Общественное благо «мирмидонцев»

«Нет такого понятия как общество»

Маргарет Тетчер

Когда-то богиня феминности Гера наслала эпидемию, чтобы уничтожить всех жителей острова Эгина. Люди послушно вымерли. Но сын Зевса, король этого острова (и дед Ахиллеса), вымолил у отца оригинальное решение тотального демографического кризиса.

Зевс превратил муравьев, не пострадавших от эпидемии, в людей. Их называли «мирмидонцами». Они были злы и выносливы, их потомки были солдатами армии Ахиллеса в Троянской войне.

Если это — эволюция, то вполне можно предположить и обратный процесс — стремительное мельчание и воспевание своего муравейника-термитника как центра, вокруг которого вращается мир.

Собственно, это мельчание всего уже не «до мышей», а до муравьев мы наблюдаем в социуме. Все мельчает по сути везде, но чем беднее страна, тем быстрее.

Эпидемия заставила людей оставаться большей частью наедине с собой. Консюмеризм, социальную философию беспрерывного потребления ненужных вещей, наркотическую зависимость от шопинга вытеснил тренд беспрерывного потребления лжи.

У старой рекламы и так было мало общего с правдой, но эпоха Гипермодерна сделала ложь основным товаром.

Ложь распространяется в шесть раз быстрее, чем правда, потому что не содержит в себе составляющих, которые надо обдумать и отрефлексировать. Ложь, которую почему-то стыдливо называют фейком, не несет в себе ничего, хотя бы чуточку отягчающего интеллект.

Все это влияет на человеческие ценности, как ветер вызывает эрозию, разрушение и уменьшение в размерах когда-то величественных скал. Этим катастрофическим процессам подвергается и категория «общественное благо».

Украинский политический фольклор всех направлений пестреет романтическими обещаниями осчастливить весь украинский народ. Ну, не то чтобы совсем уж на дурняк. Лишь в случае правильного выбора политической веры.

Обещания общественного блага без усилий, затрат, СМС и регистраций — тема так же старая, как и обещания компенсировать неприятности земной жизни после смерти.

Сегодняшняя наша ситуация характеризуется как стремительно возрастающий разрыв между ожиданиями и реальностью. Этот разрыв в том или ином виде существовал всегда. Однако до сих пор он был линейным, то есть существовал в одной смысловой плоскости. И разрыв, даже если он становился провалом, имел четкое линейное измерение, более или менее прогнозируемую динамику расхождений и схождений.

А сейчас мы видим, как эти тектонические плиты смыслов не просто расходятся, но еще и проваливаются или поднимаются. Создавая таким образом реальности не параллельные, а в разных измерениях.

Если вы понимаете обстоятельства реальности, в которой находитесь, то у вас есть шанс не наделать в этой реальности непоправимых глупостей.

Календарно находясь в XXI веке, мир продолжает эксплуатировать культурное наследие века прошлого. Хотя его создали люди, поколение которых уже большей частью перешло в лучшие миры (как нам говорят). Они создавали это для себя и современников, но это время безвозвратно миновало. На основании этого творчества были сформированы культурные коды, обозначавшие «вечные», с точки зрения тогдашней культуры, ценности.

Шквал политических изменений, начавшийся для Украины с конца 1980-х годов, можно сравнить с серединой XIX века, когда эпохальные технологические и социальные изменения завершились двумя мировыми войнами и полнейшей перекройкой политической карты мира.

Раньше в кризисные времена общественное благо безальтернативно отождествлялось с государственным или национальным благом (для безгосударственных наций).

В более спокойные времена в обществе возрастало ожидание того, что государство как-то возместит предыдущую жертвенность широких народных масс ради государства. Напрасно возрастало. Но таков уж человеческий характер.

Общественное благо (public good) — это было нечто такое, что люди потребляют, но за что не платят. Как воздух. Как принцип открытого моря, начавшийся со времен Колумба, или как Антарктида.

У публичного блага три признака. Оно — не исключительно, то есть за него нельзя требовать деньги. То есть можно, но если кто-то не хочет платить, тоже хорошо. Оно — не конкурентно, если его кто-то потребляет, то у другого оно не уменьшается. И большей частью — оно неделимо.

Таковыми когда-то считались все природные ресурсы, но увеличение численности людей и государств изменило это понятие — начиная с права на защиту в пределах храма или крепости и до нынешнего понятия «глобальное благо», которое означает все и ничего. Поэтому придумали термин «квазиобщественные блага», чтобы объяснить их завоевания и дальнейшую конкуренцию в продажах.

