Окраины Украины. Где наш крайний север?

Стоит киевлянину приехать в какой-нибудь райцентр, поселок или село, как он тут же почувствует, что попал в совершенно иной мир. Провинция поражает горожанина не столько своим размеренным бытием и патриархальностью человеческих отношений, сколько каким-то пессимистическим восприятием жизни, мол, не беда, что нам плохо, притерпелись уже, лишь бы хуже не было.

Провинция любит пообщаться с приезжим человеком, тем более если он из столицы. Поговорить о предстоящих выборах и ценах на солярку. Посетовать на извечное неумение города понять село и его нужды. Задать непременные вопросы: «Как там Верка Сердючка поживает?» и «Почему Богдан Бенюк ничего по телевизору не рекламирует?». Но рано или поздно беседа коснется самой жизни, и тогда услышишь, чем же на самом деле болеет провинция, что думает и чего хочет. «Вы там в Киеве в Верховной Раде, в правительстве много чего можете хорошего наговорить и нарешать. А вот когда же оно, это хорошее, придет в Полонное или Старый Крым, в Новоселицу или Ямполь? Через сколько десятилетий? А если не придет вообще? Неужели вы не понимаете, что Киев – это еще не вся Украина?!», — вот как может заговорить провинция. И это понятно. Ибо провинция живет хуже, чем город, – страдает от беззакония, безуспешно ищет работу, полностью зависит от местного начальства. А провинциальное начальство тем и коварно, что часто все личное имеет, но личностями не является. К тому же оно научилось искренне смотреть в лицо своих сограждан и постоянно врать им. Прятать главное в мелочах, кивать на областное и киевское руководство, дескать, это оно решает, а мы – люди маленькие, не все в нашей власти…

Кстати, слово «провинция» по латински означает «завоеванная территория». А может, и в самом деле центр навсегда завоевал провинцию для того, чтобы использовать ее в своих интересах? Может, и впредь будет держать ее в черном теле, препятствовать ее развитию? Видимо, уже только наши потомки ответят на эти вопросы...

«ЗН» планирует регулярно рассказывать о жизни райцентров, поселков и сел страны, о так называемой глубинке, без которой действительно нельзя целостно представить Украину. Поездки по городам и весям страны начнем с рассказов о самых крайних точках Украины – северной, южной, западной и восточной.

Итак, первый очерк. Самое северное село страны – Гремяч Новгород-Северского района на Черниговщине.

Во всех нынешних географических справочниках указано, что самой северной точкой Украины является село Гремяч. Оно находится в 45 километрах от райцентра Новгород-Северский, что на Черниговщине. Вот и интересно, по сравнению с множеством других сел нашей Родины, как это село живет — лучше, хуже? И на каких весах, какой мерой определить это? Первое же впечатление от приезда в Гремяч — здесь очень тихо. Так тихо, что в ушах звенит. Люди здесь знают друг друга в лицо и немало знают друг о друге. Хлебосольны, но замкнуты, держатся с достоинством и не всегда охотно говорят о Гремяче, о том, что было и что есть...

Сельская идиллия?

Райский уголок — и все, и больше ничего добавить нельзя. Всевышний и сама природа постарались на славу, а предки нынешних гремяченцев хорошо знали, где село ставить... Выйдешь из машины, намотавшей на свои колеса 362 километра (путь из Киева), ступишь на крестьянское подворье, а вокруг — лес. А там свой микроклимат, свой таинственный мир с пением птиц, говором торопливого родника и тихим шелестом смерек на самой-самой верхушке. А верхушка — высоко. Задерешь голову так, что едва не падаешь, чтобы через пахучие ветки разглядеть синее небо... На горожанина лес, да еще такой густой, как в Гремяче, действует по-колдовски, заставляя, может быть, впервые задуматься о том, какая это сила — Природа, созидающая жизнь, и как мелки и смешны все наши самые личные проблемы, а уж о политических, предвыборных и говорить не приходится.

Село Гремяч раскинулось на правом берегу реки Судость — притоке Десны. Здесь 746 дворов, 1563 жителя. Есть аптека, поликлиника (все пенсионеры с огромным уважением говорят о стоматологе Марте Жигалко), больница на 12 коек, «скорая помощь», почта, кафе, мини-маркет (ассортимент товаров и продуктов ничуть не отличается от столичных магазинов). По-прежнему работает Дом культуры, открыта библиотека, где более 30 тысяч книг.

