ОКТЯБРЬ. ЛИТВА

Юкневичене — заместительница Витаутаса Ландсбергиса в сейме и его соратница по партии. Одного взгляда на ее портрет достаточно, чтобы понять, как постарел и устал наш знаменитый профессор, если согласился на существование рядом с собой женщины с таким характером... Прежде, на заре литовской независимости, его раздражала даже Казимера Прунскене, которой нужны были не столько решения, сколько народная любовь — кажется, желание, более естественное для женщины и странное для мужчины. А Ландсбергиса аж трясло: он хотел бегать на балконы сам. Ну, вот и добегался к Юкневичене...

Над ее портретом надпись «Европейская Литва». Лозунг партии консерваторов. Когда в Украине говорят о чем-то европейском, это сразу же вызывает насмешливые улыбки. Во-первых, мы точно знаем, что до Европы легче доехать, чем дожить, во-вторых, отдаем себе отчет в том, что люди, призывающие нас строить европейскую Украину, на самом деле имеют значительно больше возможностей до Европы доехать, чем мы — дожить. В-третьих, после приезда кое-кого из этих неутомимых строителей арестовывают со всей европейской учтивостью. И потому мы вынуждены тратить жизнь в очередях в посольства, ибо осторожный старый континент не желает отличаться от нового в естественном желании защититься от этих строителей — и от нас вместе с ними...

В Литве же политики все-таки стремятся попасть в Европу вместе с народом. Однако, как по мне, им следовало бы на первых порах ответить на вопрос — в какую Европу? Может, они уже в Европе? В советские времена здесь прилагали невероятные усилия, чтобы не быть похожими на остальных, чтобы сохранить в себе крохи Запада — или того, что мы считали Западом. Усилий почти хватало: мы приезжали сюда, как в Европу, прогуливались по настоящей европейской улице — проспекту Ленина, пили душистый — нам так казалось — кофе в маленьких кофейнях в старом городе, ездили маршрутным такси в Каунас, чтобы пообедать в ресторанчике на Лайсвес-Аллее. Мы, не способные преодолеть советскость собственной жизни, оказались благодарными зрителями литовской драмы о жизни, потраченной на сохранение собственного достоинства.

Сейчас здесь прилагают усилия, чтобы быть похожими на Европу, однако на самом деле сил хватает только на то, дабы поддерживать в приличном виде то, что было. И зрители уже совсем другие — наверняка знающие, что такое жить на Западе и что такое Запад. Они приезжают в Литву транзитом — откуда-то из Вроцлава, где подъемные краны как неотъемлемая часть городского пейзажа высятся над городом, соседствуя с крестами старых соборов. Через два дня собираются в Москву, туда, где серьезные дяди будут угощать их «водкой» и пивом «Балтика» на трехэтажных дачах, заворачивая таранку в чертежи новых газопроводов. И вот они видят перед собой этот спокойный неизменный город, который готов был даже лечь под танки, чтобы только его оставили в покое... Они ощущают на его мостовых тень 70-х годов, кажется, здесь должны слушать Марылю Родович, прогуливаться в парках по вечерам и ездить на хутор в выходные... Все так и есть, только вместо Марыли Родович здесь слушают Ландсбергиса и Бразаускаса, вынужденных быть актерами на переполненной статистами политической сцене... Они бы назвали этот город советским, однако чувствуют, что здесь что-то не так. Здесь не хамят в магазинах, улыбаются на улицах, здесь нет атмосферы постоянного советского раздражения... Они считают это успехом и снисходительно улыбаются литовцам. А мы, знающие, что этот город советским никогда не был, радуемся его неизменности...

Так вот все довольны. Не уверен, довольны ли сами литовцы, — они же теперь путешествуют не в Москву или Ригу, а в Стокгольм и Берлин. И должны осознавать, что рядовому шведу или немцу их столица должна казаться провинциальным польским воеводским городом, курортом с небогатыми жителями, забытой крепостью, отразившей все штурмы и нынче потихоньку превращающейся в музей... Чтобы успокоиться, литовцам нужно осознать, что они уже являются Европой — просто такой Европой. И никакой другой не будут...

Когда-то, через год после восстановления балтийской независимости, я приехал в Латвию. Перед тем ездил в балтийские страны по нескольку раз в год, наслаждался этим водоворотом событий, этим климатом заинтересованности свободой... И вдруг я увидел, что все кончилось. События замерли. Люди перестали бороться и начали жить. Журналист во мне уступил место курортнику. Я почти не выезжал в Ригу, сидел себе в Юрмале, потихоньку загорал и завидовал Паустовскому, написавшему здесь, именно в такой спокойной атмосфере без событий и новостей, свою «Золотую розу». Я же вынужден был писать статью под громким названием «Конец геополитической Балтики». Я писал, что балтийские страны теперь будут жить своей жизнью — тихой и незаметной. О них забудут на Востоке и не вспомнят на Западе. Их писателей перестанут переводить на русский и не начнут — на немецкий. Их актеров перестанут приглашать на «Мосфильм» и не начнут — в Голливуд. За все теперь придется бороться. Однако это и есть плата за свободу...

Я поехал в Ригу поговорить об этом тексте со своим однокурсником Айнарсом Димантсом. Айнарс не очень любил Юрмалу: в ней было, как по нему, многовато курортников и маловато национального духа.(Сейчас Айнарс возглавляет Европейское движение Латвии, а в Юрмале нет ни курортников, ни национального духа.) Но я был готов подискутировать и на Домской площади. Айнарс неожиданно на меня почти обиделся. Он вежливо смял номер «Независимой» с моим текстом и пообещал написать ответ. Айнарсу очень не хотелось, чтобы его страна — и он вместе с ней — перестали определять судьбу империи, от которой они с таким трудом отделились... Он был готов поменять судьбу империи на судьбу Европы, но не знал как...

С тех пор, только кто-то из российских политиков делает заявление о недопустимости вступления балтийских стран в НАТО, Айнарс спрашивает меня, понимаю ли я, насколько ошибался. Однако сегодня, в этой милой кофейне, я снова убедился, что был прав. Балтии повезло. Она была западной провинцией огромного восточного государства — и стала восточной провинцией большой западной цивилизации...

А мы? Кем были мы?

Виталий ПОРТНИКОВ