евразии и одновременно постараться опереться на США как на потенциального лидера атлантического мира. Впрочем, Маккиндер все же не считал Германию цивилизационно отличной от «морских» государств.

Ближе всех к истине был член Государственного совета Российской империи Петр Дурново, видевший в приближавшейся катастрофе борьбу между демократическим началом в мировой политике, олицетворяемым Англией, Америкой и, «в несравненно меньшей степени», Францией и началом консервативным, носителями которого были, по его мнению, Россия и Германия. Но лишь позже, уже во время войны, пришло осознание того, что «различия между Англией и Германией касаются самых основ человеческого существования» (Оливер Лодж).

Но отнюдь не следует делать далеко идущих выводов о «неизбежности», а тем более «предопределенности» военного столкновения. К 1914 году имелись все предпосылки для мирного сосуществования и взаимообогащения различных национальных культур. Этому способствовали становление общеевропейского правового пространства, нарастающая либерализация движения капитала и рабочей силы, постепенное, но неуклонное расширение личных свобод — то есть все то, к чему Европа возвращается сейчас. Однако в июле 1914-го перспективы межцивилизационного диалога были перечеркнуты как объективными закономерностями, так и роковыми случайностями. Развязка европейской драмы очень скоро стала зависеть от воли нового действующего лица…

Пиррова победа Запада

Долгие годы одной из основ внешней политики США, предпосылкой для их экономического роста являлись мир и баланс сил в Европе. Но любой «баланс сил» так или иначе предполагает наличие нескольких таких «сил», их разъединенность. Широкая интеграция Европы и Евразии, да еще и на основе чуждых Америке ценностей, никак не входила в планы Вашингтона. Этими соображениями и определялась позиция страны в разразившейся европейской войне. Победа России считалась опасной для интересов США и мировой цивилизации, так как могла бы привести к утверждению в Европе реакционной державы, преследовавшей инакомыслие и национальные меньшинства. Вполне реальными становились перспективы создания нового «Священного союза» консервативных монархий — российской, германской и японской, который был объективно направлен не только против Британии, но и США.

Такой альянс мог послужить основой дальнейшей консолидации евразийских держав на основе принципов традиционализма, которые применительно к своим глобальным соперникам Америка всегда склонна провозглашать «реакционными» и «тоталитарными». Вот почему Вашингтон вряд ли мог себе позволить способствовать победе монархии Романовых. Однако триумф Германии, по мнению капитолийских стратегов, мог привести к тем же результатам еще быстрее. Фактическое поражение России, где в политической и военной элите всегда хватало германофилов, и ее активное сближение с Японией, завершившееся заключением военного союза в июле 1916 г., стали сигналом, что медлить с поддержкой западных союзников и вмешательством в европейские дела больше нельзя.

Идеологическая конъюнктура также складывалась благоприятно. Как отмечает профессор Абердинского университета Пол Дьюкс, «Николай Кровавый и самодержавие долго портили впечатление «благородной миссии Запада», но его свержение в ходе Февральской революции 1917 года позволяло представить события таким образом, что войну вели силы демократии (как на Западе, так и на Востоке) против автократии Германии и ее союзников». С «легкой руки» правительства президента Вудро Вильсона война приняла характер крестового похода «свободных государств» против «военных монархий», не вписывавшихся в западную модель общественного устройства. В итоге уже с Первой мировой «защита демократии» стала тем предлогом, который позволял Западу добиваться нейтрализации своих экономических и цивилизационных оппонентов. Когда восемьдесят лет спустя во время очередного «крестового похода сил демократии» бомбы обрушились на головы боснийских, а затем и белградских сербов, вероятно, далеко не все смогли уловить тут зловещую историческую связь с выстрелами в Сараево.

Так или иначе западная и, в частности, американская политика в период войны определялась тем, что угрозу представляла не только Германия, но и другие «автократии» Старого Света (в том числе и ситуативные союзники по Антанте), а тем более — какое бы то ни было их объединение. Поэтому теоретиками атлантизма планировалось «удушение» Евразии путем ее изоляции и утверждения «либерально-демократических» ценностей и режимов на месте традиционалистских монархий. Причем из всех участников конфликта именно США удавалось наиболее успешно скрывать свои реальные цели под маской вселенской добродетели. И именно США для их достижения сумели максимально воспользоваться преимуществами как нейтральной страны, так и державы-победительницы.