В детсаду 40 детей от одного до семи лет. Оплата по нынешним временам баснословно малая — от 50 до 80 копеек в день на одного ребенка. Считают в селе, что детсад — заслуга Светланы Курило, которая работает заведующей уже 22 года, а до этого 30 лет на этой должности трудилась мать Светланы Алексеевны.

В средней школе учатся 170 детей. В феврале этого года произошло знаменательное для села событие: Минобразования подарило школе 11 компьютеров.

Есть водопровод. Это значит, что колонки стоят у каждого дома, а у некоторых хозяев — даже во дворе или в квартире. Оплата за воду терпимая: в месяц с человека 1,4 гривни, за корову или лошадь — 1,12 гривни, а за поросенка — 0,35 гривни. Пенсию старикам в последние два года приносят вовремя, задержек нет.

Гремяч встает очень рано. В каждом дворе — корова, а то и две, даже три. Начинается дойка. А потом отовсюду несут банки и бидоны к молоковозу — это новгород-северский сырзавод собирает молоко у крестьян. В феврале за литр молока завод платит по 90 копеек, в июне — по 55 копеек, а в октябре — по 70. Хозяйка от одной коровы летом надаивает в день 10 и даже 15 литров. Вот и считайте доход, ведь сданное молоко — главный источник поступления денег в семейный бюджет. В 2003 году жители сдали заводу 797 тонн молока, а за девять месяцев этого года — уже почти 660 тонн.

В селе давно нет колхозов (было два: «1 Мая» и «Шлях нового життя»), а вместо них — ООО «Гремяч». Есть ферма, где выращивается 400 коров, и молоко от них тоже получает сырзавод. «Гремяч» занят и производством зерна, но урожайность в этих краях, к сожалению, низкая. Правда, в нынешнем году еще ничего — 16 центнеров с гектара, а в прошлом — 8, бывало даже по 5 центнеров с гектара.

Интересно, что здесь фрукты, овощи и даже мясо не везут на базар в райцентр (далеко!), а перерабатывают для себя. Побывав в Гремяче, убеждаешься, что консервирование — наша национальная забава, недоступная пониманию отсталых в этом деле стран Запада. Вот и в селе с середины лета начинается заготовительный период. В банки закатывается все, что только можно, кроме этого, все остальное сушится, тушится, парится, перетирается, коптится... Как говорится, и дым копченостей нам сладок и приятен...

Россия рядом...

В селе находится застава, вернее, ее руководство и сами казармы, где живут как срочники, так и контрактники. Участок же границы, который контролируется заставой «Гремяч», довольно большой, а главное — рельеф разный: болото, лес, поле, глухие заросли кустарников.

О пограничниках крестьяне говорят с уважением и тайной надеждой, что именно они, молодые хлопцы, и должны задержать местных девчат, не дать им убежать из села. И так уже, мол, мало девчат осталось. «Свадьбу недавно сыграли. Может, какая еще из наших красавиц пограничнику приглянется. Хорошо бы! А то ведь своих хлопцев мало, и те — одна пьянота, трезвого не найти днем с огнем. А военные — народ трезвый, серьезный», — говорит Василина Луценко, мать четырех дочерей. Трое взрослых из села уже уехали, подрастает младшая, 16 лет, останется ли она с матерью — вот вопрос.

Считают здесь, что пограничники хлеб даром не едят и нарушителей ловят исправно. Во всяком случае, с гордостью рассказывают, как в конце прошлого года был задержан «ЗИЛ», где в специальном тайнике пряталось 12 китайцев и вьетнамцев. «У них на родине жизнь, видать, в сто раз хуже, чем у нас, вот и бегут куда глаза глядят». В январе пограничники поймали две группы нелегалов из Индии, и оказалось, что в пятнадцатиградусный мороз у десяти индусов на ногах были... кроссовки. Ясно, что замерзли и обморозили ноги, пятеро же из них — очень серьезно. Гремяченцы с сочувствием рассказывают о том, как пограничники отвезли индусов в новгород-северскую райбольницу, где в течение двух месяцев их прилежно лечили.

Но сами жители села, хорошо зная лесные тропы, запросто «ходят в Россию» — там дешевле сахар, колбаса, кондитерские изделия, а главное — там дешевле горюче-смазочные материалы. «У меня хотя и мотоцикл, но жрет бензин, как молодой жеребец. Вот и хожу через лес с канистрой — все дешевле, чем у нас», — говорит Григорий П. (фамилию просил не называть: «А вдруг за правду еще и посадят? Граница — она и есть граница. Я же понимаю...»). Конечно, и канистру бензина, и полмешка сахара местный житель мог бы пронести через границу законно — с предъявлением паспорта на пропускном пункте. Но до официального погранично-таможенного пропускного пункта топать 10 километров, а тут быстрым шагом через лесок — и за полчасика ты уже в России, в селе Случевское...

