ПАРАДОКСЫ И ПРОЗРЕНИЯ «ГРЯДУЩИХ ПЕРСПЕКТИВ» МИХАИЛА БУЛГАКОВА

Почти 85 лет назад начал свой путь в литературе выдающийся русский писатель, киевлянин Михаил Афанасьевич Булгаков. Его первым печатным произведением стал рассказ (по форме — скорее передовая статья) «Грядущие перспективы», опубликованный в газете «Грозный» 13 (26) ноября 1919 года на территории, контролируемой армией белого генерала Антона Деникина.

Статья была подписана криптонимом — М.Б. Интересно, что заставляло в 20—30-е годы гонимого, но все же известного писателя (Сталин очень ценил постановку пьесы «Дни Турбиных» по роману «Белая гвардия» во МХАТе и многократно бывал на ней), хранить в своем личном архиве пожелтевший листок газетной бумаги — опасное свидетельство о небезупречном прошлом? В руках вездесущих «компетентных органов» оно было бы под стать разорвавшейся бомбе. То, что Михаил Афанасьевич бережно относился к каждой своей строчке, — известно, но почему он так дорожил этой небольшой, на три страницы текста, работой? «Грядущие перспективы», несмотря на немалый налет пафоса, стали манифестацией духовных, политических и этических воззрений, от которых писатель не отказался даже в удушливой атмосфере сталинского времени.

На Северном Кавказе М.Булгаков оказался осенью 1919 года. Именно в это время на южной оси противостояния многих сил и движений (красные, белые, петлюровцы, махновцы, галичане, григорьевцы… — и это только на Надднепрянщине!) фактически решалась судьба гражданской войны на территории всей бывшей Российской империи.

28-летний военный врач некоторое время находился в действующей армии, но с разгромом войск Деникина в январе 1920 года он не отправился в эмиграцию, а остался на Родине.

Многие читатели наверняка помнят знаменитые строки из рассказа Булгакова «Киев-город» (1923 г.): «Будто уэллсовская атомистическая бомба лопнула под могилами Аскольда и Дира, и в течение 1000 дней гремело, и клокотало, и полыхало пламенем не только в самом Киеве, но и в его пригородах… по счету киевлян, у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил». Можно с уверенностью сказать, что два из 14 пережитых Мастером переворотов приветствовались им.

Но «опереточное» правление гетмана Павла Скоропадского на кайзеровских штыках стало сплошным разочарованием для монархически настроенных киевлян круга Булгаковых, поддержавших было свежеиспеченного «венценосца». Приход же в Киев 31 июля 1919 года деникинских войск многими горожанами был воспринят как возвращение «доброго старого времени». Тоска по нему столь часто прослеживается и в художественных произведениях писателя, и с еще большей пронзительностью — в переписке и дневниках. «…Мне приснилось: Киев, знакомые и милые лица, приснилось, что играют на пианино… Придет ли старое время? Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его… не видеть, не слышать!», пишет он сестре Наде 31 декабря 1917 года.

Михаила Афанасьевича дважды мобилизовывали. Сначала, в марте 1919 года, — петлюровцы, и через полгода, уже осенью, — деникинцы. В неприятии самой идеи государственной независимости Украины он, что отнюдь не странно, солидаризировался с большевиками. И белые, и красные оставались великодержавниками. Но во втором случае мы имеем дело с сознательным выбором: молодой врач, добровольцем Красного Креста в 1916 году отправившийся на фронт Первой мировой войны, принял решение — в рядах белогвардейцев бороться («перед нами тяжкая задача — завоевать, отнять свою собственную землю») со всеми, кто уже два года разрушал его жизненное пространство.

Сквозная мысль статьи — «нужно драться… Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца».

Булгаков еще верит союзникам — «англичане, помня, как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию, оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы мы смогли скорей добраться до Москвы». Уже в «Белой гвардии» мы встречаем разочарование, перемежающееся с презрением к тем, кто не оправдал надежд: «Если тебе скажут, что союзники спешат нам на выручку, — не верь. Союзники — сволочи», — пишет Николка Турбин на печи в доме №13 по Алексеевскому (Андреевскому) спуску.

Михаил Афанасьевич оказался в стане проигравших (а кто собственно победитель в братоубийственной войне?). Он не предугадал ближайших перспектив его родины. Как отмечает авторитетный киевский исследователь Мирон Петровский, «…писатель Булгаков с его трагическим юмором возник в известном смысле потому, что идеалы «Грядущих перспектив» сохранили привлекательность, а пророчества провалились». Политическая же программа Мастера образца 1919 года отдает кондовым, посконным монархизмом, его позиция — правее самых правых: «Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова. Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станком для печатания денег… за все!»

Как что-то этнографическое Булгаков воспринимал и украинство: «Здесь есть элементы, которые хотят балакать на этой мове своей», — говорит Шервинский фактически устами автора в «Белой гвардии». Автор не разделяет пафоса Булгакова по поводу «самостийных изменников», хотя проводники этой самой национальной идеи проиграли именно из-за своих вопиющих ошибок. Отказ от создания национальной армии, ставка на мифическую «народную милицию», вера в федеративный союз с Москвой (даже с уже большевистской), почти полное игнорирование социального фактора при строительстве державы, увлеченное соперничество множества партий социалистического и национал-демократического направления, устраивавших бесконечные политические дебаты, правительство УНР, издающее немыслимое количество указов… А ведь тучи уже сгущались.

Булгаков вместе с деникинцами окончательно покинул Киев и …стал писателем. Приезжал в Город нечасто; поездки в Киев в 20—30-х годах содействовали восстановлению его душевного равновесия. Как говорила Елена Сергеевна Булгакова, жена, верный друг и секретарь Михаила Афанасьевича, в этих возвращениях было что-то «утешающее».

Именно революция и гражданская война, если можно так сказать, явили миру великого писателя. Мастер и его любимый город всегда идут рядом. В «Мастере и Маргарите», «Белой гвардии», «Беге», «Жизни господина де Мольера» — в описаниях будь то Москвы, Ленинграда (Санкт-Петербурга), Парижа, Рима, Иерусалима — везде угадывается Киев.

«Грядущие перспективы» Булгаков заканчивает такими словами: «И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям: платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!» То, что всем живущим на 1/6 части суши приходилось, да и сейчас приходится платить за эксперименты с «социальной революцией», — аксиома. Вот только назвать Михаила Афанасьевича «жалким банкротом» никак нельзя. Всем своим творчеством Мастер доказал обратное.