Но даже после вступления США в войну Антанта вряд ли могла надеяться на скорую победу. С учетом ликвидации Восточного фронта завершение военных действий ранее конца 1919 г. не планировалось. И вдруг осеннее наступление союзников в 1918 году заканчивается феноменальным успехом, а германская коалиция разваливается словно карточный домик. Достаточно сказать, что Германия капитулировала, когда ее войска находились на территории противника, и ни один солдат Антанты не переступил границ коренных немецких земель — едва ли не единственный (!) подобный случай в истории. Внешне все выглядело почти как тщательно отрежиссированный кем-то спектакль… Так завершилась эта европейская война, определившая лицо современного мира.

В глобальной перспективе поражение потерпели все европейцы, независимо от национальной или культурно-цивилизационной принадлежности. Поражение намного большее, чем политические, экономические и культурные потери, на которых акцентировали внимание авторы предыдущих публикаций. Первая мировая война изменила фундаментальные представления неевропейцев о белом человеке. «Колонизаторы, — писал мальгашский исследователь Р.Рабеманандзара, — наблюдаемые в своем «туземном» состоянии, утратили в глазах колонизируемых ореол победителей и суверенов».

И все же главными следствиями войны стали не общий упадок Европы и тем более не поражение специфической прусско-немецкой системы, а временная победа американского атлантизма над идеей плюрализма и равноправия цивилизаций. Триумф «Великого союза» Великобритании и США автоматически придал всем стереотипам и предрассудкам западной цивилизации статус общемирового эталона. «Союзническая схема истории», по определению известного британского исследователя Нормана Дейвиса, провозглашает «атлантическую общность» вершиной человеческого прогресса, а англосаксонскую демократию, верховенство закона в традиции Великой хартии вольностей, свободный рынок и капиталистическую экономику наивысшими формами Добра. Руководствуясь этими шаблонными стандартами, «международное сообщество» до сих пор принимает решения о допуске того или иного государства в «содружество свободных наций» или же о необходимости его изоляции и даже более решительного «наказания».

Именно потому сегодня можно утверждать, что первый крестовый поход «за свободу и демократию во всем мире» завершился провалом. Вместо установления действительно справедливого мирового порядка он привел лишь к унижению в Версале Германии и созданию искусственных барьеров в мировой политике и международных отношениях, а вместо плодотворного диалога цивилизаций — к затяжному монологу одной из них.

Украинский счет

Нельзя обойти вниманием и то огромное и неоднозначное влияние, которое Первая мировая оказала на отечественную историю. Очутившись по разные стороны фронтов, вынужденные воевать друг против друга за чужие интересы, украинцы пережили одну из крупнейших за все времена национальных трагедий. Но, как это довольно часто бывает, трагедия обернулась возрождением. Именно Первая мировая дала национальному сознанию украинцев тот импульс, который определил характер освободительной борьбы на последующие десятилетия. В окопах этой войны приобретали боевой опыт будущие украинские солдаты и командиры сражений 1917—1921-х и даже позднейших лет. Именно 1914 год не дал окончательно размежевать Галичину и Надднепрянщину, тогда как в мирное время Иван Франко предвидел полное обособление галичан в отдельный славянский этнос в течение 30—40 лет. Встреча австрийских и российских украинцев на фронте стала прологом Злуки 1919 года. Более того, именно перипетии Великой войны, репрессивная политика как России, так и Австрии способствовали искоренению москвофильства и крайнего австрофильства на западе Украины и рождению здесь «украинского Пьемонта», сыгравшего важную роль в становлении суверенной государственности в конце ХХ века.

Право украинского народа на создание собственного независимого государства было впервые официально признано на международном уровне. Речь идет о заявлении турецкого министра, одного из фактических руководителей Порты в военный период Талаат-бея от 24 ноября 1914 года. В этом документе декларировалась, в частности, необходимость отделения украинских территорий от России и их последующего национально-государственного самоопределения. То, что подобное признание обусловливалось сугубо конъюнктурными соображениями, отнюдь не умаляет его политической значимости. Для Украины и украинцев декларация Талаат-бея имеет такое же значение, как знаменитая декларация Бальфура для евреев и Государства Израиль. К сожалению, в отличие от еврейского народа, украинцы не смогли использовать свой исторический шанс.