«Место сие зело богато
и для чужеземцев удивительно»

Люди живут здесь испокон веков. Рядом с селом Гремяч, на берегу Судости, в 1939 году раскопаны два городища, относящиеся к эпохе неолита и бронзы (5—2 тысячелетия до н. э.), а также множество строений времен раннего славянства и Киевской Руси. Даже планировали открыть в селе археологический филиал Новгород-Северского краеведческого музея, но помешала война.

В 1604 году Гремяч был уже большим поселением, во всяком случае, его жители в государеву казну ежегодно, согласно реестру, вносили 12 унций серебра, пять бочек меда, 12 коров и 20 лошадей.

В 1709 году в Гремяче разместилась штаб-квартира главнокомандующего русскими войсками генерал-фельдмаршала графа Бориса Шереметева. Это отсюда он руководил Полтавской битвой, закончившейся поражением шведской армии под руководством короля Карла ХII. Шереметев писал Петру I: «Надобно неприятеля и злодея Карлу привезти в кандалах в Гремяч. Пущай увидит, как хорошо живет здесь народ, а место сие зело богато и для чужеземцев удивительно».

В 1787 году Екатерина ІІ, в сопровождении большой свиты совершая путешествие на юг империи, проезжала Черниговскую губернию. Губернский предводитель Алексей Лобысевич, отвечавший на своей территории за обеспечение путешествующих хорошим столом, закупил в Гремяче (как описано в книге «Путешествие Екатерины ІІ чрез Черниговский край», изданной в 1810 году) «множество дешевых продуктов и живого товару». Вот этот список: «3 вола — за 15 рублей, 3 теленка молодых — за 2 рубля 50 копеек, 10 баранов упитанных — за 5 рублей, 15 птиц-курей — за 1 рубль, 15 гусей жирных — за 2 рубля, 15 уток тоже не худых — за 1 рубль 40 копеек, 15 индеек больших — за 2 рубля, пуд масла коровьего — за 1 рубль 50 копеек, 2 ведра сливок густых — за 3 рубля, 500 яиц — за 4 рубля, фунт чая — за 7 рублей, полпуда кофе — за 12 рублей...» В то время Гремяч принадлежал Ивану Корсаку, бывшему вахмистру гусарского гвардейского полка, а затем (являясь некоторое время фаворитом Екатерины II) получившему чины генерал-адъютанта и камергера.

Гремяч известен еще и тем, что задолго до официальной отмены телесных наказаний школьников здесь, по приказу директора школы Богдана Сидоровича, уже с 1852 года учеников перестали «кормить березовой кашей».

Согласно «переписно-учетным листам» в 1866 году в Гремяче было 390 дворов, в которых проживало 2004 человека. В 1897 году Гремяч имел уже 566 дворов и 3550 жителей, земскую школу, большую библиотеку, а в 1909 году было открыто высшее начальное училище, где занималось более трехсот учащихся.

Советская власть была установлена в январе 1918 года, а первая сельхозартель «Колос» появилась в 1923. В уставе «Колоса» значилось: «Собравшись вместе и засучив рукава, мы будем свободно трудиться для своего же счастья и богатства. Скоро наше красное село Гремяч станет образцом и примером для трудящихся людей всего мира».

О Пазе-разведчице, ее дочери Шурочке
и правнучке Людмиле

Она не отпускает этих стариков и старух, хоть давно ушла в прошлое. Сегодня трудно словами передать пережитое ими, передать то, что перевернуло их судьбы и души. То, что принято называть коротким словом — «война».

Фашисты вошли в село 23 сентября 1941 года и за период оккупации они расстреляли 200 крестьян за то, что помогали Гремячскому партизанскому отряду.

В ночь на 10 июля 1942 года местные партизаны вместе с соединением Александра Сабурова дали бой немцам и на неделю вытеснили их из Гремяча. Но полное освобождение села от гитлеровцев произошло 21 сентября 1943 года. 700 жителей Гремяча с оружием в руках сражались против оккупантов, 382 из них — отдали свои жизни за Родину.