Общественное благо как делание чего-то хорошего для всех сегодня теоретически предполагает два инструмента — широкое демократическое участие общества в принятии решений государства и социальную самозащиту общества.

На практике же мы как государство, чей бюджет постоянно находится в шаге от дефолта, спонсируемые Всемирным банком и МВФ, не можем иметь свою социальную политику. Как и свою геополитику. То есть теоретически можем, но за свой счет. Таких денег у нас нет, а народ, у которого в приоритетах зарплаты и пенсии, может поделиться с государством своими доходами лишь в известном фантастическом телесериале о слуге народа.

За «собственную социальную политику» выдают наши непрерывно возрастающие социальные потребности, на которые мы вечно просим денег.

Деньги нам дают за послушное неолиберальное поведение, которое по всей Европе все больше приобретает признаки коммунистического реванша с его воинствующим атеизмом, уравниловкой, агрессивной травлей и дискриминацией инакомыслящих.

Цифровая эпоха привела к тому, что производителем общественных благ стал весь мир, а вот пандемия очень выразительно показала всю иллюзорность справедливого «европейского» распределения этих благ.

В нашем украинском недокапитализме (где основой макроэкономики является олигархия, основой безопасности — надежда на более сильных соседей, а дезориентированную в ценностях культуру и образование можно смело дополнять приставкой «квир-») общество соревнуется с государством за перераспределение того, что уже никому из них не принадлежит.

Однако это имеет отношение к эволюции экономической теории. То есть имело, потому что два обстоятельства — глобальный Интернет и эпидемия — показали всю хрупкость строительства социальных механизмов вокруг рынка в XXI веке.

Муравьиного величия тематика, вокруг которой ведутся войны блогеров и их комментаторов, не является признаком деградации, как бы нам это ни казалось с высот культуры прошлого века. Это суета в процессе построения какого-то нового муравейника. Мы сетуем на возрастающее хамство и взаимную ненависть из-за мелочей, но муравьи — всеядные и безжалостные насекомые, со своей экономикой, системой социальной защиты и даже креативным классом в виде 20% бездельников в каждом муравейнике. По своему общественному устройству муравьи — самые близкие к человеку существа на Земле.

Получается парадокс. Основной пафос борьбы поднимается вокруг конкуренции за глобальное общественное благо, коммуникацию. Благо, предпосылкой и основой динамического развития которого является ложь.

В животном мире, в том числе среди насекомых, обман существует в виде способов маскировки от природных противников.

В случае нашего муравейника и его злого хайпа будто бы ни о чем напрашивается такая гипотеза. Все ток-шоу, интернет-дискуссии вроде бы призваны имитировать умное и осмысленное поведение трудолюбивых и старательных людей. Но выглядят они там полными кретинами, даже если в естественной среде выказывают признаки ума и здорового смысла.

Гляньте, что происходит в муравейнике с трудолюбивыми неудачниками.

Там есть своя система наказания. Например, если здоровый муравей-фуражир (который занимается поиском пищи) несколько раз возвращается в муравейник без добычи, его убивают и самого пускают на корм. Это не распространяется на того, кто утратил работоспособность из-за увечья. Их кормят до тех пор, пока они способны просить пищу.

Вместе с тем, как я уже упоминал, 20% муравьев не имеют никаких выразительных для нас рабочих функций. Они — просто бездельники. Есть антропоморфные гипотезы, что это из-за их преклонного возраста или патологической лени, но больше похоже, что они продуцируют нечто не очень материальное, может, какой-то вай-фай в виде феромонов.

Я предполагаю, что текущее нематериальное общественное благо, вокруг которого ведутся такие отчаянные баталии, — это конкуренция за право и возможность изображать из себя полного идиота. То есть попасть в эти 20% муравьиной элиты, которая ничего не делает, но не прочь поучаствовать в казни ближнего из-за «положительной дискриминации», чтобы потом полакомиться его останками.

Идиот, независимо от его полезности или бесполезности, в обеспечении своих нужд имеет государственный приоритет, гарантированный либеральными исследователями и гарантами целостности украинского муравейника. Соседние постсоциалистические термитники уже окрепли и выросли, а за нами еще надо присматривать и присматривать.

Историческим подтверждением этого тезиса является то, что Эак, будущий царь мирмидонцев, увидел во сне, как муравьи превращаются в людей после того, как упали с дуба.

Другие материалы автора читайте по ссылке