ОКТЯБРЬ. ЕЛЬЦИН

И решил посвятить «Президентскому марафону» утро следующего дня. Специально проснулся раньше, приготовил чай... Сижу, читаю... Через какой-то час закрыл книгу с облегчением: словно повинность какую-то отбыл...

Попытаюсь объяснить свое разочарование. Чего я вообще ждал от мемуаров Ельцина? Когда прочел в «Огоньке» отрывки — обрадовался невероятно. Во времена Путина все мы так уже привыкли к мелким людям и мелким темам... А здесь — масштабная политическая акция! Ельцинская! Я писал статью в «Зеркало» с определенным облегчением: поскольку впервые за много месяцев чувствовал масштаб личности, стоящей за политическим решением. Ура! Позже, уже в Вильнюсе, узнал, что Ельцин провел презентацию своих мемуаров в день рождения Путина. Вся элита во главе с премьером Михаилом Касьяновым собралась у Ельцина в Москве, а Путина упекли в какой-то там ресторанчик в провинциальном Павловске. «Не мешай нам веселиться, изверг!» Подобные события для политического журналиста — подарок судьбы. Я написал рубрику в московские «Ведомости» именно с этим сюжетом: дескать, книга — лучший подарок...

Очевидно, что после такого успеха отрывков я мог чего-то ожидать от самой книги, не так ли? И только начав ее читать, понял, что стал жертвой превосходной рекламной кампании. То есть политическая акция — одно, а книга — совершенно иное. В акции действительно чувствовался характерный почерк пускай больного, но живого Ельцина. А книгу написал Юмашев. Т.е. он, конечно, написал все книги Ельцина, однако сейчас влияние литературного «негра» превышает возможности самого автора. По крайней мере, в отношении к людям... Главной фигурой последнего периода ельцинского царствования стала Татьяна Дьяченко... Ну и, естественно, сам Юмашев... Это невероятно напоминало бы мемуары Пушкина, если бы их писал Хлестаков. Разумеется, из подобной книги мы обязательно узнали бы, как благодарен Александр Сергеевич Ивану Андреевичу за сюжет «Евгения Онегина» и предложение написать итальянские стихи... И как точно Иван Андреевич оценил негодяя Дантеса... Конечно, и в ельцинской деятельности Юмашев сыграл такую же путеводную роль. Его предложения, возможно, не всегда носили стратегический характер, но всегда были правильными...

Я так и вижу, как Юмашев боролся за свое место в истории — как он его понимает... Как настойчиво «работал» с Ельциным, задавал нужные вопросы, чтобы получить возможность написать о себе и о тех людях, которых он — именно он, не Ельцин — продолжает считать «перспективными знакомыми». В предыдущих книгах таких «перспективных» также было немало, но хотя бы самого Юмашева не было — и именно поэтому ельцинские мемуары не вызывали у меня такого отвращения... А Ельцина, кстати, просто жаль. Это не его книга. И книга не о нем. А он едва ли напишет что-либо другое — будет уверен, что дал точную оценку своему президентству и Путину указал на его место... Вот тебе и семья! Пусть неоднозначный, но какой масштабный политик — в окружении мещан, все норовящих удачно сфотографироваться на его фоне... Как перед объективом провинциального фотографа... «Отец, сядьте левее, ведь меня совершенно не видно... А теперь Маню не видно... Отец, ну вы нам мешаете...»

Лучше уж быть сиротой в подобной ситуации... А я почему-то — видимо, по ассоциации с Юмашевым — вспомнил свои студенческие вояжи в «Огонек» — тогда еще коротичский и модный. Нашим преподавателям удалось организовать тогда для нас студию, и мы каждую неделю приходили в самую популярную в Москве редакцию послушать Владимира Чернова — главного редактора нынешнего, «желтого» и незаметного «Огонька»... Именно на этой студии я почувствовал какую-то нереальность происходящего — Чернов с его взглядами на журналистику (тогда мы еще не знали, как их назвать, потом я понял — коммерческими) был невероятно далек от того, что мы искали в «Огоньке». От обыкновенной правды. Однако он значительно раньше нас понял — хоть и был советским журналистом, — что и правдой можно торговать, как товаром. Что и ее не может быть слишком много... «Огонек» Коротича и был таким островком разрешенной и взвешенной правды в стране сплошного вранья — для того времени тоже неплохо. Но самое страшное, что все развитие нашей прессы пошло по этому пути, что появился целый легион редакторов с валидолом в кармане — их жутко мучает совесть, им больно, они смотрят на вас проникновенно и честно своими большими интеллигентными глазами вечных мальчиков из уважаемых семей — еще один поступок против собственной природы плюс еще один... Они знают, что так нельзя, но они вынуждены, чтобы сохранить хотя бы то, что есть... Рядом с каждым таким Коротичем есть свой Чернов или Юмашев — о, эти из намного более многочисленной армии людей, которые не знают мук совести и уверены: вместо того, чтобы волноваться и переживать, нужно действовать! И вот Коротич, который изобрел эту пропорцию разрешенной правды и спасал нас ею вплоть до путча, почти забыт с его валидолом. А Юмашев, которому он доверил разбирать письма трудящихся, хладнокровно вписывает свое драгоценное имя в мемуары Ельцина. «И, кстати, не забудем сказать, что Борис Абрамович тоже очень талантливый человек». Кто бы сомневался!

…А возвращаясь, я взял в дорогу дневники Кафки...