Среди тех, кто активно помогал партизанам, была Пелагея Ускова. До войны — лучшая доярка в колхозе и швея-мотористка в артели. Односельчане звали ее ласково — Пазя. Имела Пазя грамоты от колхоза, диплом первой степени от артели за лучшие успехи в соцсоревновании и поэтому на собраниях ее называли Пазя-ударница.

За два года до начала войны случилась у Пази большая любовь. И хотя дорогой ей человек был в то время женат, имел детей и не мог стать законным отцом их ребенка, она все равно решила ребенка сохранить. Родилась девочка, которую назвала Александрой, Шурочкой. А жила Пазя в селе Муравьи, что в семи километрах от Гремяча, работала в артели и растила дочь.

Когда пришли немцы, Пазя, выполняя задание командира партизанского отряда, часто бывала в Гремяче и окрестных селах. Теперь в отряде ее уже называли Пазя-разведчица, а штаб Сабурова получал точные данные о передвижении противника в полесских лесах. Часто Пазя в эти походы брала с собой маленькую Шурочку — с ребенком легче было проходить через немецкие кордоны.

20 августа 1942 года Пазя пришла с очередным заданием в Гремяч, но ее выдал предатель, сбежавший от партизан к немцам. Пытали. Она вела себя мужественно и ничего не сообщила врагу. Перед расстрелом Пазя плюнула в сторону предателя и громко крикнула на всю площадь: «А тебя, собака продажная, не минет виселица! Ты за все ответишь сполна!»

Так Пелагея Ускова, Пазя — партизанская разведчица пала смертью героя.

А двухлетнюю Шурочку забрала к себе и воспитала мать того самого любимого Пазей человека. Шурочка выросла, работала в колхозе, родила двух сыновей и со своим Ваней живет счастливо уже 45-й год. Сейчас Александра Александровна воспитывает внуков.

Оказывается, ее любимая внучка Людмила родилась 24 августа 1991 года — в день провозглашения нашей независимости. Людмила говорит: «То, что я ровесница независимости Украины, в селе все знают, а хлопцы всегда ехидничают, что к моему дню рождения даже флаги вывешивают у школы. Когда мне было 10 лет, то райадминистрация наградила меня 70 гривнями — оказалось, я одна в районе такая. Больше наград не было»...

«Включайте микрофон!»

Крестьяне говорят о своем житье-бытье робко, осторожно и как бы заученными фразами, мол, все хорошо и будет еще лучше, а о том, что волнует, не торопятся изливать душу чужому человеку. «Вы с Ниной пообщайтесь, она правду-матку режет, не боится». «К Бородинец обратитесь, она вам расскажет, как у нас и что». Нина Бородинец работает в ООО «Гремяч» учетчиком. Видно, что хочет выговориться, видимо, много накипело. «Вы давайте включайте микрофон и записывайте. Живем за счет личных коров. Мы на них тратим все свои силы, за ними ходим больше, чем за родными детьми. Я женщина, а мозоли у меня, как у молотобойца — ведь с четырех утра держу косу... Раньше, в советское время, только в одном отделении колхоза было 24 трактора, 18 машин, 16 сеялок, 16 комбайнов. Теперь на весь ООО «Гремяч» 2 комбайна «Енисей», которым уже по 14 лет, а запчастей, как говорится, нет и не предвидится. Еще в 1986 году в нашем колхозе было 1100 свиней, 1200 овечек и почти 4000 коров. Сейчас — только 400 коров... При советской власти молоко стоило по 20 копеек за литр, а солярка — 6 копеек. Значит, раньше за литр молока можно было купить 3 литра солярки, а теперь наоборот — за литр солярки надо отдать 5 литров молока. Вот как наша жизнь повернулась! Едем на сырзавод, просим-умоляем: «Дайте денег хотя бы на солярку, чтоб коровам сена привезти». Отвечают: «Сбыт продукции низкий, вот и нет денег». Частникам, кто сдает молоко от собственных коров, деньги выплачивают с месячным опозданием, а нам, колхозу, по полгода задерживают... Или, к примеру, дали разнарядку: привезти на хлебокомбинат 10 тонн зерна. Мы отвезли, но по какой цене его сдали — не знаем. Ведь цена в договоре не проставлена. «Вы хлеб сдавайте, а цену мы потом определим». В прошлом году обещали платить за килограмм зерна по 45 копеек, а выплатили только по 19... Раньше — не дай Бог, чтобы где-то остался клочочек земли незасеянный. А сейчас 3 тысячи гектаров пахотной земли стоит без дела. Земля просит: ну посейте хоть что-нибудь. Земля уже одеревенела от такого свинского к себе отношения... Ну выдали нам, селянам, именные сертификаты. В моем, к примеру, значилось 7 га и 56 сотых земли, а фактически у меня право пользования на 4 га и 47 сотых. Спрашиваю: «А куда подевалось 3 с лишним гектара моей земелечки?» Мне ответили: «Ушла на дороги». И у всех моих соседей по 2—3 гектара «ушло на дороги». Где же эти огромные дороги? Что-то в Гремяче их не видно... Конечно, в России живут лучше. Там горюче-смазочные материалы выдают колхозам вперед, удобрения — тоже. Я ездила к тете в село Случевское, в колхоз имени Мичурина. Лежит там 180 тонн селитры в запасе. А нам в этом году выделили 17 тонн. И то спасибо, в прошлом — и килограмма не дали... Считаю, что нам, селянам, надо держаться друг за дружку. Хоть и написал наш земляк Юрий Дольд-Михайлик, что и один в поле воин, но, думаю, в разнобой, по одиночке мы беды нашей не осилим. Только вместе. Только в колхозе... Да, мы живем трудно. Это вам не Чайкино, не родина нашего Президента, где все по-другому — и удобрений вдоволь, и техники. А дороги! У вас в Киеве нет таких дорог, как в Чайкино. Гремяч находится от Чайкино недалеко, но разница между нами — 100 лет, не меньше... О нынешних руководителях — будь то района, области или всей Украины — могу сказать одно: никто из них самостоятельно не вырастил даже мешка картошки. Только дают «цэ-у», только учат, как эту картошку выращивать... За кого буду голосовать? А я — как чукча. Он говорил перед выборами: «Я, однако, за оленя голосовать буду. Он меня и поит, и кормит, и одевает»...

Когда был застой?

Оказалось, первое впечатление от Гремяча — обманчиво. Уже через полдня ощущаешь, что как бы погружаешься в загустевшую смазку — все вокруг глухо, тоскливо, однообразно, никто не кипит страстями. Видимо, люди многого просто не знают, да и не интересуются. Задавлены сиюминутными заботами. Это их будни, та вода, в какой повседневно живет рыба. Кислорода в этой воде не хватает, но многие как-то уже привыкли, принюхались, притерпелись...

А ведь, судя по всему, еще каких-то 15 лет назад жизнь была иной. В средней школе тогда занималось 760 учащихся, работал филиал новгород-северской музыкальной школы и 50 ребят учились музыке. Кроме этого, была школа-интернат, где жили и учились 120 детей, а в детсаду пребывало не менее 150 ребят.

В Гремяче работал большой кирпичный завод, отделение «Сельхозтехники», был дом быта, пекарня...

Так и не завершена газификация — из 746 дворов газ подведен только к 120. А главное, за последние годы село уменьшилось почти вдвое: в 1989 году в Гремяче проживало 2989 человек, а сейчас, напомню, 1563. Куда же подевались люди? Видимо, уехали на заработки, перебрались к родным и близким, к детям, в более людные и сытные места. Ну и, конечно, страшная статистика: в прошлом году в Гремяче умерло 57 человек, а родилось всего 4 ребенка.

В крестьянских домах царит атмосфера тревоги и безысходности. Самое страшное — никто не ожидает улучшений в будущем. Особенно тяжело старикам, которые в свои 70—80 лет часто не в силах обрабатывать свой участок земли, держать корову, птицу. В селе 780 пенсионеров, а одиноких, больных и беспомощных стариков — 68 человек. Если раньше сельская больница в холодное зимнее время превращалась в подобие социального приюта, принимая в свои палаты немощных стариков — и подлечить, насколько это возможно, и помочь в тепле и со сносным питанием пережить трудное время года, — то сейчас эти люди остаются брошенными на произвол судьбы. Конечно, есть социальная служба, есть волонтеры, о которых с гордостью говорит председатель сельсовета Надежда Дорох...

О предстоящих выборах здесь говорят неохотно. Ощущается какая-то пассивность, я бы сказал, женская готовность принять, не удивившись, а в первое время и с надеждой, практически, кого угодно и что угодно, лишь бы что-то изменилось. Гремяченские мужики имеют, кажется, довольно смутное представление о том, что происходит в стране, и вообще менее очарованы магией слов, чем говорящие от их имени политики. Они любят за бутылкой порассуждать. Но их рассуждения — истинный фольклор, не имеющий ни малейшего отношения к реальности. «Куда уехал Ющенко? Выборы на носу, а его не видно. Неужели нельзя показаться в телевизоре? Чтоб мы знали: он жив-здоров и не уехал в Америку», «И зачем Морозу президентство? Разве мало ему быть начальником Верховной Рады?», «Говорят, Янукович — наш, из села. Был председателем колхоза, а посадили за приписки. Тогда многих за приписки сажали» и «Мне ваша независимость все равно, что свадьба для лошади: голова в цветах, а остальное в мыле».

По ком звонит колокол

Во всех географических справочниках, изданиях после 1990 года, самой северной точкой Украины названо село Гремяч, а вот в документах доперестроечной эпохи самым северным селом считались Муравьи. Оно и в самом деле находится на севере, в семи километрах от Гремяча у самой-самой границы с Брянской областью России. Координаты села Муравьи: 52 градуса 23 минуты северной широты и 33 градуса 12 минут восточной долготы.

С запада село омывает Судость, а с восточной — красавица Десна. Ну а вдали, между излучиной рек виден брянский лес — уже на российской территории. Суровый и темный, закрывающий полгоризонта.

Заросшие бурьяном улицы, давно не знавшие ремонта дороги, страшненькие хаты... Еще недавно было здесь 280 дворов, дети ходили в собственную муравьинскую школу, колхоз-миллионер «Десна» имел большую ферму с коровами, овцами и лошадьми. Сейчас — ни школы, ни колхоза, ни фермы нет, а домов, где еще живут люди, осталось 46, остальные — брошены.

Стоят они, словно из чернобыльской зоны, — с заросшими бурьяном подворьями, с черными глазницами окон и дверей. Рамы, двери, ворота и все, что только можно было унести, давно унесли — здесь на подобное воровство смотрят просто и обыденно.

Остались в селе одни старики и старухи. Что думает о своей жизни девяностодвухлетняя жительница Муравьев Пелагея Ивановна Колюшенко, о чем вспоминает она в конце своего пути? «Сейчас жить хорошо, сытно — голода нет. Ведь голод страшнее войны. Когда был голод, то, слава Богу, опята в тот год хорошо уродили, и я опятами своих двоих от смерти спасла. А многие не смогли одни опята есть целый год, вот и поумирали. А войны я не боюсь, один лишь голод страшен».

О многом думается на фоне уходящего в небытие села. В частности и о том, что подразумевать под словом «реформа». Толковые словари в один голос твердят, что это — когда от плохого идут к хорошему. А как назвать процесс, когда от плохого идут к худшему, право, не знаю. И словари на этот счет молчат.

«Куди не кинь — всюди кінь»

Коней, наверное, любят все. Даже те, кто ни разу их живьем не видел. А в Гремяче конь — почти в каждом дворе. Так было здесь испокон веков. Казак, проводивший больше половины жизни в походах, дорожил своим конем и любил его. В кобзарских думах конь предстает как самое родное существо для украинца. У него — казака: «...бідного сиротини, чорна бурка — його сват, сивий коник — його брат».

Нынешняя любовь крестьянина к четвероногому другу объясняется не только давней традицией. Цена коня в Гремяче — всего полторы тысячи гривен, и дорогие запчасти, бензин и солярка ему не нужны. За год конь съедает тонны полторы сена и соломы, два центнера овса и килограммов 300 свеклы, а от апреля до ноября питается сам, из-под копыт. Комплект упряжи стоит 400 гривен, хомут — 280. Недешево. Но если уж завелся конь, то и остальное купишь, никуда не денешься. Конечно, все эти деньги в селе собрать не просто. Но ведь польза от коня огромная. Без него здесь жить, а тем более кормиться с земли, никак нельзя. Конь, как говорили в прежние времена, годится и в подводу, и под воеводу, он неприхотлив и вынослив. Особенно дорожат своим конем старые люди. Ему можно отдать душевную ласку и высказать наболевшее — словами не ответит, но хотя бы выслушает и поймет.

...Василий Кошель лошадьми занимается с детства. И хотя давно уже на пенсии, но без своего коня Никиты жизни не представляет. И пашет, и сеет, и урожай убирает с Никитиной помощью. «Передайте в Киеве, что село все равно выживет, не сломится. Передайте!»

Подошел конь, стал около камня. Видать, он всегда так становился, чтобы хозяину легче было залезть в седло. Но Василий Иванович на этот раз не принял Никитиной услуги. Отвернул коня в сторону, вдел ногу в стремя и хоть не залетом, а все ж таки — знай наших! — с земли закинул наверх сухое свое тело.

Издалека он и вовсе выглядел молодцом...